С такими мыслями Сирень полночи (потому что не теряла синхронности с линией Аиста) потратила на картографирование окруженья линии и мозговой штурм, как метавремя разорвать и ничего при этом — не сломать. Не потому, что её так заботят судьбы других линий, а потому, что привлекать внимание хранителей листа (а сейчас, в конце времён, они должны быть особенно активны) — максимально глупая идея. Тише едешь — дальше будешь, как у Аиста на родине говаривают.

Наконец, бросила безнадёжное по ощущениям дело. Достичь того же интуитивного прозрения, что в детстве, — нет, она могла вытащить буквально все ощущения, попробовать грубый подход, но брать Аиста в мир духов? Идти с ним дорогой предков? Да он свихнётся, как бы ни поддерживала! С другой стороны, у неё был рычаг. Один большой рычаг. Сердце. С помощью Сердца она сделает две вещи: сорвёт покровы и разрушит Тету (как минимум, ядро-полигон). Что, если добавить третью — аккуратный разрез в метавремени? Или не разрез, а двусторонний портал! Звучит как план, типичный для Сирени?

...Тринадцать культистов прилегли отдохнуть. Ступая по берёзовому бору, она размышляла о том, что ритуалы всегда были для неё страстью. Подруга — подруга вообще их не любила, предпочитая смешивать иномагию с технологиями. Если и делала, то рассчитанные досконально. Друг — о, ритуалистом он был прекрасным, но видели его в деле буквально пару раз, такой уж была его скрытная, загадочная натура. Учитель? Учитель ритуалы «нежно любил», а те «отвечали ответною любовью», хах. Для него ритуалы были скорее родственником. Сестрицей, как она? Не младшею, а старшей, разве что. А для неё — для неё ритуалы были страстным любовником! Алхимия была её третьей рукой, но ритуалы... Она нечасто проводила их. Но каждый раз был таким, что ах и ух!

На земле и в воздухе Сирень оставляла метки двух типов. Один тип — простейший в её системе символов. Жертва. Символ жертвы. Каждая из картин станет жертвой. Этим же символом она уже пометила лбы и животы коматозных людей. Другие метки, неритуальные, выстраивались в дорожку. Пока работала эта программа в компьютере, пока некроизлучение зачищало ноосферу, ставить в ней метки — глупость. Вместо этого Сирень оставляла метки в другом «мире». В «мире», по которому побредут пленники закартинья. Эти метки послужат и для них, и для неё: не хватало ещё лично каждого вести!

Время шло неспешно и неторопливо. Людоедка внутри притихла после неожиданной встречи. Разрушительница — эта предвкушала. Предвкушала, что вся красота вокруг прахом обратится! Она была эстетом — разрушительница. Удивительно, но именно эта сторона Сирени тоньше всего воспринимала гармонию, уникальность и очарование существ, вещей, миров. На контрасте с грядущим уничтожением! И — о, разрушительница была не чужда философии: убивать, дабы уберечь от угасания, загрязнения, уродливого старения и медленной погибели. Запечатлеть лучшее — и забрать существованье, от худшего спася. Постепенное опустошение, загнивание, истлевание — разрушительница испытывала глубокое отвращение к подобному. Быстрая же смерть — упоительная вспышка!

Для закартинья эта философия, где вещи и нельзя было разрушить по-настоящему, где каждая сожжённая доска, каждая растаявшая снежинка, каждый сорванный листок — всё восстановится за сутки... Для закартинья эта философия работала — прекрасно. Нет смысла в вечности. Нет смысла в существовании, которое лишь длится, длится, длится в цикле... Развитие? Здесь нет развития. Тета выполнила свои функции. Уничтожить её — акт милосердия, прекраснейший дар из всех вообразимых.

В конце концов, все умрут. Умрёт и она, Сирень, пред смертью постаравшись дать жизнь чему-то новому. Даже смерть свою она потратит с толком! Нет ничего более сильного в ритуалистике, чем добровольное самопожертвование. О, конечно, даже оно — лишь рычаг, передача, во много раз умножающая приложенную силу, но — самая лучшая, самая мистичная... Сирень никогда не задумывалась, что она бы сотворила, пожертвовав собой. Узнает, когда настанет время. Пока же обойдётся жертвами невинных.

