Армагеддон. Беглецы

Еще до того, как чья-либо рука взметнулась вверх, Петелин ощутил привкус поражения — предложение Чепанова казалось более разумным. В левой руке яростно сжался кулак, но, окинув совет неприязненным взглядом, он неохотно поднял руку. За первое предложение проголосовали двое бывших пожарных и, конечно же, Сергей Евдокимов — верный друг, но, увы, непреклонный в принципиальности.

— Ну что же, принято первое предложение, — Чепанов благожелательно наклонил голову в сторону Петелина, вот только глаза слишком самодовольно сверкнули.

Попаданцем решили не рисковать, а попросить о посредничестве кривичей из ближайшей деревни. Согласился веси староста. Его отвезли на моторной лодке в Смоленск, но вечером он вернулся с неутешительными известиями: князь Олег предлагал те же условия, что и Смоленску. Гарнизон на содержание и наместника. Князь, очевидно, полагал условия весьма выгодными, но в глазах попаданцев они меркли, словно утренний туман под лучами безжалостного солнца.

Двое суток протекли, словно песок сквозь пальцы.

Полог палатки взметнулся испуганной птицей, и Егор Петелин, на ходу застегивая рубашку, выскочил наружу и зажмурился от ударившего в лицо солнца. Утро выдалось солнечным и жарким даже для середины короткого северного лета. Но тишины не было и в помине. Со стороны ворот ветер доносил рваные, истеричные вопли автомобильного сигнала — предупреждение об опасности. На этот раз он вопил о том, что дружина князя Олега двинулась вниз по реке. Неужели сегодня — бой? Не верилось, что сегодня придется драться и лить кровь и свою и чужую.

Отец, в выцветшем камуфляже, оставшемся со службы и, с кобурой на ремне, ждал.

— Ну ты как? — спросил, буравя взглядом лицо сына.

Было тревожно и одновременно весело. Такое ощущение посещало его только однажды, когда в мире Древней Руси ворвалась банда Пустоцвета, когда он, стиснув зубы, оборонял стену против банды, а совсем неподалеку сухо и злобно захлебывался короткими очередями пулемет и летели щепки от ворот.

— Нормально пап, надерем задницу аборигенам! — бравада звучала чуть громче, чем следовало, — Я...

Совсем неподалеку грянул столь отчаянный и злобный собачий лай, что слова застряли в горле.

Беготня на улице усиливалась, уже звучали резкие команды. Насколько Егор мог оценить, паники не было ни малейшей. Двое суток подготовки не прошли даром. Каждый знал свое место.

Из палатки выглянула мать и оперлась спиной об поддерживающий палатку шершавому кол. Егор увидел растерянно-бледное лицо. Глаза скрывались в тени, но он кожей ощутил ее обжигающий страх и тревогу.

— Олененок, не беспокойся, все будет хорошо, — деланно-бодро произнес отец и отвел взгляд. Слегка хлопнул сына по плечу, — Пошли, сын!

Ольга кивнула, закусив губу.

Старший Петелин решительным шагом двинулся к оружейной. Сын, словно тень, следовал за ним и, лишь на миг оглянулся назад. Мать провожала взглядом уходящие в непроглядную неизвестность две самые дорогие фигуры и украдкой перекрестила их. Не так ли от века провожали мужчин матери, жены, невесты, моля Господа о спасении, о сохранении, о победе...

Полчаса спустя сводная рота, растянувшись волчьей цепочкой, скорым шагом двигалась по лесной дороге сквозь чащу к выбранному старшим Петелиным рубежу — изрытой свежими траншеями обширной поляне, притаившейся примерно на полпути от единственного пляжа, удобного для высадки многочисленного войска. Возглавляли колонну обшитые металлическими листами четыре внедорожника, превращенные в подвижные огневые точки. За ними тяжело громыхал по ухабам грузовик с двумя минометами в кузове, окруженными ящиками с запасом мин. Роту, костяк ее составил взвод импровизированного спецназа из попаданцев, укомплектовали мужчинами от 20 до 40 лет. Остальные, включая молодых женщин, остались оборонять крепостные стены.

На бойцах стеганные куртки, обшитые спереди и на плечах стальными пластинами, с наручами поножами, на голове морион (европейский боевой шлем эпохи Ренессанса с высоким гребнем и полями, сильно загнутыми спереди и сзади). Да, склепанный из нескольких кусков, но даже в таком виде для 9 века — чудо военной мысли. Морион отлично защищал владельца: широкие, слегка скошенные вниз металлические поля шлема закрывали не только голову, но и частично плечи от стрел, стрелявших чаще всего навесным огнем. Стрела на излете не могла пробить такой шлем и рикошетировала от него. И даже от фронтального удара в лицо можно укрыться, склонив голову и, подставив под удар широкий металлический край. Защита, конечно, не всесильна, но она вычеркивала бойцов из списка легкой добычи, даря шанс на жизнь.

Взвод спецназа вооружили автоматами, благо после присоединения к попаданцам остатков городского отдела полиции их хватило, пистолетами, гранатами и шпагами. У каждого усиленный умбоном (металлическая бляха-накладка, размещённая посередине щита), оббитый по краям стальной полосой полицейский щит 'Вираж-АТ'. Остальные бойцы роты вооружились охотничьими ружьями и самоделками, изготовленными заводиком Архиповича.

