— Я предупредил.
Наконец, они оказались в девятом корпусе. И это здание явно строили не просто так. Архитекторы сразу знали, чем оно станет. Ринг, достаточно большой, чтобы обеспечить свободу движения. Трехметровая сетка по периметру. И трибуны вокруг. Сам ринг хорошо освещен, на него предусмотрены три выхода через сетку, и четыре открывались в полу. Трибуны затемнены, и зрителей видно плохо, если видно вообще. Трибуны разделены на четыре части. Каждая перегородка — стена до десятка метров, в которой встраивались ложи для особых гостей. Ложи были закрыты с обеих сторон, а смотровое стекло было зеркальным снаружи. Каждая перегородка имела по пять таких комнаток. Остальные места были разделены на два яруса, второй нависал над первым. Все это Кьюджин рассмотрел сразу, как вошел.
Сейчас на втором ярусе сидело достаточно мало зрителей, да и первый большим столпотворением не отличался. Видимо, отборочные интересовали далеко не всех. Но кого-то все же интересовали, что вполне устраивало Коноховца. Зрелищу нужны зрители. Надзиратели указали место, где ему следовало ждать, пока не пригласят на арену. На ринге уже сражались, но это было не слишком интересно.
— Ты спятил? — шепнул Двойка.
— Ты так и не понял, в чем вся изюминка таких вот арен? — ухмыльнулся Тринадцать-девятнадцать. — Дело не в том, как ты сражаешься, а в том, насколько это зрелищно. А уж зрелищ я им предоставлю.
Двойка следил за тем, что происходило на ринге, тогда как Коноховцу это было неинтересно. Хотя Кьюджину вообще почти все, что происходило в тюрьме, было неинтересно. Да и Заку был вынужден признать, что никого особо ловкого сегодня на ринге не было. Отметились какой-то здоровяк из Камня, тот блондин, который уже один раз отхватил от Коноховца, и тощий паренек, оказавшийся неожиданно ловким.
— Тринадцать-девятнадцать! Подъем! Топай к воротам, ты следующий.
Кьюджин с безразличным видом ушел вниз, а к Заку подсел неизвестный ему заключенный, явно ждавший этого момента.
— Слышь. Это про того парня говорят, что он разнес столовую пару дней назад?
Подсевший с большой вероятностью тоже был бойцом. Но, скорее, шестеркой одного из лучших бойцов Арены. Правда, по меркам тюрьмы заключенный обратился к Двойке почти вежливо, так что можно было почти вежливо ответить:
— Не знаю, какие слухи ходят в других корпусах, но драка с надзирателями в столовой действительно была.
Подсевший ухмыльнулся:
— И он не покрыт синяками чуть больше, чем полностью? Значит, показал себя хорошо.
Заку решил умолчать, что драка закончилась, скорее, от того, что надзиратели кончились, и он просто успокоился, а не потому, что Кьюджина удалось побить.
— Да, это он умеет.
Очередной вялый поединок закончился. Один боец вышел с ринга сам, второго уволокли. На ринг поднялся Тринадцать-девятнадцать, его противником был не заключенный первого или второго корпусов. Этот был уже опытным бойцом, но вылетел из-за травмы и сейчас пошел на новый круг.
— О! Видимо, надзиратели тоже высоко оценили твоего друга. Как думаешь, чем кончится?
Двойка неожиданно улыбнулся. Его начала забавлять ситуация. Кьюджин обещал убить противника и сделать это зрелищно. Стоило ли сомневаться в том, что он это сделает?
— Он труп.
Подсевший прикола не понял, странно посмотрев на Заку.
Кьюджин обыденной походкой вышел на ринг и замер неподвижным изваянием. Его противник, высокий молодой мужик, едва дотягивающий до тридцати, слегка разминал накаченные руки, уверенный в своей победе. Видимо, протез никого не напрягал. Никого не напрягал тот факт, что даже с протезом вместо руки заключенный попал на ринг. Судья крикнул из-за решетки:
— К бою!
