Весь будто подпружиненный Урагант подскочил к президенту с микрофоном. Крымов демократично протянул ему руку — шоумен постоянно набирал высокие рейтинги у телезрителей и входил в топовую десятку любимых царских шутов, которых регулярно приглашали на различные праздничные мероприятия с участием главы государства и его приближённых.
Оказавшись вот так — прямо перед главной государства, который, в общем, выглядел хоть и строгим, но в общем добродушным дядькой, 43-летний шоумен тем не менее испытал довольно сильные ощущения. Так иногда случается на африканских сафари: турист без разрешения выходит из джипа...пописать и вдруг замечает рядом опасного хищника. Ведь в паре метров от комика стоял тот самый человек, который, если верить тому что про него пишут некоторые журналисты, отдаёт в тиши своего кабинета приказы на физическое устранение опасных для него людей.
Тем не менее телеведущий убрал эмоции и начал разговор со стандартного вопроса:
— Николай Николаевич, как настроение перед Прямой линией?
— Боевое, — улыбнулся президент, решив стать обаятельным.
— Что-то я не заметил в зале ни одного журналиста от оппозиционных СМИ, чтобы вам было с кем воевать, — позволил себе немножечко схохмить Урагант.
"Усы" изменился в лице, с ужасом ожидая реакции шефа, но Крымов отреагировал снисходительно. В конце концов царскому шуту дозволяется значительно больше, чем кому-либо ещё. Даже в окружении Сталина имелся такой человек.
— Не знаю, может им не о чем меня спрашивать, а может заболели, — язвительно ответил в тон шоумену политик.
— Николай Николаевич, скоро выборы, а в городе я не видел ни одного билборда, — во всяком случае в центре, — с рекламой опозиционных партий, везде только "Наша Россия", и Вы?
Крымов приподнял бровь, и комик мгновенно поправился, подыграв честолюбию собеседника:
— Наверное они всё-таки вас боятся, Николай Николаевич. Такой "Синдром новичка". Ха, хм, я хоть и не в психиатр, но предполагаю, что должен ведь быть такой.
Все, кто стояли рядом, с ужасом глядели на заболтавшегося эстрадного фигляра, которого несло куда-то туда, где обычно людям отрывает ноги и ломает хребты. Ибо так назывался боевой яд, используемый спецслужбами для расправ над лидерами оппозиции.
Шоумен и сам понял, что обложался, но к разочарованию зевак, вместо публичного харакири или мольбы о пощады с непременным целованием царских туфель, ловкий мерзавчик с абсолютно невозмутимым видом тут же выкрутился:
— Нет, я в том смысле, что по сравнению с вами, Николай Николаевич, — учитывая ваш громадный опыт в политике, — все другие политики у нас в стране — ну просто жалкие новички. Школяры. Думаю, они и сами понимают, что против вас им не потянуть. — Ослепив народ улыбкой, виртуоз в своём неизменном галстуке-бабочке изящно развернулся на каблуках в сторону нацеленного не него объектива телекамеры и пояснил то же самое для миллионной телеаудиторию прямого эфира: — Я вот что подумал. Ведь при слове "новичок" лидеры оппозиции могли вздрогнуть. Только напрасно вы это, господа. Я ведь не имел в виду ничего такого. Честно. Просто в России сейчас нет политика такого же уровня как наш уважаемый президент, который намного превосходит в опыте и мастерстве любого конкурента, ну примерно как мастер спорта какого-нибудь задохлика-третьеразрядника.
Тем не менее все всё поняли. Некоторые из очевидцев впечатляющего аутодафе даже мысленно попрощались с любимцем публики, который благодаря своему длинному языку на собственном опыте скоро может познакомиться с воздействием означенного яда.
Но неожиданно Крымов снисходительно улыбнулся в ответ на острую шутку. Он давно перестал волноваться за свой имидж в глазах общественности и заграницы. Это там политики беспокоятся за репутацию, которая позволяет им выигрывать выборы. Он же давно "научился" продлевать свои полномочия в "автоматическом режиме". А для внутреннего избирателя имидж крутого мужика даже предпочтительней безупречной репутации светлоликого голубка. С малочисленной интеллигенцией вообще можно было не считаться. А простой народ его уважает именно за крутой нрав. За то, что мужик.
В России после 2000 года эволюция пошла по другому пути, нежели в Европе. Власть здесь на выборах не получают. В отсутствие конкурентной политики репутация европейского типа не обеспечивает популярности, скорее наоборот. Она обесценилась, девальвировалась. У нас в цене другая репутация — репутация мачо, outlaw, хитрого и жесткого, но по-своему справедливого "пахана", не забывающего ни малейшей обиды. Вот она ведет к выживаемости в буквальном смысле — на статус такого лидера просто страшно покушаться. В массовом сознании предполагается, что если такой политик безжалостно расправляется со своими врагами, то в случае надобности он так же лихо расправится и с врагами своего народа. Другой вопрос, что и справедливость, и определение врага такой лидер толкует по одному ему ведомым сложным правилам (всегда выгодным для себя в первую очередь). Но для обывателя это только дополнительное доказательство лихости и крутости. Так что Крымов не держал обиды на острого на язык шоумена. Скорее благодаря ему он сегодня уже набрал первые несколько миллионов очков у телезрителей. А значит паренёк достоин награды.
