— Самоходный истукан. — сказала элояночка со вздохом. — Не иначе как за тобой. Просыпайся, миленький. Вспоминай меня иногда, дружочек. Там, среди твоих Соперниц Вечности и этих, как их, кадавров.

* * *

— Благодарю вас, сэр Роберт. Кто-нибудь имеет что-либо сказать по докладу его превосходительства Генерального Инквизитора? Генерал Мерлин? Что?! Полностью согласны с мнениями генерала Гендальфа! Гм... Впрочем, такое единодушие среди товарищей по оружию можно только приветствовать. — император с некоторым сомнением посмотрел на Мерлина. — Может быть кто-нибудь еще? Нет? Ну что ж, тогда на сегодня все. Благодарю вас, господа. Все свободны.

Арагорн Громоподобный первым двинулся к выходу из кабинета. Высокие, белые с позолотой двери как бы сами собой распахнулись перед ним. Он зашагал увешанной потемневшими портретами галереей с ощущением человека, неожиданно легко управившегося с неким , обычно тугим, не без скрипа работающим, механизмом. Заседание Тайного Совета прошло на удивление гладко, без сучка и задоринки. Возле стыдливо белеющей мраморной нимфы император встретил Жасмину. Потрепал за ушко, косясь на ее, заметно уже выпирающий, живот. Жасмина улыбнулась своей обычной, робко обожающей улыбкой. Император подумал о предстоящем вскоре походе в подземку и связанной с этим походом разлукой с Жасминой, ждущей ребенка. Его ребенка, маленького Каллинга... Но тревожно-умилительная мысль эта тотчас была вытеснена неведомо откуда взявшимся ощущением некоей вселенской слаженности — как в согласно чеканящем шаг строю. За окном грянула музыка — рота лейб-гвардии Эбердинского гренадерского полка шла сменять караул во дворце. Солнце играло на остриях алебард, мерно качавшихся над лохматыми медвежьими папахами, на пунцовых мундирах огнем горело золотое шитье. Жасмина засмотрелась на эбердинцев, по-детски приоткрыв пухлые губки, император залюбовался чистыми линиями ее профиля, погружаясь в ощущение Предвечной Гармонии.

— Значицца, Гендальф с Мерлином зажили душа в душу?... Кругом разлито чувство глубокого удовлетворения Предвечной Гармонией. Дружными рядами шагаем к светлой, какой надо такой и цели. "И не остановиться и не сменить ноги, сияют наши лица, сверкают сапоги". С чего бы эдакая благодать? — пребывающий в другой реальности Андрей Кириллович Логвинов бросил испытующий взгляд на сидящего за соседним дисплеем Бориса Исаевича Толстова. Профессор некоторое время не без успеха игнорировал пронизывающий взор коллеги-демирга, затем, прихватив какую-то папку, не прощаясь, покинул помещение. Логвинов, проводив Толстова все тем же подозрительным взглядом, пересел за его компьютер, вошел в меню программы TOYNBEE, стал искать задающие свободу воли процедуры рендомизации.

* * *

— Захотелось посолонцевать , благородный кавалер? Лососинка у меня — такой здесь ни у кого нет. Извольте отведать на пробу. Пробовать вам желательно — как она есть или размоченную ? Потому как лососинка моя строгого посолу. Иные — так кушают, особливо, ежели под пивко, а иные размачивают в молоке — в кокосовом: другого здесь днем с огнем не сышешь, не то, что у нас в Каледонии. Случалось вам бывать у нас в Каледонии, благородный кавалер? Вот-с, как раз три фунта с походом будет. Извольте сдачу получить. Премного благодарны! Нам, маленьким людям, какая ни на есть денежка — лишней не бывает. Завернуть поплотнее? Чтоб, значит, рыбья сырость и дух ейный не обеспокоили. Сделаем в наилучшем виде. Бумажечкой интересуетесь? Покупаю, по грошу за стопку, у одного земляка — он тут пристроился расклейщиком... Бюллетень Имперской Канцеллярии?... Да нам хоть бы и... Бумагу на бюллетни эти отпускают хорошую — на завертку очень даже годится. Красиво вы черными словами выражаетесь, благородный кавалер! Забористо эдак и — с художеством. Прямо заслушаешься вас. — добрый рыботорговец примолк, похоже — и вправду заслушавшись, когда поток отборной казарменной брани стал иссякать, снова заговорил — рассудительно и с достоинством:

