— Я... — помедлив, произнёс главный врач. — Сегодня у меня несколько сложных и, не буду скрывать от вас, коллега, тяжёлых операций. И для меня и для операционной бригады — тяжёлых. А уж для пациентов... тем более. И я хочу вместе с вами побывать в родильном отделении больницы. Оно — в соседнем корпусе. Я... прихожу туда, когда мне надо... собраться, — он встал, закрыл экраны инструментронов, выключил настенные экраны, посмотрел в большое окно ординаторской. — Если...
— Я — иду с вами, — сказала, вставая, Чаквас. Ей понравилось, что администратор госпиталя не стал прятаться в 'кокон', не стал пытаться предстать перед ней несгибаемым и всезнающим. Он — прежде всего человек. Имеющий право быть, пока это ещё возможно, слабым и чувствительным.
Они вышли из ординаторской, прошли к лифтам, несколько минут — и они по крытому тоннельному переходу прошли в соседний корпус. Главный врач на ходу советовался с подходившими к нему врачами, интернами, ординаторами, фельдшерами, медсёстрами. Чаквас смотрела по сторонам и всё острее понимала, почему верховный администратор госпиталя именно сюда приходит, когда ему становится... очень трудно. Здесь можно было не только видеть, но и чувствовать... будущее.
Роженицы, молодые матери, их родственники, мужья, дочери, сыновья. И — маленькие иденцы. Много младенцев. Уход за ними был здесь самый профессиональный.
Остановившись у стеклянной стены, отделявшей от коридора зону отделения для новорождённых, Чаквас замерла, глядя на спящих в кроватках младенцев.
Задумавшись и засмотревшись, Карин и не заметила, как рядом с ней встал главный врач госпиталя. Несколько минут медик молчал, потом еле слышно сказал:
— Вот... некоторое время постою здесь, посмотрю на них, спокойно спящих и, наверное, видящих свои особые, младенческие детские
сны, а потом... потом я могу работать долго и много... Эти минуты, проведённые здесь... мне помогают преодолевать слабость и неуверенность, — он несколько минут молчал, глядя, как спокойно, чётко и уверенно ухаживают за маленькими иденцами несколько медсестёр, потом добавил. — У нас... теперь даже свободных палат в родильном отделении нет. Постоянно идут новые и новые пациентки. И всё больше рождается двоен, троен. Раньше... я бы посчитал, что эти двойни и тройни — плохой знак. А теперь, думаю, нет, наоборот, это — хороший знак. Мы, люди — и не только люди — хотим выжить, хотим жить, хотим действовать и творить. И они, — главный врач взглядом указал на спящих младенцев, — должны не просто выжить и вырасти, они должны стать... творцами послевоенного мира, — он взглянул на стоящую рядом женщину-врача. — Да, доктор Чаквас. Я тоже верю... что мы — победим. Эта вера... пришла ко мне не сразу. И я рад, что она пришла и теперь... не покидает меня, — он замолчал на несколько минут. — Мы уже готовимся... подземные убежища приводятся в порядок. Строятся и оборудуются новые. Самые современные, — добавил он. — Скоро эта работа будет завершена, — верховный администратор госпиталя бросил взгляд на настенные часы. — Прошу прощения, коллега. Осталось мало времени до начала первой операции, назначенной на сегодня, — он оглянулся на спешившую к ним медсестру, подождал, пока она подойдёт поближе, подаст ему включённый ридер, просмотрел содержимое файла. — Прошу извинить, доктор Чаквас. В приёмное отделение поступила сложная пациентка.
— Я — с вами, — коротко ответила Карин, отходя от стеклянной стены.
— Не сомневался, — коротко бросил главврач, устремляясь следом за уходившей медсестрой.
Пациентка — молодая женщина — была действительно, по стандартам профессиональных медиков 'сложной'. Облачившись в стерильные комбинезоны, главврач и гостья прошли в палату, где временно поместили тяжелобольную.
