— Надо же, — слабо улыбнулся мастеровой. — И наверху об этом знают. А Квигги про вас говорил: дылды тупые, даже если видят — не понимают.
— И после этого спрашиваете, почему вас здесь не любят? Невинность альвиссы! Вас, ребята, в Керемнице не жалуют потому, что слишком хорошо знают, — подытожил только что вошедший хозяин. Глоди обернулся на голос.
— А мне-то что делать? — спросил он. И никто не нашелся, что ему ответить на это.
Через два дня Квигги явился опять, и о чем-то вполголоса беседовал с сородичем на дварфийском, сердито оглядываясь и чуть ли не фыркая на меня. А через восемь дней, утром, еле-еле разлепив глаза (хорошо поболтали "за жизнь", аж до свету) и умывшись, я поняла, что не видно не только Глоди, вольготно раскидывающегося на койке к утру, но и его сумок под столом, и его куртки на спинке стула. Зато обнаружила у себя на среднем пальце кольцо. Простенькое по форме, без вязи, стальное, с заглубленным мелким топазом. И, несмотря на то, что значить оно могло что угодно, жаркое смущение плеснуло мне на лицо. Надо же — переодеваться при нем не стеснялась (ну и что, я мужчин вообще не стесняюсь, как все дамы, долго проработавшие в мужском коллективе), а в первые два дня мы оба, кхм... ну, в общем, до отхожего места дойти не могли, так что пользовались соответствующей посудой, а от колечка зарделась, как маков цвет. Может, это вообще знак презрения? А?
Но за эти восемь дней произошло многое, о чем стоит поговорить отдельно.
Глава IX. Где я начинаю осваивать Туман.
Болезнь или ранение, как в моем случае — еще не повод для безделья. Это было бы не просто скучно, а крайне тяжело. Потому что я отдыхать могу, а мои мозги — не умеют. Особенно теперь, когда от них зависит не оценка на экзамене, не зарплата на работе, а собственная жизнь. К моменту встречи с дварфами личность тупой дубинушки дала серьезную трещину, чтобы потом свалиться по первому требованию. А это непорядок: мысли должны знать свое место. В оправдание мне можно сказать, что накоплено слишком много информации, которая во весь голос требует осмысления. Вынужденная остановка и бездействие пришлось весьма кстати.
Главное: Питерский хмырь меня все-таки ущучил. Предположение, что неорган, изображающий веселого дядю со шрамом, работает на него — это почти стопроцентная уверенность, а тот, кто меня пырнул артефактно-ржавым копьем, уж очень смахивает на этого весельчака, как если бы можно было изменить черты лица, оставив ту же мимику. Элементарная двухходовка в стиле "добрый и злой полицейский", от которой не отвертишься: один калечит — другой лечит, параллельно меняя мою энергетику. Я же чувствую, что эфирное тело изменилось, и к нему опять привыкать придется, только теперь не количественные характеристики — резерв-то прежним остался — а качественные: с того момента, как пришла в себя после ранения, все время ощущаю эфирный "запах" этого блондина, тонкий, слабо ощутимый, но не исчезающий.
Представляю, что будет при встрече с прежним нанимателем... Ара меня нахрен убьет. И не попадаться ему не смогу — в туман меня затягивает не по моей, а, такое впечатление, по его воле. Значит, единственный для меня выход — познать Туман не хуже, чем стихийную и ахроматическую звезду сил. Если это возможно.
