Коракс
Возвращались мы с изрядно подпорченным настроением. Мой наспех придуманный план мог рухнуть из-за любой неожиданности — я не так много знал о снах. Но у моих спутниц предложений было и того меньше.
Дома я первым делом бросился к фолианту и с облегчением прочел те строки, в которых сомневался. Одна песчаная башенка стала каменной.
— Рассказывай уже, что ты предлагаешь, медиум, — заметно было, что Суигинто сдерживается, чтобы не начать ссоры.
— План опасный и спорный, но другого нет. Нам понадобится время — чтобы нанести мне фиолетовое плетение, прочесть немного книг по медицине и психологии и уговорить Суисейсеки нам помочь.
— Сколько времени? Ты сам видел, что там происходит — некогда ждать!
— Минимум неделя. Поверь, я ни часу не истрачу впустую и если успеем раньше — тут же приступим к делу.
— Расскажи про сам план, мастер, — Соусейсеки была спокойней и, кажется, тоже обдумывала ситуацию.
— Фиолетовое плетение даст мне возможность убедить Мегу в наших силах и противостоять статуям. Есть только один вопрос — что будет с телом, если усыпить дух?
— Смерть. Без определенного присмотра тело начнет умирать.
— Как быстро?
— Знаешь ли, я не проверяла! Как быстро, по-твоему, умирают люди?
— Достаточно медленно — при условии медицинской помощи. Но это мы выясним из книг.
— Мне не нравится ход твоих мыслей, мастер. — Соусейсеки выглядела обеспокоенной.
— Итак, Суисейсеки открывает для нас сон Мегу, я блокирую истуканов и убеждаю Мегу в нашей власти, а затем усыпляю ее. Ты открываешь нам вход в сон ее духа и стараешься удерживать воды Моря, Суигинто передает духу Мегу песню, а я вычищаю всякую дрянь, которая заставляет ее желать смерти. Наши шансы?
— Мизерны. Тело умрет раньше…
— Нет. Она в больнице и под наблюдением, не забывай. Реаниматологи удержат ее на грани достаточно долго, чтобы мы справились.
— И не обратят внимания на воронку входа в сон?
— Подумаем, как ее скрыть. Еще возражения?
— Как мы будем выбираться, когда она начнет просыпаться?
— Опасаешься врачей? Попробую задурить им головы или оглушу — это уже дело десятое. Даже если они увидят падающих с потолка кукол, им никто не поверит. Скажут, мол, шланг у анестезиолога треснул.
— Сущее безумие. Суигинто, ты хоть скажи, что не согласна на такую авантюру!
— А кто сказал, что я не согласна? В словах твоего медиума есть смысл — и я не ожидала, что кто-то из людей будет так рисковать, чтобы сдержать слово.
— Рискнешь не только собой, но и Мегу ради призрачного шанса? Не верю.
— Может, потому что я не такая трусишка, как некоторые?
— Ставить на карту жизнь и более того, Игру Алисы для тебя теперь так просто?
— Не тебе судить об этом, проигравшая. Я считаю, что ничем не рискую в этом плане, кроме жизни Мегу, которая вот-вот оборвется и без нашего вмешательства.
— Я проиграла в честном поединке и Игра продолжается. А если Мегу проснется раньше, чем мы успеем выбраться? Не только ты, но и что важнее, Роза Мистика исчезнут и Игра…
— Игре ничего не угрожает. Отец следит за нами и не допустит ничего, что нарушило бы его план. Или ты уже в это не веришь?
— Ты думаешь, Отец станет воскрешать тебя снова и снова? Играешь с его терпением?
— Замолчи! — Суигинто сорвалась на крик, — У меня нет поводов сомневаться! Нет поводов бояться! Отец не даст просто так сгинуть той, кто станет Алисой!
— Алисой, как же. Не думай, что твое хвастовство тебя украшает в его глазах.
— Хвастовство?! Я уже однажды отправила тебя в небытие, недоверчивая слабачка, и ты знаешь, что мои слова не пустой звук!