Кьюджин не шелохнулся. Противник присматривался к нему несколько секунд и, не дождавшись ничего, сам пошел на сближение. Сближался шаг за шагом. И, когда между противниками осталось всего два шага, Коноховец наклонил голову в сторону.
Противник замер на миг, а Кьюджин шагнул навстречу. Противник на инстинкте нанес прямой удар левой, на что Кьюджин ответил точно таким же движением, ударив кулаком в кулак. Противник болезненно рыкнул, резко отступая на два шага и потирая руку. Ему явно было больно, а вот Кьюджину больно не было, и он снова пошел на сближение. Несмотря на боль, противник снова начал движение левой, но обманное, и Коноховец вскинул левую руку, будто защищаясь. На миг правая рука противника оказалась, как он считал, в слепой зоне, и заключенный нанес удар правой. Но Кьюджин перехватил кулак своей ладонью и сжал пальцы, перемалывая кости в кулаке противника. В этот раз заключенный действительно взревел от боли. Коноховец же, не отпуская руки, нанес удар ногой сначала по одному колену, а затем и по другому, поставив противника на колени. Отпустил руку, резко приблизился, нанес удар по лицу, слегка дезориентируя противника. А затем резко подпрыгнул, принимая в прыжке горизонтальное положение ногами вперед и нанося два резких и быстрых удара. Один несильный ступней в лоб, чтобы череп принял нужное положение, и второй — сильный, сверху по голове. С тихим хрустом череп заключенного сорвался с позвоночного столба. Кьюджин уже приземлился на ноги, когда из открытого рта с торчащим позвонком брызнула высокая струя крови. Заключенный так и сидел на коленях, раскинув руки, удивленный взгляд направлен в потолок, а изо рта фонтанчиками выстреливала кровь.
Кьюджин, еще с секунду наблюдав за уже мертвым телом, развернулся и пошел к выходу.
На своем привычном месте мастер Муи, наблюдавший за поединками, негромко процитировал:
— Брызнула кровь... Казнь завершила рука... Немой восторг...
Санджи высказался куда витиеватее и матерно.
— Перевести его в пятый корпус. И того осведомителя тоже, — распорядился Муи, — одного боя хватит.
Синоби не хотел себе признаваться, но он был в восторге. Именно такого зрелища жаждали те, кто платил ему за шоу. Заключенные дрались друг с другом, но не так. Нет, это было нечто иное. Качественно иное.
— Вы уверены, мастер Муи? Этот...
— Выполняй, — отрезал синоби.
В этот раз турнир мог стать очень интересным.
Глава 4/8
— Корпус! Подъем!
Заку потянулся, отбрасывая в сторону тряпичное одеяло. У него появилось одеяло. И простенькая подушка. Бывший синоби уже и забыл, когда спал с таким комфортом. Еще нужно было привыкнуть к новому номеру. Шестьдесят семь-восемнадцать у него и Шестьдесят семь-девятнадцать у Кьюджина. Но, по правде сказать, Заку все больше привыкал снова отзываться на имя. Коноховец принципиально не обращался через цифры, и законы тюрьмы его волновали мало.
Мимо камеры начали ходить другие заключенные, спешащие умыться перед завтраком, и Заку присоединился к ним. Сейчас он мог чувствовать себя спокойно или относительно спокойно. Пока что Коноховец был на переходной ступени. Бойцы редко были одиночками, почти всегда примыкая к каким-нибудь бандам. Одиночки не поднимались высоко, потому что им устраивали темную и мочили. Кьюджин этого не боялся, а вот Заку опасался, что первой жертвой станет именно он. Бывший синоби старался вернуть себе форму, благо сейчас возможность была, но на это нужно время. И Заку не забыл, что к нему подсаживался один из людей Восемьдесят третьего. Номер этого бойца значил, что он третий в восьмом корпусе, а значит, третий во всей тюрьме. И бывший синоби Ото ждал приглашения именно от его людей. Но, когда попытался рассказать об этом Кьюджину, тот лишь отмахнулся, сказав, что ему это неинтересно. Неинтересно!