— Без сознания, — доложила одна из медсестёр.
— Показатели? — спросил главврач, бросив взгляд на настенные экраны и подходя к лежавшей на каталке молодой женщине. Выслушав краткий доклад старшей медсестры приёмного отделения — по стандарту она должна была присутствовать при поступлении особо сложных пациентов — верховный администратор коротко бросил — Понял, спасибо, — и приступил к ручному осмотру пациентки. — Ваше мнение, коллега? — спросил он у стоявшей в шаге от каталки Чаквас. Карин, успевшая 'снять' показатели своим инструментроном, коротко доложила. — Хорошо, — он взглянул на старшую медсестру. — Доктор Чаквас проведёт осмотр пациентки. А вы пока приготовьте... — со скоростью зарядомёта он почти без пауз 'выдал' длинную цепочку фраз, густо 'пересыпанных' маловразумительными для немедика терминами.
Чаквас, проводившая ручной осмотр лежавшей на каталке навзничь пациентки, слушала, как и что говорит главврач и почти со всем услышанным была согласна. У гражданских медиков — свои стандарты лечения и ей, военному медику, нельзя вмешиваться в их воплощение в жизнь без крайней необходимости. Пока в целом всё соответствовало протоколам. Медсёстры быстро подключили инъекторы и капельницы, облепили тело пациентки диагностическими и контрольными датчиками. Дека с приборами, присоединённая к каталке, промигала светодиодами, доложив о готовности к работе.
Пациентку оформили и повезли в палату. Главврач переговорил с лечащим врачом — молодой женщиной, передал ей ридер с 'протоколом приёма' и, взглянув на часы, вздохнул:
— Опять 'впритык' придём в операционный блок. Сколько раз уже так было... — сказал он, выходя из палаты приёмного отделения и поворачиваясь в сторону лифтового холла. — Придётся...
— Ничего, если надо пробежаться по переходу — я готова, — коротко ответила Чаквас, бросая прощальный взгляд на обстановку приёмного отделения.
— Тогда — побежали, коллега,— главный врач сменил спокойный шаг на широкий и быстрый, несколько минут — и они вдвоём почти бегут по крытому тоннельному переходу. Несколько лестничных маршей и впереди — стерильная зона операционного блока.
В 'помывочной' главврач и Чаквас в очередной раз переоделись в стерильные комбинезоны, выполнили все дезинфицирующие процедуры и через шлюз вошли в помещение операционной. Короткое совещание у операционного стола и:
— Начнём, коллеги. Скальпель!
Операция длилась несколько часов и закончилась успешно. Поблагодарив членов операционной бригады, главный врач переговорил в 'помывочной' с хирургом, выполнившим основной этап оперативного вмешательства, поставил стилус-кодатором подпись в протоколе операции и вышел через другую дверь в предоперационную.
Остановившись у настенных информационно-диагностических экранов, он прочёл последнюю сводку, отметил некоторые моменты стилусом, переслал файлы к себе на наручный инструментрон.
— После операции я обычно пью чай, — сказал он, чуть обернувшись к гостье. — Когда получается, конечно. Сегодня — получится. Составите мне компанию?
— Охотно, — кивнула Чаквас.
— Тогда — прошу ко мне. Теперь уже не в ординаторскую, а в кабинет. В админкорпусе. Следующая моя операция — сегодня вечером, — главврач взглянул на настенные часы. — Осталось не так много времени. Идёмте.
Чаквас обратила внимание, что секретаря и приёмной у главного врача нет. Верховный администратор госпиталя предложил гостье присесть в кресло в уголке отдыха, ненадолго отошёл к рабочему столу, включил инструментрон, просмотрел поступившие файлы, набрал несколько коротких распоряжений на настольной клавиатуре.
Чаквас, потягивавшая ароматный горячий чай — она всегда любила погорячее — посматривала на хозяина кабинета спокойно, с долей одобрения и удовлетворения увиденным.