— Николай Николаевич, — осмелев, решился напоследок обратиться к нему с личной просьбой Урагант, когда оператор с камерой отошёл от них. — У одного моего коллеги с другого телеканала на прошлой неделе закрыли шоу за невинную шутку про вас. А самого собираются незаконно уволить вопреки контракту с владельцами канала. Помогите.
— Чем же я могу помочь? — сделал удивлённое лицо Крымов и пожал плечами, играя искреннее непонимание.
— Говорят, был звонок из Кремля. Якобы вам случайно или нет попался на глаза злополучный стендап, и вы обиделись.
— А сам ваш коллега, что же... Надо было жаловаться на меня в правительство. Подал бы на меня в суд, наконец.
Все вокруг расслабились и захихикали, видя добродушный настрой президента.
— А вообще вашему приятелю повезло с адвокатом, имеющим хорошие связи, — ухмыльнулся, щуря монгольские глаза "Хан земли русской", и удостоил просителя дружеского похлопывания по плечу, что вообще-то выглядело наивысшим государственным отличием, чем-то вроде золотого ярлыка ханской пайзы. Ну или ордена Андрея Первозванного на голубой ленте через плечо. И все поняли, что только что приговорённому, за которого хлопотал шоумен, была оказана царская милость. Как и самому Ураганту...
Глава 429 "Судилище"
"Дайте мне какого угодно судью — пристрастного, корыстолюбивого, даже моего врага, но пусть он меня судит, но только публично".
Оноре Габриель Мирабо
*
"Коронные судьи" с каменными лицами восседали на инквизиторских стульях с высокими спинками. Так как Литератора было решено судить в закрытом режиме, публика почти отсутствовала за исключением нескольких специально приглашённых обвинением активистов, настроенных к Лирину крайне враждебно.
Никаких присяжных и помине. Какой-то запуганный адвокат, ведущий себя настолько пассивно, что его присутствие сводилось к пустой формальности. При таком раскладе исход дела казался предрешённым. Судьбу писателя Антона Лирина должна была решить грузная тётка в судейской мантии. Вульгарно использованная синяя тушь в комплекте с синей подводкой глаз придавали её лицу внешнюю схожесть с филином. Тяжёлый немигающий взгляд огромных моргал, низкий хрипловатый голос судьи производили тягостное впечатление чего-то непроходимо дремучего и агрессивного.
— Вы обвиняетесь в клевете на высших российских должностных лиц российской федерации, — объявила судья.
— Но помилуйте, у меня в романе нет ни одной фамилии действующих чиновников или политиков!
— Не пытайтесь выставить суд дураками! — ледяным тоном вступил прокурор Чайковский в своём мундире-френче "а'ля Вышинский". — Мы тут все многоопытные люди и прекрасно понимаем о чём у вас в книге идёт речь, — даже скрытые за дымчатыми стёклами глаза советника юстиции первого ранга обжигали Антона ненавистью, даже на расстоянии.
— С каких это пор литераторов у нас снова судят уголовным судом? — недоумевал писатель. И так как назначенный ему государством адвокатишка предпочитал отмалчиваться, то ему самому приходилось выстраивать линию защиты. Только напрасно он ссылался на 29 статью конституции, гарантирующую каждому право на свободу слова; на гражданскую обязанность любого "инженера человеческих душ" фиксировать доставшееся ему время. А также на свою политическую беспристрастность.
Никого тут его позиция не волновала, коль его творчеством оказались задеты "уважаемые люди". Совершенно беспомощным с точки зрения суда выглядел и тезис о том, что писателя нельзя судить за слова и мысли. В том, чтобы ожидать от этой власти и её суда справедливости, — было не больше смысла, чем пытаться увещевать схватившего тебя крокодила. Маски давно были сброшены.
— Бывают ситуации, когда слова гораздо опаснее многих действий — наставительно заметил ему помощник судьи — волкодавистого вида мужик лет шестидесяти.
Наконец, ссылка на то, что Лирин прямо на называет в своём произведении президента по имени, тоже выглядела в глазах суда по-детски наивной. Ведь все понимали кого автор имел в виду. Таким образом, по мнению судей, был нарушен самым грубым образом священный принцип неприкосновенности и сакральности власти, особенно высшей.
— А как же пресловутая презумпция невиновности?! — буквально за соломинку ухватился беззащитный творец. — У нас столько об этом говорят: "Ах презумпция невиновности! Ох презумпция невиновности!". Мол, главное завоевание демократии. Краеугольный камень конституции. А ведь согласно сей норме, следователи и прокуроры обязаны фактами доказать вину обвиняемого. И если эти факты не бесспорны и у судей остаются хотя бы малейшие сомнения в виновности обвиняемого, то им надлежит оправдывать человека. Разве не так? Обвиняемый в процессе вообще может молчать, адвокат— нести любую околесицу, либо вовсе молчать как в моём случае. Но если у обвинения нет неопровержимых доказательств злого умысла оскорбить конкретного человека, то суд обязан встать на сторону гражданина, а не государства в лице прокуратуры" — в волнении произнёс речь в свою защиту Антон Павлович.