— Довольно! — вклинился я. — Пока вы ругаетесь, время уходит. Закончим начатое и упражняйтесь в злословии сколько вам будет угодно. Хотя я бы предпочел другое, конечно.
— Ладно, медиум, на этот раз достаточно. Так что, Четвертая, ты все еще против плана?
— Против. Но если мастер решил, что мы справимся — мы справимся.
— Что ж, тогда за дело. Суигинто, ты узнаешь у Мегу кое-какие подробности. Кому из врачей она более прочего доверяет, какие у нее отношения с родителями и… помнит ли она сказки Андерсена. Только ненавязчиво, между прочим — ну не мне тебя учить.
— Хорошо. Это будет легко. Что еще? — кажется, Суигинто остыла при упоминании о Мегу.
— Пока ничего. Мы займемся плетением и книгами. Потом Суисейсеки.
— Как ты убедишь ее помочь?
— Еще не знаю. Посмотрим, утро вечера мудренее. Соусейсеки!
— Что, мастер?
— Будем готовиться работать с фиолетовым. Сама знаешь, каждая краска у нас с сюрпризом.
— Да, мастер. Можешь на меня рассчитывать.
— Отлично. Тогда не будем медлить!
Битард
Я сидел на постели, прижав колени к груди, и задумчиво рассматривал лежавший у меня на ладони белый прямоугольник. На ощупь Карта была твердой и гладкой, словно пластиковый портфель. По краю тянулся вензель из черных и фиолетовых роз. Лаплас сказал, что рисунок постепенно станет таким, каким его желаю видеть я. Забавно.
Когда я проснулся у себя в кровати, сжимая Карту в руке, то первым делом кинулся к зеркалу, словно ощущения гладкой плоскости в ладони было недостаточно — пожалуй, в тот момент я просто его не воспринимал. Зеркало подтвердило, что мои ночные похождения не были обычным кошмаром. Лицо мое было красным и блестящим, под носом красовалась лепешка засохшей крови. Мышцы болели немилосердно. Однако в груди больше не хлюпало, да и кости оказались целы. Было это прощальным подарком полоумного кролика или же причиной стало что-то еще — я не знал.
Потом я взглянул на свою правую руку, и мысли о чудесном исцелении вылетели у меня из головы, хлопнув дверью в звонкой пустоте.
Демон Лапласа обучил меня необходимым манипуляциям с Белой Картой. Когда она выскользнула у него из перчатки и упала мне на ладонь, она была девственно чистой. Вензель говорил о том, что трудился я не зря. Но все только начиналось. Когда рисунок будет завершен, мне станут подвластны именно те силы, о которых я мечтаю, втайне или явно. Для этого мне придется вернуться в Н-поле или мир снов — в плотном мире, несмотря на правильность действий, она будет оставаться пустой. Методику проникновения в Н-поле я у Лапласа узнать забыл, а манга не давала точного разъяснения. Оставались сны. В который рад я угрюмо порадовался, что мой враг столь безмозгл. Его описания лаборатории и вхождения в сон как раз отличались представимостью.
Все-таки мне придется пользоваться его трюками. Ему отольется и это.
Я выждал до вечера. Весь день я ничего не ел, чтобы не валяться потом в котяхах. Пылившийся в кладовке штатив от капельницы, уцелевший со времен линяжного задротства, наконец нашел себе применение, как это рано или поздно происходит со всем, что попадает мне в руки. В аптеке за углом я купил пятилитровый жбан глюкозы — меня, кажется, приняли за самогонщика, — и, аккуратно водрузив его на штатив (который для этого пришлось привязывать к стене и фиксировать на полу шурупами), загнал иглу себе в вену. Мне предстояло провести в мире снов, возможно, очень долгое время, и я не хотел после пробуждения выглядеть раздавленным червяком, как он. У меня есть занятия и поинтереснее, чем ползать по квартире в поисках корочки хлеба.