Главный врач открыл ящик стола, достал небольшую коробочку, после чего вернулся к уголку отдыха, присел в свободное кресло, открыл коробочку. В ней Чаквас увидела красивый бейдж и ай-ди карту главного районного госпиталя.
— Я попросил коллег сделать побыстрее. Все данные проставлены по гражданскому профилю, — уточнил главный врач, пододвигая коробочку к гостье. — Буду рад видеть вас в госпитале в любое время. Понимаю, что у вас много работы на корабле и в районе...
— Я буду рада попрактиковаться, — спокойно и тихо ответила Чаквас, бросив быстрый мягкий взгляд на сидевшего напротив врача. — Мне... будет полезно поработать в таком госпитале. Я стараюсь не зацикливаться на военных медицинских учреждениях.
— Рад это слышать, — ответил верховный администратор. — Тогда...
— Нет, сегодня я вечером не смогу. У меня — встречи с крестьянами, — уточнила Чаквас. — А вот завтра... Я обязательно на несколько часов прилечу. Буду рада принять участие в проведении операций и в обходах.
— У меня есть заявки из поликлиники при госпитале. Там вам тоже будут рады, доктор Чаквас, — сказал главврач.
— Если смогу — обязательно поучаствую в консультациях, — ответила Карин, добавляя из чайника кипяток в свою чашку.
Они немного поговорили, обсудили показатели новопоступившей пациентки, данные и их динамику у недавно прооперированного пациента. Затем разговор стал более свободным, главный врач легко ушёл от профессиональной тематики, рассказал о своих коллегах, которых сегодня встретила Карин, о себе, о том, как стал главным врачом районного гражданского госпиталя. Карин, стараясь не вдаваться в детали, немного рассказала о себе, строго придерживаясь протокола 'общеизвестных фактов'.
Главный врач проводил Чаквас до выхода из админкорпуса. Уходя к остановке пассажирских флайеров, Карин чувствовала его взгляд и радовалась. У неё снова появилась работа, к которой она всегда стремилась. К которой привыкла и без которой не мыслила своей жизни. Угроза 'ничегонеделания' отступала всё дальше и дальше.
С того дня Карин делила своё суточное рабочее расписание на три части: корабль, местные жители и главный районный гражданский госпиталь. И с удовлетворением отмечала, что периоды 'ничегонеделания' действительно сократились. Что-то ей подсказывало, что со временем эти периоды почти полностью исчезнут — ещё до того момента, как в Галактике появятся многочисленные корабли Жнецов и начнётся противостояние.
Карин Чаквас. Помощь выжившим протеанам
Происшедшее с Шепардом преображение, отслеженное Карин по данным, собранным корабельной медицинской контрольной системой, стало, как оказалось, только вступлением к важным и сложным событиям. Когда Джон Шепард доложил Дэвиду о том, что на Иден-Прайме есть живой и относительно здоровый протеанин... Чаквас осознала, что нормандовцам придётся действовать за пределами большинства протоколов и инструкций. А само появление протеанина на борту земного разведывательного фрегата... Оно, безусловно, поставило Чаквас перед необходимостью хотя бы попытаться понять, что собой представляет выживший представитель древней имперской расы.
Шепард предупредил Карин о том, что рано или поздно Явик придёт к ней в Медотсек. Джон не стал уточнять причины этого появления — они могли быть очень разными. Первое время, пока протеанин скрывался в своей каюте-выгородке и достаточно редко выходил, чтобы, например, пройтись по кораблю, Карин делала всё, чтобы в полной мере использовать возможности, предоставляемые фрегатскими системами контроля и слежения. Вал новых данных захлёстывал, оседая на всё новых и новых накопителях, а Чаквас... была счастлива. Потому что смогла оказаться единственным медиком, допущенным к тайне такого уровня. Именно тайне, потому что внешнее представление для неё, военного врача, стало дополняться внутренним представлением. Для большинства иденцев Явик остался загадкой.