Она шла по траве берёзового бора. Ступала по снегу высокогорья. Шагала по каменной мостовой. По металлическим палубам. По сырой земле. По хлюпающим болотам. Через пески и степи. Сквозь заросли и по воде. Каждую картину Сирень посетила лично. Бродяги испытывали желание вернуться в поселения, а поселенцы — никуда не уходить. Слегка подлечила двадцатку новеньких культистов, алхимией оттянув некреалит из мозга — не из жалости, а чтоб не мешал их контролировать. Одному бродяге помогла с поломанной ногой. Другому — с обморожением. Чуть подумав, подправила психику нескольким, дав надежду на исцеление в дальнейшем.

Сирень (в отличие от подруги и её ученицы) никогда не была адептом этого «выживает сильнейший» и «развитие через естественный отбор». Она не спорила с подругой, но у той были прекрасные шансы понять по многозначительному молчанию. И она перестала донимать этой убогой философией. А потом и сама переросла, став на позицию, близкую Сирениной. А вот подругина ученица — как она? Не зациклилась ли, повзрослела? Узнает, как вернётся.

Сирень полагала не природу, отбор или другие какие глупости хозяевами жизни-смерти и деградации-развитья. Нет, распоряжаться и владеть должны были люди, иномаги... и она. И любой сильный, кто хочет и хотелки подкрепляет — силой. Не была Сирень и адептом культа сила ради силы. Сила — это то, что разделяет жизнь и смерть. Владеть ей — смерти и рожденья покорить. Ранее её прельщала красота смерти, жаркая и быстрая. Сейчас — сейчас она хочет попробовать рождение, но от смерти не отказывается. А сила — сила нужна, чтобы властвовать, владеть. И природой реальности, и своею собственной. Не умереть случайно. Это тоже важно — страховка от внезапной смерти. Если выберет для себя смерть, то будет она подготовленной и закономерной, а не безумной флуктуацией судьбы-метасудьбы!

Она собрала людей в трёх поселениях и оставила на каждом метки, не забыв позаботиться об их временности. Затем отправилась во внутреннее ядро. Как говорится, нам не дано предугадать, когда понадобится парочка диванов! А значит, все диваны, мебель и вообще всё интересненькое будет конфисковано! Следом — техника из ядра-источника, какая показалась интересной. В автономной зоне ей понравились диванчики в холле — обязательно забрать! Что-нибудь ещё?

Прошлась по поселениям, забирая интересную мелочь, принадлежащую не людям, а картинам. Помедлив, вышла во «внешнее пространство», куда отдрейфовала часть картин и не только. По словам Ордо, так произошло из-за каких-то там «граничных несоответствий», и Павлу всего-то нужно было щёлкать в реализаторе кнопочку для разделения мирков, о чём тот периодически забывал, или просто делать паузы меж воплощеньями. Обошла картины и, помимо нескольких скелетов, отыскала парочку живых, но порядком истощённых людей. Ввела в транс, напоила поддерживающим эликсиром, повесила метки и отправила в поселения.

Добралась, наконец, до сиреневого парка, с которого и началось её исследование Полигона. Обратила внимание на несколько исчезнувших сиреней. Не-е-ет, парочка сиреней — это слишком мелко для Сирени-настоящей! Она хочет парк целиком себе забрать! И кое-кому показать, что такое жадность! Кхм. Наверное, не надо говорить, что ей нравится быть жадной и забирать то, что плохо лежит, себе в воображенье. Или Аист уже понял? Как-то неудобно даже... Но парк необходимо эвакуировать отсюда! Ещё не хватало, чтобы её личный парк взорвался вместе с Тетой! Нет, нет и ещё раз нет.

