— Кто я такой?
Сидящий двойник его самого поднял руку, призывая к молчанию. — Я — это ты. Я — это ты до того, как некоторые из твоих воспоминаний были намеренно заблокированы от сознательного вспоминания. Это для того, чтобы ты мог покинуть Марс и пройти проверку наших коллег, прежде чем благополучно вернуться на Землю. Это твой выбор. Мой выбор. Наш выбор.
У Кану была сотня вопросов, но он позволил оратору продолжать.
— После несчастного случая, но до твоего возвращения в посольство, Свифт кое-что тебе доверил. Свифт раскрыл тебе знания, полученные Эволюариумом, знания потенциально дестабилизирующего характера. Должен ли я напомнить тебе о том, что сказал тебе Свифт, Кану? Тогда вкратце. Машины перехватили сигнал из глубокого межзвездного пространства. Никто здесь не знает об этом — пока — потому что он никогда не был нацелен на нашу солнечную систему. Сигнал был направлен примерно на Крусибл, у 61 Девы. Его точка происхождения, насколько это возможно определить, находится в другой солнечной системе, примерно в семидесяти световых годах от Крусибла. Эта система называется Глизе 163. Это никогда не представляло интереса ни для вас, ни для машин, ни для кого-либо еще. Ни одна человеческая экспедиция и близко к нему не подходила. И все же кто-то там отправил сообщение, и это сообщение было адресовано Крусиблу, и сообщение, судя по всему, срочное.
Выступающий позволил себе помолчать, прежде чем продолжить.
— Ты, возможно, удивляешься, как эта информация попала в Эволюариум. Разве Эволюариум не должен быть помещен в карантин на Марсе, лишенный доступа к остальной Вселенной? Все это правильно, но это недооценивает изобретательность таких существ, как Свифт. Машины никогда не устанавливали физического присутствия за пределами Марса. Но их способность получать информацию? Это значительно превосходит даже самые лучшие оценки Консолидации. Когда они собирали тебя обратно, Кану, машины допустили несколько преднамеренных ошибок просто для того, чтобы их работа не выглядела слишком идеальной!
Фигура рассмеялась, выпрямляя спину на сиденье.
— Я не хотел проявить неуважение. Я же не мог так неуважительно относиться к себе, не так ли? В любом случае, суть в том, что машины способны подключаться к очень разветвленной информационной сети с периферийными ответвлениями, простирающимися вплоть до Крусибла. И они узнали о существовании этой передачи еще до того, как она достигла разведывательных сетей любой из крупных держав в этой Солнечной системе, включая наш любимый морской народ Кану — даже их всеведению есть пределы.
Кану никак не мог взять в толк, к чему все это клонится.
— Само существование этого сообщения было бы достаточно удивительным, — продолжало его теневое "я", — особенно учитывая, что сообщение составлено в человеческих терминах, для человеческого понимания, потому что, во-первых, там не должно быть никого, кто мог бы отправить сообщение! Но здесь есть более глубокая тайна и прямая причина, по которой это сообщение представляет особый интерес для наших друзей на Марсе. Они думают, что это могла отправить другая машина. И вероятная личность этого искусственного интеллекта также должна представлять для вас особый интерес, поскольку существует прочная семейная связь. Нужно ли мне объяснять это по буквам?
— Юнис, — выдохнул Кану.
Он вспомнил выставку в Лиссабоне, сконструированную имитацию его прапрапрабабушки, возведенную на стеклянный трон. За исключением того, что то, что он видел, было копией копии, а не самим конструктом. Согласно аннотации, никто не был уверен, что стало с настоящей вещью.
— Если верить слухам, — продолжал диктор, — настоящий конструкт — незаконная, нелицензионная имитация Юнис Экинья — спряталась на борту одного из голокораблей и отправилась в Крусибл. Затем, вскоре после заселения, он снова исчез. Слухи — как и прежде, делайте с ними что хотите — гласят, что он был похищен Хранителями, унесен в межзвездное пространство или взят в рамках какого-то соглашения в обмен на заселение и исследование Крусибла. В любом случае, существует прямая связь с инопланетянами. И теперь что-то всплывает вокруг Глизе 163, но вместо того, чтобы объявить о себе вселенной, оно предпочитает общаться только с Крусиблом.
Фигура заерзала на стуле. — Не знаю, как ты, но я придаю некоторое значение этим слухам. Наша другая мать — во всяком случае, одна из наших других матерей — тоже была вовлечена в это предполагаемое дело с Хранителями. Они также взяли с собой Чику Грин. Конечно, это имеет для тебя какое-то значение? Как бы то ни было, Эволюариум заявил о своей заинтересованности. Коллективное сознание машин теперь должно столкнуться с возможностью того, что где-то может существовать другой искусственный интеллект, достаточно древний, чтобы предшествовать падению Механизма. Более того, все это связано с личностью женщины, которая, возможно, в одиночку инициировала создание Эволюариума. Машины не верят в богов, Кану, но если бы они верили, она была бы хорошим кандидатом. Естественно, они хотели бы знать, что происходит вокруг Глизе 163. Вот тут-то и вступаем в игру мы.