Протеанин пришёл к ней в один из вечеров. Пришёл, когда она привычно заполняла 'форматки', обдумывая происшедшее за минувшие сутки. Он не стал незаметно и бесшумно подходить к Карин сзади, быстро и тихо прошёл, обойдя кресло, в котором сидела врач, к столу, сел в свободное кресло.
Его чуть стрекочущий голос... К нему Карин быстро привыкла — она довольно часто слышала его раньше в коридорах корабля. Теперь протеанин пришёл к ней, чтобы поговорить наедине. Впервые вот так, когда в Медотсеке никого не было. Так, чтобы никто не помешал общению.
Несколько часов пролетели как одно мгновение. Явик не скрывал почти ничего. Он согласился на то, чтобы Карин могла проводить неглубокие научные исследования, проще говоря — изучать его тело, его организм, его, в какой-то, пусть и очень ограниченной мере, психику. А главное — он согласился с ней очень доверительно общаться. И привычным для людей способом — голосом или письменно и своим фирменным расовым способом — мыслеобразами.
Карин чувствовала его опасения, его страх, его боль. Он не казался ей несгибаемым, не знающим колебаний, неподвластным сомнениям. Явик боялся, что остался один. Да, первое время он наводил жестокий ужас на нормандовцев не только своими редкими появлениями в коридорах фрегата, но и своим пребыванием в одной из корабельных кают. Слишком он был необычен, а то, что он как-то сумел проспать и очнуться через пятьдесят тысяч лет, заставляло экипаж и команду земного фрегата по-иному оценивать очень многое.
Тот вечерний разговор, перешедший в ночной. После него Явик изредка приходил к Чаквас, она могла продолжать свои медицинские исследования, задавать протеанину новые вопросы. Он отвечал на многие из них: когда полно, исчерпывающе, а когда — кратко.
Карин видела, что самым ближайшим своим другом Явик считает Джона Шепарда. Все остальные нормандовцы и тем более иденцы... Да, ей удалось, возможно — первой чётко отследить истинное отношение Явика к людям. И, к сожалению, не только к людям, но и к азари и к турианцам. И — ко многим другим ныне существующим расам разумных органиков. Оно формулировалось просто и жёстко, одним только словом: 'Примитивы'.
Как бы ни было обидно, Карин понимала причины этого отношения. Явик был представителем высокоразвитой имперской расы, оказавшейся способной столетиями верховенствовать над сотнями разнообразных рас разумных органиков. А тут, сейчас, ныне и с пятнадцатью расами — сплошные проблемы и вопросы. Для землян, относительно недавно вышедших в большой космос, это было особенно заметно. А теперь, когда рядом был представитель расы, жившей и действовавшей пятьдесят тысяч лет назад. Явик имел все основания называть нынешние расы — и не только людей — примитивами. Потому что почти ничего не изменилось. Во всяком случае — в лучшую сторону.
Вечерами Явик на несколько десятков минут иногда появлялся в Медотсеке и тогда, опустив жалюзи на окнах, Карин долго и подробно говорила с ним. На самые разные темы.
Явик многое ей пояснил. Да, нормандовцы могли воспринимать его как воина, как служаку, как сторонника вооружённых методов воздействия. А ей он представился по-другому. Он, как поняла Чаквас, был неплохо образован, знал многое об истории и культуре не только своей расы, не стеснялся высказывать своё собственное мнение и суждение по очень многим вопросам и проблемам.
Явик достаточно подробно рассказал, как протеане наблюдали за жизнью древних людей. Рассказал и показал. Да, пусть это были для него всего лишь сведения из общеобязательного для любого чистокровного протеанина курса подготовки, но для Карин это было и подтверждением многих ныне существующих научных теорий и опровержением некоторых укоренившихся взглядов на прошлое человеческой цивилизации. Не только на прошлое, но и на настоящее и на будущее.