Насколько я представлял себе осознанные сновидения, это должно было выглядеть именно так. Со времен занятий ба-гуа я редко маялся всякой астральной чушью, поэтому кое-какие приготовления, необходимые для толковой медитации, вызывали у меня скептическую улыбку. Сандаловых палочек в шкафу валялось несколько коробок, застеленная кровать легким движением руки превращается в элегантную твердую поверхность для тела, а вот с Буддой неожиданно возникла проблема. Я не мог себе его толком представить даже в детстве. Что уж говорить о битом жизнью и налоговыми инспекторами обитателе борд?
Вместо Будды я решил медитировать на нее. И думайте, что хотите.
Слог «ом» густо раскатился по комнате. В ушах забился знакомый легкий звон — колокольчики Сансары стремились сбить с толку покидавшего ее пределы. Хороший знак.
Ма. Звон слился в непрекращающийся, режущий слух писк. No dial tone! No dial tone! Ха-ха-ха-ха-ха! Заткнись.
Ни. Разноцветные полотнища уже проплывали перед моими глазами, маня и завораживая. Я знал, что нельзя поддаваться — пока они ложны, мне не войти в них. Что можно противопоставить лжи? Истину. И я сделал их истинными — и себя в них.
Пад. Цвета пропали. Осталась лишь сухая, потрескавшаяся серая равнина под черным небом. Восхождение завершилось. Именно туда я и стремился. Именно это место должно было стать моей крепостью. Я нырнул в него, сразу ощутив на губах горько-соленый вкус испускаемого распавшейся на глиняные чешуи поверхностью дымного света.
Вы никогда не задумывались о происхождении слова «падший»?
Коракс
Фиолетовое плетение. Единственное, затрагивающее лицо — впрочем, на гравюре Либер Кламорис это выглядело довольно неплохо. Гораздо больше меня беспокоили скрытые в краске испытания — после черного мне уже не слишком интересно было, а скорее страшно. «Покрывающий лицо маской обманов, ищущий власти над причинами и следствиями, помни — в каждой игре рано или поздно бывают проигрыши. Туже и туже закручивается извращенная реальность, и когда не выдержит, познаешь горький плод, тобою взрощенный. Носи Лицо Лжеца, скрываясь во тьме от расплаты и бойся потерять в нем себя, ибо жалок и убог тот, у кого под маской лишь пустота».
Но мне нужна была эта власть — иначе не обмануть всех, кого не победить в честном бою. Зыбкая вотчина — сны и Н-поле зависела от веры гораздо больше, чем от грубой силы. Соусейсеки достала из шкатулки свое старое перышко, которым она так ловко управлялась до сих пор и неторопливо открыла фиал. Зловоние заставило меня зажать нос — оказалось, что ложь дурно пахнет. Соу тоже поморщилась, но ничего не сказала, выливая краску в плоскую чашечку. Новокаином мы не запаслись, но я рассчитывал на красное плетение, и как оказалось, не напрасно. Первые штрихи были довольно болезненны, но так как мы начали не с лица, то терпеть было возможно — а потом я привык.
Удивительно, но краска не подавала никаких признаков воздействия. Словно простые, хоть и жгучие чернила. Соусейсеки терпеливо выводила дорожки символов, пересекающие пустые треугольники на предплечьях, причудливые, ни на что не похожие чертежи на кистях рук, отдельные значки среди других плетений.
Но вот последний штрих на теле был нанесен — оставалось только лицо. Тут уже не получилось сидеть с зажатым носом и пришлось вдыхать удушливые пары, стараясь не чихнуть. В зеркале я видел, как растет сложное сплетение кругов и острых звезд на левой щеке, как неожиданная витиеватость тройной линии вскарабкивается на бровь, как гротескным продолжением улыбки удлиняется уголок губ… Но окончен узор слева и ни признака активности плетения! Я начал беспокоиться, но напрасно.
