Дюра подумала о десятках, а может быть, и сотнях подобных караванов, бесконечно прибывающих в Парц со своими драгоценными лесоматериалами... и все вовремя. Она испытывала благоговейный трепет при мысли о том, что люди способны систематически планировать и действовать в таком масштабе и с такой точностью.
Они двинулись дальше вдоль каравана. В некоторых местах стволы были вскрыты, чтобы показать зеленое свечение древесной сердцевины, сжигаемой ядерным топливом. Люди двигались вокруг светящихся пятен и кругов, целеустремленные и занятые. Со стволов свисали сети и обрывки веревок, и Дюра увидела спальные коконы, инструменты, одежду, тюки с едой, засунутые в сети. В одном месте была небольшая группа младенцев и маленьких детей, надежно запертых внутри мелкоячеистой сетки.
— А что, — сказала она, — караван сам по себе похож на маленький город. Город в движении. Здесь живут целыми семьями.
— Верно. — Каэ улыбнулась, немного печально. — Но разница в том, что этот город будет разрушен через несколько месяцев, когда мы доберемся до Парца. И нас отправят обратно в глубинку на машинах, чтобы начать работу над другим.
Они миновали еще одну сетку, полную спящих детей.
Дюра мягко спросила: — Почему Раук не путешествует с караваном? С Броу?
Каэ слегка напряглась. — Потому что там, где она сейчас, ей платят больше, она работает кули у Коса Френка. У них есть ребенок. Она тебе говорила? Они с Броу отправили ее учиться в школу в самом Парце. Они должны так работать, чтобы оплатить ее учебу.
Дюра позволила себе зависнуть в воздухе. — Итак, Раук находится на потолочной ферме в глубинке, ее ребенок в том деревянном ящике на полюсе, а Броу потерялся где-то в потоке с караванами пиломатериалов. И если им повезет, они встретятся — что? раз в год? — Она подумала о Микксаксах, которые также вынуждены проводить так много времени порознь, и во многом по тем же мотивам. — Что это за жизнь, Каэ?
Каэ отстранилась. — Ты говоришь так, как будто не одобряешь, Дюра. — Она махнула рукой. — Всего этого. Того, как мы живем. Ну, знаешь, мы все не можем жить как игрушечные дикари в восходящем потоке. — Она прикусила губу, но продолжила. — Так обстоят дела. Раук и Броу делают все, что в их силах, для своей дочери. И если ты хочешь знать, что они чувствуют из-за такой долгой разлуки, тебе следует спросить их.
Дюра ничего не сказала.
— Жизнь сложна для нас — возможно, больше, чем ты можешь себе представить. Нам всем приходится идти на компромиссы.
— В самом деле? И каков твой компромисс, Каэ?
Глаза Каэ сузились. — Пошли, — сказала она. — Давай найдем остальных. Должно быть, пришло время поесть.
Они проделали обратный путь вдоль сложного линейного сообщества в напряженном молчании.
* * *
Около дюжины человек собрались у ствола одного из огромных срубленных деревьев в центре каравана. На стволе было вырезано колесо: аккуратное, с пятью спицами, достаточно большое, чтобы огибать цилиндрическую форму ствола. Маленькие мисочки с едой были втиснуты в светящиеся углубления рисунка.
Люди привязывали себя к самому стволу или к веревкам и кускам сетки, свисающим со ствола, устраиваясь вокруг зарева ядерного пожара. Время от времени кто-нибудь из них запускал руку в огонь и доставал миску.
Дюра немного нервно присоединилась к группе. Но ее встретили нейтральными, даже дружелюбными кивками. С их кочевой жизнью, пересекающей внутренние районы, эти караванщики, должно быть, так же привыкли принимать незнакомцев, как и все остальные в огромных, раскинувшихся вокруг Парца внутренних районах.
