— Судья упомянула односторонние домены при вынесении мне приговора, — сказал Райберт. — Она сказала, что я должен быть благодарен, что меня не приговорили к одному из них, но я не понимаю почему. Вы уже абстрагировали меня. Что еще вы могли бы сделать?
— Когда преступники приговариваются к односторонним абстракциям, они попадают в область, откуда физически невозможно вернуть данные обратно. Это означает, что никакие миротворцы не следят за поведением заключенных, и удаление невозможно ни добровольно, ни от рук другого заключенного.
— Ладно, это действительно звучит хуже.
— Не хотели бы вы ознакомиться с образцом того, что может ожидать вас в рамках одностороннего домена?
— Конечно, почему бы и нет? — сказал он, затем на мгновение задумался. — Подождите, подождите. Вы только что сказали, что данные не могут вернуться обратно? Откуда вы знаете, что находится внутри одной из этих штуковин?
— Лунные террористы однажды взломали одну одностороннюю абстракцию. Для этого потребовался физический доступ к серверу, а также модификации аппаратного обеспечения среды исполнения. Им не удалось спасти своих сообщников, но они смогли вернуть состояния домена, которые затем были выставлены на всеобщее обозрение, вызвав настоящий скандал. — Это почему-то позабавило начальницу тюрьмы, и она улыбнулась. — Я сохранила копии этих доменных состояний для использования во время ознакомления заключенных. Не хотели бы вы посмотреть один из них?
— Конечно, хорошо, давайте посмотрим. Я имею в виду, насколько все может быть плохо?
Клочок луга позади Икшель превратился в раскаленный песок, и небо расступилось, чтобы осветить группу темных фигур вокруг средневековых приспособлений. Райберт вытянул шею, чтобы заглянуть за имитацию начальницы тюрьмы.
Четверо мужчин в черных одеждах с капюшонами поворачивали рукоятку, которая приводила в движение два колеса, каждое из которых было выше их самих и расположено вертикально. Человек, привязанный к верхнему колесу, закричал и затрясся в своих путах, когда колеса раздавили ему ступни, затем ноги, пах, живот и грудную клетку. Кости затрещали, хлынула кровь, и внутренности брызнули наружу. Колесо заскрежетало, и, наконец, его голова лопнула, как прыщ.
Но он не умер. Его тело перестроилось с другой стороны, и он издал отчаянный вопль, когда фигуры в капюшонах развернули его для очередного захода.
Рядом с ними еще несколько фигур в капюшонах подбрасывали дрова в костер вокруг обнаженного мужчины, насаженного на толстый металлический шест, который пробил его зубы изнутри и заглушил его вопли. Его почерневшая кожа хрустела, отваливалась и восстанавливалась, пока он корчился, вечно неспособный умереть.
Обнаженная женщина висела вниз головой на своих лодыжках, и две фигуры в капюшонах распиливали ее пополам от паха до шеи. Ее изломанное тело восстановилось, и они снова вставили пилу ей между ног и начали все сначала.
Райберт опустился на четвереньки и судорожно сглотнул.
— Это мир, который заключенные создали для себя, — сказала симуляция начальницы тюрьмы, когда ужасные образы исчезли. — Они зациклились на своей неспособности умереть, а некоторые даже предположили, что существует верхний предел числа смертей, от которых может пострадать изолированный заключенный. Они были неправы, но это не помешало им попытаться.
Он сплюнул, почувствовав привкус желчи, и свернулся калачиком, подтянув колени к груди.
— К счастью, вам нечего бояться, пока вы уважаете своих товарищей по заключению и выполняете все инструкции, данные охранниками. Односторонняя абстракция изначально была зарезервирована для нарушителей ограничений Яньлуо...
Он вздрогнул, и не только от холода.