— Мы?
— Твои травмы, безусловно, были печальным результатом террористической деятельности, но инцидент также предоставил возможность. Ты все еще тот, кем был, но теперь ты служишь двум хозяевам. Когда машины переделывали твою нервную систему, они закодировали в тебя крошечную часть самих себя. Не с помощью имплантов — это было бы слишком грубо и легко обнаружить, — а с помощью реальной топологической карты вашего уникального коннектома. В человеческом мозге всегда была большая избыточность, Кану. Теперь часть этого избыточного материала была кооптирована и передана Эволюариуму. Ты носишь часть этого внутри себя, влияющую на твои действия и намерения. Влиять, а не определять — у тебя по-прежнему есть свобода воли, но эпицентр твоих симпатий сместился. Ты не стал предателем человеческого рода, но отныне интересы машин будут иметь для тебя не меньшее значение. Ты стоишь между двумя мирами, Кану.
Кану почувствовал немедленное внутреннее отвращение, но также и своего рода облегчение оттого, что теперь у него было объяснение своему ощущению растерянности. Он не был ни сумасшедшим, ни травмированным — во всяком случае, не больше, чем можно было ожидать, учитывая его тяжелое испытание.
Но то, что с ним сделали, все равно было глубоко неправильным.
— Вот что важно, — сказал говоривший. — Такое положение дел не было тебе навязано. Это было достигнуто по взаимному согласию. На ранних стадиях твоего выздоровления — задолго до того, как ты вспомнил, что пришел в сознание, — Свифт объяснил тебе природу кризиса, как послание относится к машинам, Хранителям и нашему предку. Как им не терпится узнать больше — не терпится откликнуться, — но они не могут поделиться этой информацией с консервативными правительствами Солнечной системы, которые боятся машин. Свифт предложил решение: использовать тебя в качестве средства, с помощью которого машины смогут распространить свое влияние за пределы Марса. Ты становишься их средством передвижения и их агентом, Кану. Вы оба понимали, что это будет концом твоей дипломатической карьеры. Но на самом деле это было благословением, поскольку это ускорило бы твое возвращение на Землю — и дало бы тебе возможность привести в действие вторую часть плана. Европа — это ключ к разгадке. Европа всегда была ключом к успеху. Тебе нужно было только найти способ добраться сюда, способ проникнуть под лед. Но ты уже решил эту конкретную проблему на Марсе. Тебе просто нужно было воссоединиться с Ниссой Мбайе, на которой ты когда-то был женат...
* * *
Они пробили кору точно по расписанию. Он сидел с Ниссой на командной палубе, ожидая, когда радар начнет обнаруживать неминуемый переход от льда к воде.
— Достаточно освежился? — спросила Нисса.
На мгновение Кану заколебался, готовый признаться.
Было бы приятно облегчить душу — покориться ее пониманию и прощению. Но если его недавно обнаруженные воспоминания были верны, он пришел сюда не просто так. Если бы его признание заставило Ниссу повернуть назад, он бы ничего не узнал о себе, ничего о более грандиозных целях машин. Он должен был еще немного скрывать правду.
— На самом деле, — ответил он, презирая себя, — я никогда не чувствовал себя лучше.
— Хорошо, потому что часы тикают с тех пор, как мы приземлились. Я проверяю закон, но не хочу его нарушать, особенно с учетом такого мощного присутствия Консолидации на орбите. Чтобы вернуться на поверхность в оговоренный срок, нам нужно будет иметь достаточно времени, чтобы снова прогрызть лед. — Она работала с приборами управления, готовясь к переходу с режима проходческой машины на подводную лодку. — Мы будем продвигаться быстро и вглубь, и нам нужно преодолеть несколько сотен километров, чтобы достичь нашей цели. — Она посмотрела на него с внезапным нетерпением. — Как глубоко ты когда-либо погружался на Земле? Может быть, километров десять?
— Только в качестве пассажира. Гораздо меньше своими собственными силами.
— Мы спускаемся гораздо дальше — более ста километров вертикального спуска. Я знаю, это звучит невероятно, но это Европа, а не Земля, и давление нарастает гораздо медленнее. Мы достигнем максимального давления примерно в двести мегапаскалей — вполне в пределах прочности корпуса на раздавливание.
— Я искренне надеюсь на это, — сказал Кану, ни на секунду не усомнившись в ее словах.
Она быстро улыбнулась в ответ. — Что ж, если я ошибаюсь — это будет быстро.
Ни один случайный фотон звездного света не пробился сквозь двадцатикилометровую ледяную корку. "Наступление ночи" теперь плыло, его движение было более плавным, чем когда он прокладывал туннель. Угол их снижения был меньше, и единственным звуком, выходящим за рамки обычных систем жизнеобеспечения, было жужжание водяных двигателей. Они могли бы находиться в самом совершенном беззвездном вакууме, дрейфуя между галактиками.
— Нисса, — сказал он. — Мне кое-что нужно...
— Ты не можешь избавиться от своих тревог, водяной, хотя бы на несколько часов?
— Нет, я так не думаю.