Заку выдохнул. Он пытался смириться с наглостью своего патрона, но получалось не всегда и не во всем. Закончив с утренними процедурами, заключенные отправились на завтрак. Все, как обычно. Пока Кьюджина не было рядом, Заку иногда обзывали и подшучивали, но в сравнении с тем, что творилось во втором корпусе, это было почти дружеское отношение. Ну и еду отбирать не пытались. Заку приволок два подноса и сел напротив Коноховца.
— Можно вопрос?
— Валяй.
— Почему ты ешь только траву?
Коноховец отгрузил себе зелень и принялся привычно вдумчиво ее поглощать.
— Легенда гласит, что Воин Дракона способен долгие месяцы жить на росе с одного единственного листа дерева гинка и на энергии вселенной.
Заключенный опешил:
— Что? Какой Воин Дракона?
Кьюджин ухмыльнулся:
— Зелень свежая. Не знаю, где они ее берут в таком количестве, но сегодня утром эта трава росла на грядке.
Заку покосился на зеленый листок:
— Ну, да... наверное. Это важно?
— Только это и важно. Пища должна быть либо свежей, либо вкусной. Несвежая пища для меня бесполезна, а раз она еще и невкусная, то зачем ее вообще есть?
Логика патрона так и осталась для заключенного непонятной, но обдумать это ему не дали. К их столу подошел тот заключенный, с которым Заку говорил на трибуне.
— Подвинься, — бросил он Шестьдесят семь-восемнадцать и сел напротив Кьюджина. — Шестьдесят семь-девятнадцать, есть разговор.
Кьюджин в свойственной ему манере медленно положил листок в рот и начал неторопливо жевать.
— Я тебя слушаю.
— Я работаю на Восемьдесят третьего, — многозначительно сообщил заключенный.
Коноховец ухмыльнулся:
— Я тебя поздравляю. И кто это?
Заключенный глянул на Заку:
— Ты ему ничего не объяснял?
Тот лишь пожал плечами:
— Я рассказал ему то, что он хотел знать.
— Ты не понял, — заговорил Кьюджин, — твой хозяин — боец арены. Сильный боец. Но чем он для меня должен отличаться от остальных?
Заключенный хмуро посмотрел на Кьюджина:
— Гонору много.
Тот лишь ухмыльнулся:
— Гонору у меня было много лет пять назад. Сейчас я еще добрый.
— Ты неплохо показал себя на ринге. Но не думай, что тебя теперь все боятся.
— Это пока, — пообещал Коноховец.
Заключенный кивнул:
— Я понял, считаешь себя самым умным. Но я все же объясню. Меня за этим послали к тебе. Вчера в тюрьму прибыл посыльный. И прислал он ценник за твою голову. Не знаю, что ты там натворил, но за тебя назначена астрономическая сумма. И пришла она сразу из нескольких мест. За твою голову сразу десяток заключенных смогут отсюда выбраться. Понимаешь, что это значит?
Кьюджин кивнул:
— Вполне. Даже лучше, чем ты сам.
Заключенный все так же хмуро протянул:
— Тогда ты понимаешь, что тебя в ближайшее время убьют?
Кьюджин невозмутимо пожал плечами:
— Попытаются.
— Ну ты и псих, — констатировал боец, — я мог бы предложить тебе защиту, но, видимо, это бесполезно.
Коноховец кивнул:
— Именно так. Спасибо за предупреждение, но мне не нужна защита.
Заключенный поднялся:
— Тебя заперли в клетке с несколькими сотнями преступников, которые попытаются тебя убить. Не знаю, на что ты там рассчитываешь, но тебе не жить.
Кьюджин покачал головой:
— Нет. Это не меня заперли с вами. Это вас заперли со мной. Дам совет: держись от меня подальше и тогда, возможно, проживешь подольше.
Заключенный ушел, а Заку перевел вопросительный взгляд на Кьюджина:
— Смысл настраивать против себя всю тюрьму?
— А мне интересно. Сколько нужно убить заключенных, чтобы меня отсюда вышвырнули? Десять? Сто? Пятьсот? Всех? Если убивать по одному каждый дань, года через четыре, даже с учетом вновь прибывающих, заключенные просто кончатся. Но это долго. Почему бы не провоцировать заключенных сразу группами? Человек по двадцать? Нет, по тридцать каждую неделю. И скольких мне придется убить, чтобы все оставшиеся начали бояться меня до усеру?