Она нашла короткий отрезок веревки и обмотала его вокруг руки. Веревка, ведущая к стволу дерева, тянула ее с постоянным усилием. Итак, она поняла, что стала частью каравана, привязана к нему и несется вперед благодаря его огромной инерции. Она оглядела группу. Их лица, их расслабленные тела в практичных жилетах образовывали грубую полусферическую оболочку поверх обнаженной деревянной сердцевины. Зеленое свечение подчеркивало их лица и конечности и отбрасывало мягкий свет на их наглазники. Дюра чувствовала себя комфортно — ее здесь принимали — и она подплыла поближе к теплу ядерного огня.
Она заметила Раук и Броу, прижавшихся друг к другу в дальнем конце маленькой группы. Раук коротко помахала ей, но быстро вернула свое внимание мужу. Осторожно оглядевшись, Дюра увидела, что большая часть компании разделилась на пары, свободно связанные разговорами. Оставшись одна, она повернулась, чтобы посмотреть на ровный отблеск огня.
Кто-то похлопал ее по руке. Она обернулась. Каэ устроилась рядом с ней. Она улыбалась. — Будешь есть?
Дюра не смогла удержаться и украдкой огляделась. Казалось, рядом с Каэ никого не было, ни напарника. Не было никаких признаков прежней вспышки враждебности Каэ — у нее сложилось впечатление, что в Каэ есть что-то от глубокого несчастья, спрятанное недалеко под поверхностью. Она улыбнулась в ответ, стремясь проявить любезность. — Спасибо. Я так и сделаю.
Каэ потянулась к углублениям для костра, вырезанным в дереве. Она вытащила одну из вделанных туда мисок, стараясь держать пальцы подальше от самого горячего дерева. Миска представляла собой небольшой шар, вырезанный из дерева, и в ней была еда — темно-коричневая масса неправильной формы. Она протянула миску Дюре.
Дюра сунула руку в миску и осторожно потыкала в еду. На ощупь она была горячей. Она взяла ее и вытащила. Поверхность была пушистой, но мех был обожжен до хрустящей корочки, которая потрескивала, когда она сжимала ее.
Она с сомнением посмотрела на Каэ. — Что это?
— Сначала попробуй это. — Каэ лукаво посмотрела в зеленом отсвете.
Дюра теребила мех. — Целиком?
— Просто откуси кусочек.
Дюра пожала плечами, быстро подняла комочек, широко открыла рот и впилась зубами в мех. Поверхность была эластичной, ее трудно было проколоть зубами, и мех щекотал нёбо. Затем кожица лопнула, и кусочки горячего, липкого мяса брызнули ей на рот и подбородок. Она поперхнулась, но вытерла лицо и проглотила. Блюдо было сочным, теплым, мясистым. Она откусила кусочек от кожуры и медленно прожевала его. Он был жестким и без особого вкуса. Затем она обсосала оставшееся внутри мясо. В самой середине была твердая сердцевина, которую она выбросила.
— Это вкусно, — сказала она наконец. — Что это?
Каэ позволила пустой миске повисеть в воздухе; она ткнула в нее указательным пальцем и смотрела, как она катается в воздухе. — Яйцо паука-прядильщика, — сказала она. — Я знала, что ты не догадаешься. Но это единственный способ съесть это. На самом деле это деликатес в некоторых частях страны. На краю дикого леса даже есть сообщество, которое выращивает пауков, чтобы добывать яйца. Очень опасно, но очень выгодно. Но вы должны знать, как обрабатывать яйца, чтобы раскрыть их вкус.
— Не думаю, что я бы вообще узнала в этом яйцо паука.
— Его нужно собирать только что снесенным — когда молодой паук еще не сформировался, и внутри яйца просто что-то вроде кашицы. Твердая часть в центре — основа экзоскелета существа; молодой паук врастает в свой скелет, потребляя питательные вещества.
— Спасибо, что рассказала мне, — сухо сказала Дюра.
Каэ рассмеялась и открыла мешочек у себя на поясе. Она достала кусочек пивного пирога. — Вот, съешь немного этого. В Парце хороший рынок для экзотических продуктов из глубинки. Мы получаем от этого хорошую побочную прибыль. Сейчас. Как насчет мяса воздушной свиньи?
— Положительно. Пожалуйста. И тогда ты сможешь рассказать мне, как ты присоединилась к этим караванам с лесоматериалами.