Конечно, загадочное «место», где хранились её вещи, не было воображением, но именно с него всё начиналось: «представь, что забрала вещь, и заставь мир поверить, что она у тебя». Предел того, что вмещает её «воображение» за раз, был не так уж мал. Комната. Дом — с огромным трудом, и извлечь его без потерь — отдельная проблема. Целый парк? Сиреневый парк не был просто парком — с небольшой городок как минимум размером! Как же запихнуть?

После «занимательной экспедиции» по метамиру она освоила совершенно новый трюк. Так почему бы не применить его повторно? Она же Сирень, а значит, правила не писаны, творить чушню — естественное состояние для каждой из Сиреней! Хах, как будто её много. Так, парочка... А может — много? Рассмеялась предположению, а потом смех выбило ударом под дых, как вспомнила об ощущении мультидуши. Нет-нет-нет, в ту сторону больше не полезет! Не совсем с ума сошла!

Метамир нашёлся интуитивно просто. Видимо, один раз дотянувшись до абстракции, она оставила на душе след-вектор-ключ. Чудно. Ну а теперь повращаем этот чёртов парк! Куда? Два, тем более, три направленья разом брать — пожалуй, нет, сама же выбрала без мультидуш, а значит, и без перегруза. Один вектор. Какой? Два варианта: или к тому миру, где её воображенье безгранично, или к тому, где невелик сам парк. Вспомнив о плавно нарушающемся самоподобии парка и всяких там математических играх с «фрактальным сжатием» или как оно там, Сирень выбрала — второе.

Выбрала второе, а получила первое в довесок! Она сдвинулась совсем немного — до условного барьера. За «барьером» находился «мир», в котором любая вещь превращается во всего лишь точку, и воображенье хоть бесконечность точек сохранит. Она бы с радостью продолжила движенье, если бы не завопившая, как глухая банши, интуиция. Там, дальше, искривлялось слишком многое, за барьером её ждало нечто особое, нечто, затрагивающее основание её разума, духа, а то и смещающее душу в метадушевом пространстве! Впервые Сирень столкнулась с тем, что какой-то жалкий переход в иную точку зрения, в иной «мир», заставил — отступить.

Ничего страшного. Достигнутый «периферийный» мир должен был сработать безукоризненно... или нет. Она резко остановилась и вернулась обратно, в нулевой «мир». Какая же она идиотка! А если с сиреневым парком что-нибудь б случилось? Кто вообще проверяет новый трюк на чём-то ценном? Так, где там рядом была бесполезная картинка-городок? Иди сюда, мой милый городок, сестрица Сирень не разорвёт случайно на клочочки... если повезёт.

Сначала она решила, что смещение через метамир уже не пригодится, и сразу шагнула в «уменьшение», как прозвала новый мир про себя. Не тут-то было! Вылез побочный эффект: в воображение запаковывалось «нечто», а не сам городок — это она ожидала, да только «нечто» оказалось маленьким, буквально — настолько маленьким, что забирать не стала, когда дошло, что оно не вместит всей реальности городка. В терминах подругиной реалодинамики в «воображение» помещается «форма», или «сложность», а «реальность» — некая мера существования, к этой форме привязанная, — переходила из актуального состояния в потенциальное. Что-то вроде обычных «прыжков» сквозь ноосферу, но если прыжки напоминали настоящие прыжки — кинетическая энергия превращалась в потенциальную гравитационную, — то здесь вещи будто бы повисали на орбите планеты, пока вниз не толкнёшь — вращаться будут вечность. Вместо планеты — она сама в качестве отталкивателя — канал в бездну, дыры в её душе буквально давили вовне, мешали вещам «упасть» обратно в реальность от какой-нибудь флуктуации. Интересно, когда она умрёт, вокруг будет дождить диванами с тушёнкой? Вот сюрприз кому-то будет!

Так или иначе, «потенциальная реальность» не связывалась с чем-то настолько мелким, во что превращался городок по форме, так же, как нельзя было налить две тонны воды в маленькое ведёрко. Правда, вода не сжимается, а реальностность? Сжимается ли реальностность? Сирень никогда не пробовала. Смысла в этом не было, потому что «степень» реальности таким образом не повысишь: всё равно что сказать, что более плотная материя реальней менее плотной. Ну, может быть, чуток? Итак, сжать реальностность. Замечательно. Нужно выбрать из всех миров-уменьшений тот, в котором сообразно форме сжимается и реальностность.