— Зря вы так. Нешто вас обидел кто? Мы люди хоть и маленькие, но с понятием. А вы — черными словами! Само собой, как мы есть верноподданые ... Только нам, благородный кавалер, читать недосуг, а лососинку или там — селедочку тоже завернуть во что-то надо: мы к покупателю со всем уважением — вот как к вашей милости. Ну да, вон там, сверху про их Высокопревосходительство имперского канцлера большими буквами чтой-то пропечатано. Так мы люди маленькие, нам до канцлера как до неба, нам и господина рыночного смотрителя, с присными его, хватает — мало не кажется. Куда ж вы, благородный кавалер?! Лососинку то забыли. Нам чужого не надо — берите вашу лососинку и кушайте на здоровьице.

Впившийся взглядом в бюллетень Феанор ругнулся сквозь зубы, вполголоса; вернулся к прилавку, поблагодарив торговца, взял сверток с рыбой, торопливо зашагал к пристани. У самых сходен столкнулся с невысоким офицером. Пробормотав извинения, поспешил было пройти мимо...

— Привет Артур! — перед Феанором стоял Каспар Гаук. — Старых приятелей не узнаешь, зачитавшись. Общение с сэром Хью даже на тебя...

— Привет Каспар! — оторвавшись от бюллетеня Феанор глянул наконец на стоящего перед ним. — Надо же! А меня Мерлин отправил в архиспешном порядлке — к тебе. А ты, получается... Про Эрни знаешь?

— Знаю. И про Эрнеста и про имперского канцлера. — Гаук кивнул на бюллетень в руках у Феанора. "Знаю" — не то слово. Знал, знал заранее, что нечто в этом роде случится. Знал бы ты, Артур, каково это — знать такое и не иметь возможности предовратить. Впрочем — вру. Смог бы, наверное, нашел бы способ, если бы знал, наверное знал, что не вышел им еще срок... Но... — Гаук осклабился невесело. — кто я такой, чтобы лишать разумные создания Всеблагого Верховного свободы воли?

* * *

Жасмингард. Жаркий летний полдень. Маленькая площадь перед яично-желтым в белой лепнине особняком. В особняке этом жительствует божественная Роза Робинсон — примадонна городского театра музыкальной драмы (Жасмингард — город хоть и небольшой, но в сфере изящных искусств стремится держать марку).

На площади, обливаясь потом, маршируют с полной выкладкой солдаты гарнизонной полуроты.

С балкона особняка экзерсисами этими руководит сам комендант , штаб-командор Розамунд Питкин. Благородный Питкин по обыкновению своему — трезв в меру, он восседает на балконе при палаше, в мундире, но без штанов. Означенная часть туалета висит на веревке за спиной штаб-командора рядом с кружевной нижней юбкой и прочими, в том же роде, предметами из розочкиного арсенала.

Решение об усилении боевой подготовки вверенного ему гарнизона принято Питкиным после прочтения последнего бюллетеня Имперской Канцеллярии. В бюллетене сообщается о том, что имперский канцлер, светлейший Артур Келеберн исполнил свою последнюю волю при обстоятельствах, до конца не ясных. Обстоятельства эти выясняются Имперской Службой Испытания Тьмы. Бремя канцлерских обязанностей возложено государем на сэра Роберта Гендальфа, с повелением сему сановнику оставаться также на прежнем посту Генерального Инквизитора.

* * *

— Да, я снабжал эликсишкой Артура Келеберна, исполнившего, — Гаук усмехнулся, — свою последнюю волю сэра Артура Келеберна. Ну и что? Никто ведь, всерьез, не сомневается, что Келеберн исполнил свою, — он снова усмехнулся, — именно свою последнюю волю. Я располагаю собственноручной запиской Келеберна, из которой следует вполне ясно, что он был предупреждаем, неоднократно, притом, предупреждаем об опасности, которую таит в себе неумеренное потребление Эликсира Молодости. Так что, пусть Мерлин не дергается — у нас все схвачено.