— Только если ты расскажешь мне, как ты оказалась здесь, так далеко от восходящего потока...
С разогревающей едой внутри и с бодрящим жужжанием пивного пирога, наполнявшим ее голову, Дюра рассказала Каэ свою запутанную историю; и немного позже, в ровном свете колеса ядерного огня, она повторила свой рассказ для остальных лесорубов, которые внимательно слушали.
* * *
С шариками с едой, лежавшими в углублениях для костра, было покончено. Разговор постепенно стих, и Дюра почувствовала, что собрание подходит к концу.
Раук высвободила руку из руки мужа и вышла вперед, одна, в центр маленькой группы. Она молча смотрела на колесо, вырезанное в стволе дерева.
Последние обрывки разговоров стихли. Дюра озадаченно наблюдала. Атмосфера менялась — становилась более торжественной, печальной. Лесорубы отодвинулись друг от друга, застыли в своих позах в воздухе. Дюра взглянула на лицо Каэ. Ее наглазники были широко раскрыты, освещенные отблесками костра, и устремлены на Раук.
Медленно Раук начала говорить. Ее слова состояли из имен — все они были неизвестны Дюре — произносимых ровным монотонным голосом. Голос Раук был усталым, тихим, но, казалось, он обволакивал собравшихся. Дюра прислушивалась к убаюкивающему, ритмичному пению имен, которое продолжалось удар за ударом, равномерно считываемое Раук большому колесу, вырезанному в дереве.
Это были имена жертв, медленно осознала Дюра. Жертв чего? Жестокости, болезней, голода, несчастных случаев; это были имена погибших, поминаемые теперь в ходе этого простого обряда.
Некоторые имена, должно быть, восходят к поколениям, подумала она, их смерти были настолько древними, что все подробности были забыты. Но имена остались, сохраненные этим нежным, изящным культом колеса.
И у людей, которые жили в небе, не могло быть другого мемориала, кроме слов.
Наконец список подошел к концу. Раук повисла в воздухе перед угасающим сиянием углублений колеса, ее лицо было пустым. Затем она пошевелилась и оглядела лица, наблюдающие за ней, как будто просыпаясь. Она помахала в ответ мужу.
Группа распалась. Броу заключил свою жену в объятия и увел ее прочь. По всей группе пары прощались и расходились.
Дюра исподтишка наблюдала за Каэ. Женщина наблюдала за Броу и Раук с отсутствующим выражением лица. Она осознала присутствие Дюры, улыбнулась, но ее голос звучал напряженно. — У меня такое чувство, что ты снова осуждаешь меня.
— Нет. Но, думаю, теперь я понимаю твои компромиссы.
Каэ пожала плечами. — Мы вместе, Броу и я, большую часть времени. Раук знает это и вынуждена с этим жить. Но Броу — любит — Раук. Этот день с ней стоит сотни, проведенных со мной. И мне приходится с этим жить. Нам всем приходится идти на компромисс, Дюра. Даже тебе.
Дюра подумала об Эске, давно умершем, и о подобном болезненном треугольнике. — Да, — сказала она. — Мы все должны идти на компромисс.
Каэ предложила ей переночевать где-нибудь в переплетении сетей и веревок, из которых состоял этот странный линейный город. Дюра с улыбкой отказалась.
Она попрощалась с Каэ. Лесоруб кивнула, и они посмотрели друг на друга со странным, спокойным пониманием.
Дюра оттолкнулась от ствола и ударила ногой по воздуху, направляясь на потолочную ферму к своему безопасному, личному маленькому гнездышку.
Караван растянулся под ней, костры в форме колеса горели в дюжине мест.
13
В сопровождении нервно выглядящей медсестры из больницы общего блага раненый старый восходящий неуверенно проплыл в дворцовый сад. Когда Мууб заметил его, он поманил медсестру — поверх голов любопытных придворных — чтобы она сопроводила восходящего к нему у источника. Затем он вернулся к медленному балету сверхтекучего фонтана.