Подходящее «уменьшение» нашлось после продолжительных странствий по кромке. Отдышавшись, уняв головокружение и подождав, пока пройдут последствия инсульта, бахнувшего в середине поиска и потребовавшего отделить дух от тела посильней, Сирень предприняла попытку номер три. Мучительно долго махина городка загонялась в воображенье и зависла в некоем его отдельном измерении. Сирень дала телу передохнуть: по лбу градом тёк пот, одежду проще было скинуть (что она и сделала), чем очистить. Хах, получилось! Выкуси, подруга, без домена тебе такое никогда не повторить!

— Теперь — обратно, — и махнула рукой скорее из привычки.

Городок вырвался наружу пробкой из бутылки! Ухнуло — ткань реальности заколыхалась от неожиданного прибытка, принимая обратно его вес.

— Ага! — призадумалась Сирень. — А если я сначала чем-нибудь её ослаблю и бахну городом поверх — порвётся?

Не самая лучшая идея. Но очень разрушительная, а потому невероятно соблазнительна! Сирень не удержалась и наскоро разработала простенький ритуал ослабления плотности реальности в области. Сам по себе он был бесполезен — ну разве что как отвлечение для средненьких врагов. Но если совместить с извлечением чего-нибудь большого... так, сколько там всего висит вытолкнутых картин? Почему бы не забрать за пазуху десяточку-другую?

Городок загрузился обратно — повторить было не менее трудно. Ещё бы — такую махину затолкать! На следующем испытуемом, большущем озерце, выяснилось, что есть ещё одно препятствие: уменьшающий мир отказывался уменьшать что-то, кроме городка! Обмозговав немного, Сирень пришла к выводу, что «уменьшение» уникально для каждого нового объекта, и хоть как-то сработает, если два объекта схожи. Искать общее уменьшение для двух разных вещей, по её прикидкам, было слишком сложно. Одно на три или четыре? Да у неё не инсульт — у неё мозги полезут из ушей!

Получается, что «координаты» уменьшающего мира будут как бы ключом для особой кладовки, удерживающей вещь в сжатом состоянии. Ключей она могла хранить сколько угодно, но требовалось привязать их к ассоциациям в памяти. Так и сделала, сформировав своего рода библиотечный каталог. Пока на два десятка ландшафтов, потом — кто знает? Последним добавила сиреневый парк, после чего устало повисла в темноте и провела несколько часов, медленно вращаясь в невесомости и наблюдая за далёкими звёздочками-картинками. Медитативненько.

От безмолвного парения меж звёзд оторвал собственный будильник. Мерзость громко зазвенела в кармане брюк. Рефлекторно раскрошив его на атомы, она вздохнула, молвила в тишину:

— Хорошее место. Я тебя запомню.

Она запоминала. Она-прошлая была предельно аккуратна, и тысячи чудес, миллионы волшебств, миллиарды красот хранились в глубинах разума, многократно дублированные, такие же чёткие, такие же прекрасные, как в тот миг, когда увидела впервые. Иногда она (и она-прошлая-безумица, что характерно, тоже) уходила в эту память, порой на годы застревала в созерцании и наслаждении. А порой — вспоминала, что из этого разрушила, кого убила и насколько сладко это было!

Что бы сказал Аист, узнав об этих фактах? Расскажет ли ему? Она будет откровенной, будет искренней, но будет ли открытой до конца? Не будет. Он поймёт. Это то, что она нашла в нём. Он примет её такой, какой она является. А она — она станет во многом той, кого хотел бы видеть близ себя. Сколько раз она меняла форму, сущность сохраняя? Бывала она и мягкой, и внешне доброй, и нерешительной, и скучной, но подстраиваться под единственного человека — такое будет с ней впервые. Она будет его опорой, а он — её якорем. И бездна не подступится к ним больше никогда.