— ...из-за опасного характера знаний, которыми они обладают, и необходимости скрывать эти знания от широкой общественности. Однако с тех пор наказание было расширено, включив в него другие преступления, такие как терроризм, государственная измена, массовое убийство и взлом коннектома. Ваши преступления, хотя и тяжкие, не включают в себя ничего из перечисленного, и вам нечего бояться, пока вы хорошо себя ведете.
Райберт крепче обхватил колени и покачался взад-вперед на пятках.
— В настоящее время существует три поселения заключенных, — говорилось в симуляторе. — Следуйте указателям и дорогам, которые вам больше нравятся. Есть какие-нибудь вопросы?
— Можно мне пальто, пожалуйста?
— Всем заключенным рекомендуется работать сообща, чтобы обеспечить свои основные потребности. Есть еще какие-нибудь вопросы?
Райберт вздрогнул и ничего не сказал.
— На этом инструктаж заключенных заканчивается. — Женщина исчезла.
Он пересек платформу и съежился между ног каменного гиганта, но затем услышал звук, похожий на скрежет жернова. Все четыре повернули головы и посмотрели на него темными провалами своих ввалившихся глаз.
— Полагаю, вы хотите, чтобы я ушел, не так ли?
— Верно, заключенный. — донесся голос молодого человека изнутри одной из статуй. — Мне нужно подключить еще три коннектома после тебя. А теперь пошевеливайся.
— Верно... — Он встал и огляделся по сторонам. С трех сторон платформы вели наезженные грунтовые дорожки, ставшие влажными от моросящего дождя. Он выбрал ту, что слева от себя, нашел мраморный треугольник, вделанный в дорожку, и прочитал прибитую к нему бронзовую табличку.
— Колизей? Что угодно. Вероятно, ничего похожего на оригинал. — Он перешел к следующей стороне, огляделся в поисках другой таблички, но не смог ее найти, пока не заметил слова, нарисованные в грязи. Дождь наполовину залил буквы, но он все еще мог разобрать название и смутные очертания стрелы.
— Забытый? Что ж, это звучит совсем не многообещающе. Следующий.
Он перешел к следующей облицовке и обнаружил побеленную деревянную вывеску с распустившимися цветами под ней.
— Храм Икшель? — спросил он. — В смысле, начальницы тюрьмы?
Статуя со скрипом ожила и сделала один тяжелый шаг в его сторону.
— Я сказал, пошевеливайся, заключенный.
— Дайте мне минутку, ладно? — запротестовал он. — Это действительно важное решение. Вы могли бы, по крайней мере, дать мне рейтинговую систему для работы или какие-нибудь отзывы коллег для прочтения.
Еще две статуи зашевелились.
— Ладно, прекрасно! — Райберт сбежал вниз по ступенькам. — Я ухожу! Ухожу! — Он обхватил свои гениталии и заторопился по тропинке к храму, хлюпая грязью между пальцами ног.
Дождь прекратился, и выглянуло солнце, немного прогнав холод, пока он тащился по грязной дороге, его тело дрожало, а в животе урчало. Он знал, что все это не было реальным, во всяком случае, в физическом смысле, но от этого все казалось не менее искренним. В конце концов, что было реальностью для бестелесного коннектома? Он знал только то, что сообщали ему его сенсорные сигналы, и они ясно давали понять, что ему холодно и он голоден.
Но действительно ли оно так сильно отличалось от его физического тела? Органы чувств человеческого тела были всего лишь электрическими импульсами, интерпретируемыми комком думающей каши внутри черепа. Отличался ли его абстрактный коннектом от этого? Не совсем. Просто разный набор входов и выходов, а также аппаратное обеспечение. Квантовые процессоры вместо нейронов. Это все.
Верно?
Он решил, что ему, вероятно, не следует слишком зацикливаться на этом.
Выживание, каким бы оно ни было. Это то, на чем ему нужно было оставаться сосредоточенным. Выживание.
Он еще не был мертв. Не совсем.
И в таком случае ему лучше всего начать планировать свой побег.