Сад представлял собой корону, возвышающуюся на вершине Парц-Сити, дорогое украшение дворца городского комитета. Сад был разбит поколениями ранее при одном из предшественников Хорка IV. Но именно особый гений нынешнего заведующего садом и его восхищение окружающим миром природы превратили это место в то чудо, каким оно было. Теперь это был роскошный парк с экзотическими растениями и животными со всей мантии, собранными в упорядоченной, со вкусом подобранной экспозиции. Невысокие, но экстравагантные здания, из которых состоял сам дворец, были разбросаны по парку, сверкая, как драгоценные камни в оправе из богатой ткани. Придворные бродили по саду маленькими группками, сбиваясь в кучки, как группы ярко раскрашенных животных.
Мууб не был любителем прогулок на свежем воздухе, но сад ему нравился. Он запрокинул затекшую шею, вглядываясь в желто-золотой воздух. Находиться здесь, под изогнутыми, сверкающими вихревыми линиями полюса — и в то же время в надежном окружении творений рук человеческих — было приятным, освежающим опытом. Казалось, его упорядоченное сердце укрепляло то, что сад был артефактом, музеем прирученной природы — но артефактом, который простирался вокруг него не менее чем на квадратный сантиметр... Сада было достаточно, чтобы заставить поверить, что человек способен на любые достижения.
Он окинул внимательным взглядом врача приближающегося восходящего. Адда быстро поправлялся, но все еще едва мог передвигаться без посторонней помощи. Обе его голени были закованы в шины, а грудь обмотана бинтами; правое плечо закрывала вырезанная деревянная шина. Его голова тоже представляла собой массу перевязанной ткани, а в уголке единственного действующего глаза старика терпеливо сидела пиявка.
— Рад, что ты смог присоединиться ко мне, — поприветствовал его Мууб с профессиональной улыбкой. — Я хотел поговорить с тобой.
Адда сердито посмотрел мимо своей пиявки на бритую голову Мууба, на его наряд. — Почему? Кто или что ты такое?
Мууб позволил себе на мгновение замолчать. — Меня зовут Мууб. Я врач комитета... и администратор больницы общего блага, где лечили твои травмы. — Он решил перейти в наступление. — Видишь ли, мы встречались раньше, когда один из наших граждан впервые доставил тебя в больницу. В тот раз — хотя и не ожидаю, что ты помнишь — ты сказал мне "отвали". Что ж, я не принял это предложение, решив вместо этого заняться твоим лечением. Я попросил тебя осмотреть сад сегодня в качестве моего гостя, в качестве дружеского жеста по отношению к тому, кто впервые в Парце и кто здесь один. Но, честно говоря, если ты не готов быть вежливым, ты можешь уйти.
— О, я буду хорошо себя вести, — проворчал Адда. — Хотя не стану притворяться, что вы оказали мне какую-то услугу, обработав мои раны. Я очень хорошо знаю, что вы требуете солидную плату трудом Дюры и Фарра.
Мууб нахмурился. — А, твои компаньоны из восходящего потока. Да, я понимаю, они заключили контракты.
— Рабский труд, — прошипел Адда.
Мууб заставил себя расслабиться. Любой, кто смог выжить при дворе Хорка IV, мог смириться с небольшим подстреканием со стороны одноглазого старого дурака-потокового. — Я не позволю тебе подкалывать меня, Адда. Я пригласил тебя сюда, чтобы насладиться садом — зрелищем — и полностью уверен, что именно так мы проведем день.
Адда несколько мгновений удерживал его взгляд, но не стал продолжать спор и повернул голову, чтобы посмотреть на источник.
Фонтан со сверхтекучей средой был центральным элементом сада. Его основой был цилиндр из прозрачного дерева диаметром двадцать микрон, закрепленный на высоком тонком пьедестале. Внутри цилиндра парил медленно подрагивающий шероховатый газовый шар, окрашенный в фиолетово-синий цвет. Цилиндр — сам по себе, конечно, баснословно дорогой — был опоясан пятью обручами из полированного вещества сердцевины и щетинился шестами, выступавшими из его поверхности. Деревянные бочки, украшенные стилизованной резьбой в виде голов Хорка IV и его предшественников, — были прикреплены к концам шестов внутри цилиндра.