— Мерлин не об этом беспокоится. — Феанор приглушил голос, оглядел пустынную верхнюю палубу. С насупленного неба моросил мелкий дождик. Погода не располагала к прогулкам на свежем воздухе. Большинство пассажиров предпочитало отсиживаться по каютам, скрашивая, кто чем может, дорожную скуку. Медленно уплывали назад покрытые сочной зеленью берега Темзы, сквозь исморось и речной туман смутно белела впереди, на левом, ближнем берегу многоярусная решетчатая башня. Феанор вгляделся в ее призрачный силуэт, снова повернувшись к Гауку, продолжал:

— Сэр Хью полагает, что ситуация, когда Гендальф сидит в двух креслах одной... совмещает посты имперского канцлера и Генерального Инквизитора чревата... Ну ты сам понимаешь.

— А чем собственно чревата? — Гаук тоже глянул на башню, прошелся взад-вперед перед Феанором, затем снова стал смотреть в сторону башни. — Гендальф, даже совмещая полномочия канцлера и Генерального, свои игры вынужден вести по неким, не им установленным, правилам. А мы, будем играть по тем правилам, которые нам выгодны, отбрасывать, как ненужный хлам, те, которые мешают...

— Кто это мы? — перебил Феанор. — Знаешь, Каспар, ты мне друг, да и с многими из "Бабочки"...

— Но, если Гендальф прикажет тебе и твоему эскадрону нас рубить, будешь рубить. — в свою очередь перебил Гаук.

— Рубить?! — Феанор смотрел на Гаука с тягостным недоумением. — Ты, Каспар, говори, да не заговаривайся.

— Это я так, — Гаук успокоительно улыбнулся Феанору, — отираясь среди книгочеев, набрался цитат, обчитался пророков перволюдей. Был у них там один — артиллерист, призывавший хороших людей, по примеру дурных, обьединяться на предмет творения добра... Ладно, зачем о нас — давайте о приятном. Ба! Кто это там в столь презентабельном виде? Никак полковник Финвэ, адьютант его превосходительства Генерального Инквизитора, собственной персоной. Не по нашу ли душу? Я знаешь, уже пользовался гостеприимством — его и его патрона, сыт вполне и даже более того. Впрочем, сэру Роберту тоже, вроде бы, мало не показалось. Позволяю себе надеяться, господин полковник, что вы рады видеть меня ровно столько же, сколько я вас!

Финвэ, затянутый в малиновый мундир камаргской жандармерии, издали ответил на приветственный жест Гаука сухим поклоном, отвернувшись, стал прохаживаться вдоль борта, похлопывая себя по сапогу стеком.

— Едет на усмирение. — хмуро пояснил Феанор. — В Оксфордшире взбунтовался заготовительный отряд, сформированный из камелотских лоточников. На кой нужны эти заготовительные отряды, не возьму в толк. Вроде бы созидателишки давно уж настрополились снабжать города, меняя у пастбищных людишек на всякую дребедень...

— У них наменяешь. — отозвался Гаук. — Это тебе не приходилось добиваться толку от пастбищного обормота, который слушает, с рассеянной улыбкой, потом задумывается настолько глубоко, что забывает, о чем думал... Ну да, ты больше имел дело с пастбищными девчонками. Эти, надо правду сказать, предмет, который от них требуется, понимают даже не с полуслова, а... Когда-то, за счет меновой торговли можно было худо-бедно снабжать города, а теперь, когда в Камелоте народишку перевалило за полмиллиона, а по всей Империи в городах за шесть... Вот и приходится посылать в глубинку эти самые заготовительные отряды, а им вдогонку, порой, другие — для вразумления первых. А что, охрана не управилась?

— У них охрана была из бронегренадер — в тех местах стали появляться Черные Колпаки. А вразумлять созидателишек — лучше получается у камаргцев, — Феанор мотнул подбородком вниз. С нижней палубы слышны были пронзительные звуки тростникового органчика и гортанное хоровое пение. — Эти ребята не шибко миндальничают, не то что наши.