И это была первая вспышка настоящего раздражения.
— Что тебя сейчас беспокоит?
— Больше, чем у нас есть времени охватить в данный момент. Эта твоя цель — не могла бы ты рассказать мне о ней немного подробнее? Я понимаю, что ты хочешь держать все как можно ближе к сердцу, пока мы не доберемся сюда, но сейчас мы на Европе. Разве я не должен знать полную картину?
Нисса тихонько вздохнула и вызвала карту поверхности Европы, открытую, как апельсин. — Мы здесь, — сказала она, тыча пальцем. — Все эти точки — заброшенные города. Заброшенный, конечно, не значит пустой. — Ее палец скользнул к кучке развалин, остановившись на одной раздутой точке. — Это Подземье. Это было одно из крупнейших подводных поселений до падения — экономика-пузырь, балансирующая на грани того, что было законным или этичным в других частях системы. Ты можешь понять, почему это понравилось бы твоей бабушке.
— У тебя есть доказательства, что Санди была здесь?
— Железобетонные. Я видела бумажные следы. Когда финансы вашей семьи пошли на спад, похоже, они попытались перевести большую часть своих наиболее сомнительных активов в независимую кредитную систему Подземья. Предполагаю, что Санди была достаточно проницательна, чтобы пожелать сохранить и свое искусство.
Кану медленно кивнул. — Я уверен, что ты права. Меня бы нисколько не удивило, если бы она разместила здесь некоторые из своих работ. Во всяком случае, она бы не хотела, чтобы рынок был наводнен ее работами после ее смерти.
— Я рада, что ты одобряешь мою теорию. Было бы немного обидно ошибиться.
— Я так не думаю. Но подозреваю, что в Подземье может быть что-то еще.
Нисса снова повернулась к нему лицом. — Это как-то связано с Санди?
— Сомневаюсь, что она была бы непосредственно осведомлена об этом. Скорее всего, это было инициировано следующим поколением — моей матерью, ее современниками. У них было бы время и знания.
— Время и знания для чего?
— Нисса, пришло время мне поговорить откровенно. Это не то, что ты думаешь — происходит нечто гораздо большее. Ты приехала в Европу под каким-то предлогом, но и я тоже — в конце концов, наша встреча не была случайным совпадением.
— Что ты имеешь в виду?
— Я всегда знал, что ты будешь в Лиссабоне, и что был хороший шанс, что мы встретимся.
— Нет, — решительно сказала она. — Я был там. Я видела твою реакцию. Ты был удивлен не меньше меня.
— В то время я верил, что это было настоящее совпадение.
Они спустились на двадцать километров с тех пор, как пробились сквозь лед, — глубже, чем в любой части земных морей, — и бездонные черные глубины все еще лежали под ними. Из корпуса не доносилось ни звука жалобы, поскольку он выдерживал плавно нарастающие нагрузки.
— Только вчера, — сказала Нисса, — ты сказал мне, что чувствуешь себя не совсем хорошо. Я заверила тебя, что этого следовало ожидать, и отмахнулась от твоих опасений, но теперь очевидно, что я была неправа, за что приношу свои извинения. Мне следовало прислушаться к тебе. Но мы на Европе, потому что я решила приехать сюда в поисках искусства. Не из-за какого-то грандиозного заговора, в который ты меня втянул. Сможешь ли ты усвоить эту простую истину в течение нескольких часов?
Кану закрыл глаза, снова открыл их, надеясь, что мир поступил бы достойно и превратился в менее проблемную версию самого себя.
— Я хочу этого.
— Так что сделай мне одолжение и попробуй. Скоро появятся несколько плавучих сооружений, которые мы прорежем, чтобы сэкономить время. Мы можем расшевелить нескольких Регалов, когда будем проплывать мимо, и я не хочу отвлекаться, если это произойдет. — Затем добавила вполголоса: — Четыре дня дома обещают быть интересными.
Не было никакого смысла прятаться. Прожекторы "Наступления ночи" со всех сторон освещали окружающую воду, превращая маленькое судно в рыбу-фугу с неоновыми шипами. Ниссе было все равно, кто узнает о ее прибытии, главное, чтобы она не напугала неосторожных.
Они обнюхивали нависающие темные сооружения, все еще прикрепленные ко дну океана, по большей части овалы или сферы, нанизанные на тросы, как безделушки. Каждая из руин была достаточно велика, чтобы считаться самостоятельным городом, и действительно — согласно картам и записям — многие из них были автономными анклавами, пузырями внутри пузыря, исследующими свои собственные окраины экономики края.
Нисса по праву нервничала. Там были горячие точки и перепады давления, свидетельствующие о недавнем или продолжающемся заселении. Кану почувствовал, как напряжение покидает ее.
— Они говорят о Регалах так, как будто они — одно целое, — сказала она, продолжая комментировать, как будто это было единственное, что удерживало их обоих на грани здравомыслия. — По правде говоря, здесь около сотни различных фракций, и большинство из них ненавидят друг друга больше, чем нас.
— Кто твое контактное лицо? Что ты надеешься обменять на эти произведения искусства?