Потенциал в нем есть, ощутила, но он сведен в точку покоя. При соприкосновении с любой достаточно сильной энергией материя Тумана начинает отклоняться от этой точки, принимая соответствующую "окраску" и "форму". В то же время для деструкции источника меньше определенной силы ему не требуется дополнительных условий, во всяком случае, в тумане я чувствовала небольшую, но постоянную убыль энергии из резерва. То есть, состояние Тумана напоминает устойчивое равновесие, после критического отклонения перестающего быть равновесием вообще. Вопрос первый: какова критическая сила по количественному и качественному параметру? Вопрос второй: как бы мне ее достичь? Вопрос третий: в механике действуют условия равновесия не только для сил, но и для их моментов, то есть мы можем использовать рычаги; что является подобием рычага в мире тумана? И, пятой точкой чую, рычаг надо искать в той стороне, в которой местные были искусственно ограничены: Хагом Хагалаз не просто так заменяют. Хаос? Посмотреть-то не мешает, поставить, по возможности незаметно, пару экспериментов, а вот сразу делать выводы мне претит. Особенно, когда к ним старательно подводят. "Настоящий блондин" мне нравится ничуть не больше, чем Ара, и его методы — тоже, Арагорн, во всяком случае, не устраивал мне таких подлянок. Самый животрепещущий вопрос — неуловимый эфирный "запах", который оставил в моей ауре "блондин", и который, как пить дать, почувствует Ара. Я, в целом, не виновата в этой истории и в ее результате, но кто из начальников будет разбираться, почему напортачено? Всех по балде, и "шоб все исправили — когда? — еще вчера!".
Отложила грязную от угля доску, на которой так ничего достойного и не изобразила — одни знаки вопроса и недочерченные графы. Что-то быстро я стала уставать, хотя что удивляюсь — организм старательно заживляет повреждения, а помогать ему энергетически Темина строго запретила. Дескать, она и так еле распутала все плетения, которые я на рану в качестве первой помощи навесила, и нечего мне, убивице и темнавке, в работу целителя вмешиваться. Ну и ладно, вот пускай теперь сама Глоди болевой синдром снимает, он и так полночи зубами скрежетал, пока она его не напоила какой-то наркотической дрянью. Достала ее из подпола, если я верно засекла ее перемещения, да еще из явно зачарованного тайника, поскольку характерные всплески стихийной магии были. Зато дварф сейчас дрыхнет без просыпу и храпит, как бульдозер на склоне. Нет, конечно, я и под Блэк Саббат засыпала, но не тогда, когда у самой то там, то тут боль прорывается.
Да, плохая из меня темнавка, знаю. Ненавижу боль, что свою, что чужую, и это мое собственное отношение, еще с Земли. Вплоть до того, что, наслушавшись в детстве материных подружек, болтавших на кухне, как их без обезболивания чистили, решила, что ну его нафиг, этот секс. Потом, правда, лет в пятнадцать, когда соответствующее "просвещение" в школе ввели, умом поняла, что они дуры и Баковский завод не зря изделие номер один выпускает, но внутренний запрет остался. И еще кур не любила рубить, они даже с отрубленной головой дергаются, но приходилось. Отец строго следил, чтобы это делала я. Нет, убивать я как раз не боюсь, а вот мучить кого-то или наблюдать, как кто-то страдает... не мое это. Не малефик, увы. Поэтому пусть уж лучше храпит, чем стонет.
Если бы не эти рулады, так вообще тут сонное царство: в комнате прохладно, окна настежь, занавесочки под ветром колышутся, пахнет совсем не по-городскому: сеном и нагретым деревом. Горы близко — с камнем попроще, так что первый этаж из тесаных блоков, а второй, где гостевые комнаты, все-таки деревянный. Уличный гомон едва долетает, видимо, на окне не только фильтр от насекомых, но и слабая глушилка стоит. Хорошо, ти... Грохот падающего тела, невнятное ругательство.
Оборачиваюсь. Опять со мной "что-то случилось"? Вот же... Орк. Настоящий, не то, что я — седьмая вода на киселе. В стеганом поддоспешнике или халате — хрен их там, степняков, разберешь, да и замурзано все до последней крайности, с рукавов грязь разве что слоями не сходит. Стоит на четвереньках, а на спине щит, и не шибко большой, скорее годный для всадника, чем для пехотинца. Стало быть — точно, степняк, только вот кожа темновата, у него, скорее, как у наших лесных. Не о том думаю... Кто его сюда портанул, да так ловко, что ни в стену, ни в пол не вляпал? Останавливаю уже готовое сорваться "обездвиживание", и строго спрашиваю:
— С кем имею честь?