— Мне тебя тоже бояться? — уточнил Заку.
— Забей. Я не получаю от этого удовольствия. Просто скучно.
Коноховец с шестеркой вышли из столовой и отправились на прогулку. Заку размышлял о словах патрона. Никакой жестокости, даже намека. Нет, Кьюджин ставил математическую задачку. Опыт. Опыт на людях. На человеческой психологии. На психологии синоби.
— Шестьдесят семь-девятнадцать!
Они привычно держались в стороне, Коноховец часто задумчиво смотрел в небо. Что-то тянуло его туда. Что-то тянуло его отсюда, из этого места. А Заку задумался над тем, что слышал во время разговора. И оба они проигнорировали приближение надзирателя.
— Шестьдесят семь-девятнадцать! — повторил охранник, подойдя ближе. — Тебя вызывают на разговор. За мной пошел.
Коноховец кивнул, потопав навстречу надзирателю, а тот направил свою палку на Заку:
— Ты идешь нахер, тебя не приглашали.
Кьюджин лишь хмыкнул:
— Быстро они. Какие нетерпеливые. Расслабься.
Последнее было брошено застывшей шестерке. Надзиратель открыл дополнительные ворота и повел заключенного явно не в один из корпусов. Повел туда, куда заключенным доступа не было. Технические помещения, какой-то склад ниже уровня первых этажей. Надзиратель открыл дверь и кивнул на нее:
— Топай.
Кьюджин не сопротивлялся, прошел внутрь, не обратив внимания на то, что дверь за ним закрылась. Он считал тех, кто его ждал. Десять. Двадцать. Тридцать пять. Неплохо для начала. Большинство пока прятались, встречали его пятеро. Тот, что стоял в центре, постарше остальных, опирался на трость. Еще четверо — телохранители или вроде того. Встреча при тусклом освещении масленых ламп среди мешков с матрацами, одеялами, подушками и прочим бытовым хламом. Коноховец подошел на пару десятков метров, остановился, вопросительно глядя на заключенных.
— Пока сижу здесь, — начал старший, — первый раз за одного человека дают такую сумму. Ты поставил рекорд.
Кьюджин пожал плечами:
— Похер. Зачем звал?
Торговец улыбнулся:
— Вообще ребята уже разбирают места, в какой последовательности будут тебя пытать. Заказ не совсем однозначен, так как заказчиков несколько. Но однозначно одно. Ты проживешь не больше недели. Мучительной недели. А потом сдохнешь. Но есть определенные правила. Я должен тебя спросить, можешь ли ты перебить ставку?
Коноховец улыбнулся:
— Пока не знаю. Во сколько ты оцениваешь свою жизнь? А?
Торговец погладил лоб:
— Ты меня не понял...
Кьюджин засмеялся, это ему уже говорили. А затем по складу пронеслась волна Ки.
— Это ты не понял, идиота кусок. Сколько за меня предложили? Десяток миллионов? Включи голову и подумай, за кого предлагают такие суммы? Ты действительно думаешь, что пара десятков долбоебов, которых ты взял с собой, хватит, чтобы меня напугать?
Торговец слегка дрожащей рукой погладил шею:
— Хороший трюк. Но не думай меня обмануть.
Кьюджин покачал головой, не глядя на вылезающих из укрытий заключенных, державших в руках обломки труб, заточки и прочий подручный инвентарь.
— Никакого трюка. Но вам, ребята, даже повезло. Умрете быстро. Некоторые.
— Бейте его!
Первым вперед выскочил молодой заключенный с деревянной палкой в руке. Он успел замахнуться и начать удар. Кьюджин, совершая один разворот вокруг своей оси, сначала схватил палку левой рукой и затем, продолжая разворот, ударил ногой по голове заключенного. От удара тот перевернулся в воздухе и приземлился на голову, свернув шею. Остальных это не только не остановило, а еще сильнее разозлило.