Стоило Соу начертить последний знак — на правом виске, как вихрь несвязных мыслей охватил мой разум. На короткое мгновение я увидел стройную гармонию причин и следствий, устремляющуюся вверх с хрустальным звоном. Но вдруг черная трещина прошла по этому сияющему столпу, искривляя его, отклоняя в сторону, сращивая собственные края уродливым швом. Видения пронеслись передо мной — плачущая Мегу, бегущие куда-то по незнакомому мне Н-полю Суисейсеки и Джун, Шинку с пугающими пустыми глазами, сидящая на краю пропасти и методично крошащая вниз осколки медальона, смеющийся Лаплас, и над всем этим безликая фигура, черная, теряющаяся в тумане. Но затем земля под ней треснула и поглотила ее, а в открывшемся просторе я увидел то, что буквально подняло мои волосы дыбом. Себя посреди заснеженного поля, на коленях, беззвучно кричащего в небо, и на руках моих…Соу, мертвая, изломанная, обнимающая меня треснувшей рукой.
Видение исчезло, сменилось другим — безликая фигура сидела на троне, принимая поклонение толпы, но за гладью маски я видел задыхающееся от боли лицо, с глазами, полными страха — снова свое.
И третья картина предстала передо мной — худой, потрепаный, с горящими глазами и полуулыбкой безумного джокера, я рвал голыми руками Дерево Снов, пока волна Моря не оторвала меня от него и не унесла прочь, смеющегося и рыдающего одновременно.
Битард
У меня не получалось. Раз за разом я пытался сотворить себе из смрадного мрака рабочее место, но оно вновь и вновь становилось Кораксовой лабораторией. Мой кровник оказался слишком талантлив. Я с бранью уничтожал незакрепленное формирование, принимался делать заново, но в памяти по-прежнему горел образ освещенной чадящими светильниками зеленого масла комнаты с алтарем в центре. При одной мысли о работе в его мастерской меня сводила злобная дрожь. Ничего общего! Волна и камень, стихи и проза, лед и пламень — да будет так!
Мне, тем временем, следовало пошевеливаться. Пад был ядовит, его сухой и горячий ветер размывал душу, и необходимо было создать против него заслон, своего рода оазис в аду. Таким заслоном стала бы лаборатория, карман сна, изолированный от остального пространства страдания. Но создать ее не получалось, а жгучие порывы уже отдавались болью во всем моем существе.
Наконец, отчаявшись, я взмахнул ногой и ударил пяткой по земле, выбив в небо гигантское облако безводной пыли и песка. Промигавшись и прокашлявшись, я увидел перед собой внушительных размеров яму. Не раздумывая, я спрыгнул в нее. Ветер не прекратился, но ощутимо ослаб — переносить его дыхание сразу стало легче. Подняв голову, я быстро зарастил отверстие черно-красной каменной плитой и наконец смог вздохнуть с облегчением.
Дальше дело пошло на лад — мне уже было от чего плясать. Переделывать и дополнять существующее всегда было проще для меня, чем создавать с нуля. Существующим в данный момент была моя яма. Я пожелал света, и на земляных стенах ярко вспыхнули вложенные в бронзовые кольца факелы. Вокруг меня возникли деревянные грубые стулья, приземистый квадратный дубовый стол, медвежья шкура на полу — мне почему-то хотелось, чтоб мое убежище было обставлено строго и по-спартански, в противовес мягким коврам и покрытым затейливыми изразцами стенам схрона моего врага. Подумав, я увеличил шкуру, затем заменил одну большую грудой обычных, покрывавших весь пол.
Вместо пробирок и стелажей с маленькими шарнирами и частями тела вдоль стен выросли козлы и верстаки с разложенным на них холодным оружием, в дальнем углу появилась огороженная макивара — я не сразу сообразил, что тренироваться в собственном сне без достойного учителя глупо, но уничтожать не стал. Жертвенную чашу, полную горящего масла, сперва поставленную мной как антипод того нечестивого алтаря, сменили кузнечный горн, мехи и наковальня. Вот так.