А щит-то не лыком шит, артефакт либо первого, либо нулевого класса, так что вопрос с точной телепортацией снимается, с такой дурой простые люди, тьфу, орки не ходят.
— Привет, коллега!
— Сам ты калека, — привычно отругиваюсь, и только потом понимаю, что и он сказал, и я ответила по-русски.
— Если только на голову, зато целый, а вот ты...
Значит, не только сородич, но и соотечественник. Знакомьтесь, очень приятно, еще один попаданец. Держу рожу кирпичом, жду, пока он поднимется и отряхнется.
— А я почти в поряде, — ну, конечно, не совсем, но надо ж марку держать! а выпрямляться гордо мне при этом не надо, с такой плотной обмоткой я уж, скорей, не согнусь.
— Если это — порядок, то я — китайский летчик, — обезоруживающе улыбается орк.
— А что, — подхватываю. — И летчик — прилетел ведь? И китайский — глазки узенькие.
— Гы! — ржет, зараза.
Смешной он. Такая интересная посадка фигуры, совершенно не человеческая, у Кутхи... нет, что я говорю — матери! — это не так было заметно, а он и двигается иначе. Ловчее как-то, ухватистей. Волосы светлые — не по-нашему, у нас тут орки все с черными космами, и не седеют долго, а у него уже серые пряди вперемешку... вот, не знаю, как такой цвет назвать — то ли пепельный, то ли грязно-русый. И глаза светлые — как у волка. Ну, и пахнет от него — по-походному, скажем так. Конечно, и от нас с этим вон, соседом-бульдозером, не диколоном разит, а портянкой, хотя сейчас не так уж и сильно. Смотрю — оглядывается, ищет, куда примоститься.
— Да ты, — говорю. — На койку присядь, не стесняйся. Свой же.
Аккуратно присаживается, будто потревожить боится. Да целы у меня ноги, это вон у того, на другой койке, в лубках.
— Тут у нас, правда, одно тело из подгорных валяется, — успокаиваю его, чтоб не стеснялся. — Но оно еще долго спать будет.
Орк встает, наклоняется над гномом. Спрашивает:
— Под танк попал?
— Под собственного голема, нас тут малость подбили. Это тело со своим подельником под гору какую-то дурь возит, так их разбойники решили раскулачить, а я под раздачу попала, заодно.
— Ясно... — отходит к столу, заглядывает в кувшин. А чего в нем интересного, вода и есть вода, вон и кружки рядом стоят. Переводит взгляд на меня. — Ладно, местные дела, сама разберешься. Я вот чего... Тебя блондинчик перевербовать решил — на чувстве благодарности за лечение. Гон это. Он тебя еще пометил, как собственность.
— Да, — говорю. — Знаю. Его запах постоянно чувствуется. А ты, вообще, кто и с кем?
— Кто я — сложно, — смотрит на меня внимательно, голову к плечу наклонил. — Если скажу, что доктор, поверишь?
— А что лечишь? Излишнюю самоуверенность?
Отвечает:
— И ее тоже... Но и дырки в теле могу.
— Это уже интереснее, — прищурилась я, и сходу. — А блондинчика откуда знаешь?
Орк качнул головой, и с сожалением, будто я его разочаровала:
— Пересекались... и с ним, и с его слугами.
Что-то мне не по себе стало, какое я имею право его допрашивать, тоньше действовать надо, нежнее... Говорю:
— Ты уж извиняй — не я к тебе, а ты ко мне пришел, поэтому мне сложно доверять тебе просто так, сразу.
Все равно фальшиво. А, плевать, ну, даже если он меня убьет, вот тут, вот сейчас, жалко? Да не очень! Не настолько жалко, чтобы лишить себя роскоши человеческого общения... единственного удовольствия, не оставляющего мерзкого послевкусия. Нет, это смешно, хоть и правда: я такое удовольствие получала здесь уже трижды: первый раз дома, когда отмечали мой приезд, второй раз — поминая с пьяным тхайен его друга, а третий — с вот этим странным и шибко неместным орком. А на Земле, среди сплошных людей — ни разу. Вот тебе и "человеческое"...