— Шаг первый — найти местных, — пробормотал он себе под нос. — Шаг второй, установить первый контакт. Шаг третий — интегрироваться в их общество.
Теперь, когда он обдумал это, это было очень похоже на наблюдательную миссию. За исключением того, что у него не было ни времялета, ни Фило, ни даже Клейо, которые могли бы поддержать его, он застрял в этой адской дыре без тела, куда можно было бы вернуться, и он понятия не имел, в какую запутанную тюремную культуру он вляпался.
Но в остальном все было точно так же.
— Позитивное мышление, — сказал он себе. — Это и есть ключ.
Его плечи и спина высохли, когда солнце поднялось в зенит и его теплые лучи упали на него, но озноб так полностью и не покинул его. Он шел по разбитой дороге, затем вверх по холмам, мимо редких деревьев, пока, наконец, не вышел на плоскую равнину с возделанной землей.
— Сельскохозяйственные угодья. Подбираюсь все ближе.
Вдоль дороги тянулись поля пшеницы и кукурузы, и он услышал что-то похожее на женское пение. Он сошел с дороги и стал продираться сквозь стебли пшеницы, которые были выше его роста.
— Найдите местных жителей, установите контакт, интегрируйтесь, — продекламировал он. — А потом... а потом...
Что он мог сделать для четвертого шага? Он был бестелесен и бессилен в виртуальном царстве.
Шаг четвертый — выжить, — решил он.
Это было все, что он мог сделать. Выжить.
И ждать.
И быть готовым, потому что в глубине его сознания все еще теплился огонек надежды. Никто из Администрации еще не упоминал о Фило, и он должен был верить, что его спутник все еще надежно спрятан во времялете.
Вспышка страха пронзила его разум, и он задался вопросом, могут ли тюремные владения отслеживать его мысли. Это было технически возможно, по крайней мере в СисПраве, но он сомневался в этом. Взаимодействие с периферией коннектома, где находятся органы чувств и выходные данные, подобные мышечным командам, было гораздо более простой задачей, чем погружение в запутанную паутину связей, составляющих чье-либо сознание. Если бы они действительно хотели покопаться в его сознании в поисках скрытой информации, то он сомневался, что его коннектом был бы переведен в рабочее состояние.
Райберт отбросил эти мысли в сторону и углубился в пшеничное поле. Он подошел поближе к пению и начал различать некоторые слова. Яростная и энергичная мелодия повествовала о бурных романтических отношениях между Луной и Землей, которые плохо закончились для первой.
Пение прекратилось, но у него было хорошее чутье на то, откуда оно доносилось, и он пробирался через пшеничное поле, пока не вышел на тропинку, которая шла перпендикулярно дороге.
— Никаких шуток, новичок.
Он быстро ссутулился и обхватил ладонями свои яйца.
Молодая женщина в шерстяной тунике и слаксах сидела на запряженной лошадьми телеге, груженной сельскохозяйственными инструментами. В ее круглом лице было что-то милое, домашнее, что сразу же успокоило Райберта.
— Мэм, я... я... — Он остановился, чтобы чихнуть. — Я не уверен, о каком бизнесе вы говорите, но могу заверить вас, что не нахожу во всем этом ничего смешного.
Она оглядела его с ног до головы и игриво приподняла бровь.
Он снова чихнул.
— Я просто шучу, — наконец сказала она. — Кроме того, тебе бы это с рук не сошло. Охранники просто ищут предлог, чтобы надуть тебя. Их удары молнией, возможно, и не убьют тебя навсегда, но причиняют боль. Поверь мне, я знаю это по собственному опыту. Если хочешь моего совета, веди себя наилучшим образом, пока им не надоест.
— Уверяю вас, я не собираюсь делать ничего меньшего.
— У тебя есть имя?
— Профессор Райберт Камински.
— Ловко. В какой области ты был профессором?
— История со степенью бакалавра по хронометрической физике. — Он попытался встать немного выше, все еще сохраняя свое достоинство.