— "Клинок — для морлока, ножны — для созидателишки" — продекламировал Гаук. — Ничего скоро и "нашим" прийдется осваивать полицейское ремесло. И даже очень скоро, потому что всё...

Последние слова слова Гаука заглушил громкий плеск, гул и грохот. Подмытый береговой обрыв, на котором стояла белая решетчатая башня, обрушился в реку. Барка закачалась на поднятых оползнем волнах, как игрушечный кораблик.

* * *

— Я с барышней, между прочим, беседую на темы, сугубо научные. — Альберт Юрьевич Воропаев принял вид невинности, оскорбленной в своих интеллектуальных устремлениях. — Так что, нечего грозить мне пальчиком, кося, при этом, грешным оком на ножки и прочую натуру оной юницы.

— Паутов просил тебя к нему подойти. Он сейчас в своем кабинете, свинчивает табличку и вообще — собирает манатки. Выперли Григория Степаныча. — подошедший к Воропаеву и его юной собеседнице старичок, пушисто лысоватый, весь какой-то плюшевый, улыбнулся сожалеюще. — Отправили на заслуженный отдых.

— Паутов ушел на покой?! Такого не может быть, потому что не может быть никогда. — В реплике Альберта Юрьевича решительно преобладал тон утвердительный.

— Ну, он нашел каких-то спонсоров, организовал под себя какую-то там, — старичок усмехнулся уже в ключе одобрительно-ироническом, — Народно-гуманитарную академию противоракетной обороны. Не помню, как называется. У него спросишь.

Воропаев в форсированном темпе завершил ученую беседу с принужденно улыбавшейся студенткой, задумчиво-вальяжно перешел улицу на красный свет, двинулся солнечными парковыми аллеями в сторону высящихся над купами деревьев песочно-кремовых башен университета. Возле мостика, переброшенного через заросший сиренью овраг, посреди красочного торжища мороженщиц, продавцов воздушных шаров, художников и фотографов остановился перед большим, почти в натуральную величину, плюшевым львом. Оглядел его, то ли признавая фамильное сходство, то ли отдавая дань не изжитой на рубеже пятидесятилетия детской любознательности; зашагал через мостик дальше.

Паутов действительно свинчивал с оббитой дермантином двери тесноватого кабинета табличку со своим именем и титулатурой. В облике и манерах бывшего хозяина кабинета сквозь стиль академический явственно проглядывали полковничьи повадки. На столах и полу лежали перевязанные шпагатом стопки книг и папок, на голой стене сиротливо висела фотография маршала Устинова с собственноручной дарственной надписью.

На предложение Воропаева помочь, Паутов хмуровато отказался, без околичностей перешел к делу:

— Я, Альберт Юрьевич, рассчитываю на твое участие в одной нашей работе. Серьезные люди, — он посмотрел на Воропаева поверх очков, — дают под эту разработку финансирование. Пока — скромное, под поиск, а дальше — в зависимости от того, что мы выдадим на-гора. Речь идет об аэрокосмических методах определения концентраций хлорофилла и микроводорослей в днепровских водохранилищах. Ты, вроде бы, должен быть знаком с этой проблематикой.

— Знаком. — кивнул Воропаев. — концентрации хлорофилла и микроводорослей определяют интенсивность фотосинтеза, а фотосинтез существенно влияет на кислородный режим водоемов. Все это уже жевано-пережевано.

— Наши методы позволяют на порядок увеличить точность измерения. — Паутов наконец отвинтил табличку, зайдя в кабинет, положил ее на стол, сел за него, жестом предложил сесть Воропаеву.

— Особая точность здесь без надобности. — Воропаев уселся, положив ногу на ногу, говорил с некоторой ленцой в голосе. — все равно ветровое перемешивание внесет свои коррективы, с трудом, мягко выражаясь, просчитываемые. Здесь, Григорий Степанович, главное — истолкование, ответ на великий вопрос: " Ну и шо?!".