Орк суетился, роясь в сумке и вытаскивая всякие банки-коробки, что-то отмеривая ложечкой и засыпая в кружку. Если травить — самое то, и, что вообще ни в какие рамки не укладывается, ведь я это выпью! Просто для того, чтобы он подольше не уходил, говорил со мной, как сейчас: спокойно, обстоятельно, ничего для себя не выгадывая...
— По-старинке, значит, — возобновляю беседу. — Препаратами... я от них отвыкла уже. Тут больше магуйство в ходу, даже хирургические вмешательства часто им заменяют.
Орк, похоже, понял не только то, что я сказала, но и то, что подумала :
— Ладно, не доверяй. Хотя все просто. Я — тоже попаданец. Арагорн — это имя тебе должно быть известно — нанял лечить один мир. Мир почти в порядке, заодно выясняю, где причина. Причина — даже не блондинчик, его, кстати, Артас зовут, а в нарушении целостности данного конкретного веера миров. А ты... ну, случайностей не бывает, если доктору показывают почти труп, то это — намек.
— Ясно. Попугать, значит, решил, — хотя, если вдуматься, не ясно ни хрена. Если хотят попугать — труп показывают, или садистское умерщвление, а напугать врача несмертельной и не приводящей к инвалидности раной — это даже не смешно. — А за мной — во всяком случае оба этих гребаных неоргана так утверждают — смерть ходит. Такая конкретная, разве что не с косой... намекает, что зажилась. И вот не знаю — верить-не верить? Ну, где там твоя мешанина, или вскипятить надо?
Да, скорей бы уж ее выпить. Тогда, по крайней мере, или помру, или пойму, что орку доверять можно.
— Не, кипятить не надо... — заливает жидкостью из фляги, помешивает. — Смерть — господин серьезный, но ходить по пятам... не, не в смерти дело. В безумии бессконтрольных случайностей. У тебя, видимо, со знаком минус, — вот это пассаж, я просто в ауте! Случайность — она и должна быть бесконтрольной, если она программируема — это закономерность. Третьего не дано. Но орк, видите ли, знает лучше, и, кивнув самому себе, заключает. — В итоге — да, помереть недолго.
— Ну, я пока от нее бегаю, — успокаиваю его. — А что ты там о "веере" накопал?
Орк не отвечает, протягивает мне свой декокт:
— Пока для аппетиту.
— Давай, что ли, — да хоть цианистый калий, надоела уже эта неопределенность.
Орк внимательно смотрит в глаза, подает кружку. Делает еще порцию, в другой:
— Это — бородачу.
Накрываю рукой, причувствуюсь, вроде как, ничего лишнего-ядовитого, но ощущается и энергетический компонент. Запускаю "анализатор". Ну, если темнавку светлым заклинанием не убьешь, то уж этим — тем более. Пью. Н-да, не яга, конечно, но на вкус тоже мерзость-мерзостью.
— Ну и гадость, — говорю. — Чисто, абсент.
Орк соглашается:
— Гадость, да... Но печать хаоса — не страшно, хаоситы не мерли. Проверено.
— Знаешь, я как-то этой "печати" не шибко боюсь, — ух, какая я смелая стала, когда решила, что ему доверять можно. — Проблема в другом — мне из-за этой метки и от Ары бегать придется. А как это сделать — вопрос.
— Бегать? — удивленный взгляд. — Зачем? Он не дурак. Игра идет и за пешки. Понадобишься — выдернет к себе. А пока ты тут, видимо, приманкой... надо думать...
Пешки? Да хоть сушки, мне от этого ни тепло, ни холодно, для живых ландшафтов мы тоже — двуногая мелочь, а надо же, договариваться стали, для местных богов — взбесившиеся кролики, которые сами их загнали в сарай, только вот сидят они сейчас в этом сарае под веником и не порываются выйти. Так что и тут возможны варианты.
— Ладно, пешки тоже, бывает, мат делают, а то еще бывает — рраз! — и вместо шахмат шашки стоят, а там — все равны, все прыгают одинаково. А еще бывают Васюки, где нужнее кулаки.