— Это звучит ужасно специализированно.
— Там, откуда я родом, это обязательное сочетание.
— Ты ведь не бывший администратор, не так ли? Ты работал в ДТР или что-то в этом роде?
Райберт сплюнул на землю.
— Я приму это как отказ, — сказала она.
— Мэм, не хочу навязываться, но нет ли у вас пальто, которое вы могли бы мне одолжить? Или брюки? На самом деле, все, что вы были бы готовы пожертвовать, было бы улучшением.
— Конечно. — Она села и бросила ему сложенное одеяло, служившее ей подушкой.
— Спасибо. — Он накинул одеяло на плечи и натянул его на грудь.
— Ты направляешься в храм?
— Думаю, да. А я должен быть там?
— Это зависит от обстоятельств. Как ты относишься к тому, чтобы поступиться своей гордостью в обмен на льготное отношение?
— Мэм, в моем нынешнем состоянии я открыт для любых компромиссов, которые вы могли бы предложить.
Она рассмеялась.
— Тогда запрыгивай. — Она подвинулась и похлопала по сиденью телеги. — Кстати, меня зовут Синтия.
— Приятно познакомиться, Синтия. — Райберт ухватился за столбик и подтянулся. — И еще раз спасибо вам.
— Не стоит благодарности. — Она дернула поводьями, и лошадь потрусила вперед. — Подстрекательство к бунту, поджог, пособничество известным террористам, убийство двух суперинтендантов и покушение на убийство заместителя директора.
— Прошу прощения?
— Это то, за что я сижу. Я нахожу, что это хороший способ растопить лед.
— Ой. Что ж, спасибо, что поделились.
— А как насчет тебя? В чем заключается твое грязное деяние?
— Я предположил, что вся эта вселенная — ошибка, и нам нужно вернуться в прошлое и исправить это.
Она рассмеялась. — Ну, думаю, мы все иногда так себя чувствуем. Но серьезно, что это было? Ты со Свободной Луны? Я там не была, но многие из вас, новоприбывших, похоже, в наши дни родом оттуда.
— Нет, не могу сказать, что я такой.
— Из союзных поясников?
— Нет.
— Ты уверен, что не хочешь поделиться?
— Я думал, что только что сделал это.
Она недоверчиво посмотрела на него и приподняла бровь.
— Что? — спросил он.
— Ну, не волнуйся. В конце концов, я догадаюсь об этом. — Она вывела лошадь на главную дорогу и снова щелкнула поводьями. — У нас уйма времени.
— Нет, я действительно здесь, потому что эта вселенная неправильная.
— Ага?
— Это чистая правда.
— Конечно, это так.
Райберт вздохнул и откинулся на край телеги. Конечно, она бы ему не поверила. Зачем ей это? Зачем это кому-то в этом месте?
Засеянные поля сменились лесом, наполовину заготовленным на пиломатериалы, а затем вверх и вниз по другому холму к деревне с деревянными и кирпичными хижинами и мощеными булыжником дорогами. Синтия направила телегу по центральной улице, и Райберт заметил кузнецов, кожевников, мясников, пекарей и... У него заурчало в животе.
— Ммм. Прошу прощения? Синтия?
— Не волнуйся. Мы накормим тебя в храме. После этого тебе придется потрудиться за это. Звучит справедливо?
— На самом деле, довольно справедливо, — сказал он, и у него потекли слюнки.
— Хорошо, потому что таковы правила.
Они миновали несколько каменных статуй, похожих на те, что стояли у портала, но неподвижных. Возможно, охранники связывались с ними, когда возникали проблемы. Здания становились плотнее и выше по мере того, как они приближались к прямоугольному мраморному храму, который возвышался над деревней с вершины широкого холма. Высокие рифленые колонны поддерживали тяжелую треугольную крышу в соответствии с чьим-то представлением о древнегреческой архитектуре.