— Вы что, собираетесь учить суд как ему исполнять свои обязанности, гражданин Лирин? — язвительно пробасила судья. — Так мы дойдём до того, что вы и вам подобные начнут безнаказанно оскорблять самых уважаемых людей в государстве. А потом и страну. Умолять подвиг нашего народа. Таких как вы, с позволения сказать писателей, нужно показательно проучить, дабы другим не повадно было идти по вашей кривой дорожке.
— Неужели мы вернулись в мрачные советские времена процессов против писателей Андрея Синявского и Юлия Даниэля, поэта Бродского? Когда творческих людей судили и приговаривали к серьёзным срокам не за грабёж или насилие, а за литературные строчки, — воскликнул писатель, хотя и понимал, что попросить суд о справедливости и милосердии совершенно бессмысленно. Не случайно при этом режиме уполномоченным по правам человека при президенте РФ утверждён не какой-нибудь философ или спасший тысячи жизней доктор. И не великий гуманист, а...генерал-лейтенант полиции Оскалькова Татьяна Ульриховна! Омбудсмен (точнее омбудсвумен) в жандармской форме! Дама, у которой на руках мозоли от полицейской дубинки (просто надо знать биографии этих людей). И это после правозащитника Сергей Адамович Ковалёва! Долгое время занимавшего этот пост.
Того самого Ковалёва, которого ещё в далёком 1975 году в Вильнюсе на организованном против него позорном судилище поддерживал сам великий Андрей Сахаров! И после таких людей, всей своей жизнью заслуживых право считаться совестью нации, моральным камертоном, отдать этот пост заступника за всех гонимых и несправедливо обиженных "околоточному надзирателю в генеральских погонах" — разве это не верх цинизма? Это примерно тоже самое, что бывшего серийного убийцу назначить инспектором по женским общежитиям. Такой выбор выглядит весьма оригинальным даже для диктаторских режимов, которые всё же обычно стараются хотя бы внешне выглядеть респектабельно. Но только не при этом режиме.
— Мы судим не литератора, а экстремиста — отчеканил прокурор. — Задета честь и достоинство высших должностных лиц государства. Что согласно новой конституции и уголовному кодексу приравнивается к терроризму, — это прозвучало, как прелюдия к приговору.
После этого представитель прокуратуры привёл данные литературной экспертизы за подписью весьма авторитетных писателей, литературоведов, критиков.
Призывав себе в помощь знаменитых и талантливых экспертов, показав суду всю антиобщественную сущность сидящего на позорной скамье литературного "трутня, тунеядца и власовца", идейный наследник Андрея Вышинского потребовал немедленно взять Антона Лирина под стражу и отправить в следственный изолятор сроком на три месяца. И это было ещё "по-божески". В незапамятные времена Иосифа Бродского по схожему обвинению в тунеядстве и бездельничанье (написание стихов работой не считалось) осудили на пять лет ссылки и принудительного сельского труда. У китайцев при Мао Цзэдуне это называлось "отправить гнилого интеллигента на перевоспитание в деревню".
*
"Несколько лет назад в окололитературных кругах Ленинграда появился молодой человек, именовавший себя стихотворцем. Не нём были вельветовые штаны, в руках — неизменный портфель, набитый бумагами...Настоящие любители поэзии отвергали его романсы и стансы. Но нашлась кучка эстетствующих юнцов и девиц, которым всегда подавай что-нибудь "остренькое", "пикантное". Они подняли восторженный визг по поводу стихов Иосифа Бродского...Этот пигмей, самоуверенно карабкающийся на Парнас, не так уж безобиден. Он...не любит своей Отчизны и не скрывает этого. Больше того! Им долгое время вынашивались планы измены Родине".
В ноябре 1963 года в газете "Вечерний Ленинград" появилась статья "Окололитературный трутень", посвящённая Ленинградскому поэту Иосифу Бродскому, будущему нобелевскому лауреату по литературе. Началась его травля в прессе.
В декабре 1963 года состоялся общественный суд над Бродским в ленинградском отделении Союза писателей.
В январе 1964 года "Вечерний Ленинград" публикует материал, основанный на "письмах читателей", — "Тунеядцам не место в нашем городе": "Никакие попытки уйти от суда общественности не помогут Бродскому и его защитникам. Довольно Бродскому быть трутнем, живущим за счёт общества. Пусть берётся за дело. А не хочет работать — пусть пеняет на себя!"
В феврале 1964 года угрозы с газетных страниц воплотились в жизнь: поэта арестовали и судили по обвинению в тунеядстве. Он получил максимальный срок — пять лет принудительных работ в отдалённой местности.
Глава 430 "Репортаж с петлёй на шее"
"Смотреть на людей со сломленной совестью ещё страшнее, чем на избитых".
"Обязанность быть человеком не кончится вместе с теперешней войной, и для выполнения этой обязанности понадобится героическое сердце, пока все люди не станут людьми".