У бойцов сводной роты носимый запас в полторы сотни патронов на ствол. Мало, черт побери, но придется выкручиваться. Теперь автоматы. На каждый взяли по цинку патронов — это больше тысячи патронов.

В общем, с этим терпимо.

Но вот на минометы у нас есть всего по шестьдесят мин. М-да... явно не Клондайк боеприпасов. Скудно, очень скудно...

Оставшиеся охранять крепость мужчины и женщины сжимали в руках арбалеты и пистолеты. В глазах горел огонь решимости, а сердца бились в унисон с клятвой — ни шагу назад.

Петелин-старший, сразу за передовым дозором метрах в ста быстро шел впереди, бережно отводя с дороги низко нависающие ветки. Если бы не рык моторов и приглушенный топот множества ног, тишина в этом зеленом царстве казалась бы оглушительной, первозданной. Косые и горячие лучи солнца золотыми копьями пронзали листву, вычерчивая на утоптанной земле причудливые узоры света и тени. Сквозь ветви деревьев на утоптанную землю падали косые столбы яркого и горячего солнечного света. Дорога, петляя между стволами лесных великанов, поднялась на пологий взгорок, и вдруг, сразу открылась длинная, полого уходящая вниз поляна. Пыльное разнотравье ковром устилало ее, а кое-где, словно островки, темнели купы терновника.

— Стой! — резко поднял руку Петелин-старший, останавливаясь, — занять позиции!

Внедорожники, взревев моторами, пробуксовали в песке и упрямо рванулись вперед. Миссия у них была особая, засадная. Через пару минут достигли опушки, скрылись за стволами.

Путаясь ногами в высокой траве, Егор пересек поляну к глубоким окопам для стрельбы стоя. Провел ладонью по взмокшей голове — из-за нещадной жары шлем остался лежать в вещмешке. Продираясь сквозь цепкие кусты и колючий подлесок, он нацеплял к волосам на волосы какой-то паутины, один из первых прыгнул в спасительную прохладу окопа. В выдолбленную в передней стенке нишу сложил набитые магазины и гранаты, в ногах поставил развязанный рюкзак, где россыпью валялись патроны.

Товарищи, с приглушенным гомоном и бряцанием амуниции, следовали за ним. Боевой приказ был отдан еще в городе, и каждый знал свои задачи. Бойцы наспех обустраивались, нервы звенели натянутой струной, тихие разговоры тонули в угрюмом молчании. Счастливчики, сохранившие заветную пачку сигарет, жадно упивались последними клубами табачного дыма.

Минометчики заняли позицию за линией окопов, искусно замаскированную сетью, с воткнутыми в нее травами и ветками. Грязно-зеленый грузовик, развернувшись в облаке пыли, поспешно уехал в тыл.

Егор привалился спиной к прохладной стенке окопа и размышлял о своей второй войне в этом проклятом мире. Как же так вышло, что судьба забросила его в самое пекло уже во второй раз? Или, если быть точным, в одну войну и одно крупное боестолкновение. Нет, жизнь здесь — не сахар, это уж точно. Он никогда не считал себя законченным авантюристом, как отец, но позади осталась семья, мать, такие же колонисты, как и он сам... 'Не отступать. Как бы ни было тяжело, как бы безнадежно ни казалось, держаться. Держать эту чертову позицию, иначе сомнут, и тогда — конец всему...'

Кто-то рядом истово шептал горячую молитву, вознося ее к небесам — прося Божьей помощи в предстоящей битве и заступничества Пресвятой Богородицы, моля Ее о даровании победы и возвращении домой живыми и невредимыми! И, наверное, еще жарче молились оставшиеся в городе матери и жены, сестры и дочери.

Солнце поднималось все выше, и знойный ветер с юга, казалось, только усиливался. 'Черт бы его побрал! То мерзнешь, то потом обливаешься!' — проворчал Егор про себя, выуживая из кармана помятый носовой платок и в который раз стирая липкий пот, с короткого, колючего ежика волос.

Он все чаще недовольно поглядывал на палящее не по-детски солнце, высоко поднявшееся над зелеными кронами патриархов леса и периодически прикладывался к фляге с противной, теплой водой. Нудное ожидание продолжалось. Скорее бы... чтобы поскорее уж все кончилось!

С цветка на бруствере с жужжанием взлетела, словно перегруженный бомбардировщик, пчела — лапки полны тяжелой желтой пыльцы. Да что, бомбардировщик, тут бы и моего родного Миг-29, было бы за глаза. Мечты, мечты...

Даже в самых дальних уголках траншеи услышали, как радист, оторвавшись от монотонно шипящей рации, немного растерянно произнес, повернувшись к старшему Петелину:

— Идут!

Егор вздрогнул, подскочил во весь рост. Кто? И тут же ответил себе на вопрос — войско князя Олега высадилось и направляется к ним. Происходящее на месте высадки войска русов контролировали с дрона.

Минуты тянулись, словно патока, пока из-за темно-зеленого частокола деревьев на поляну не хлынула ощетинившаяся лесом копий стальная лавина. Ослепительно сверкая под яростным солнцем, закованное в броню войско растеклось темным людским морем по полю. Неторопливо двинулось сквозь разнотравье на окопы попаданцев. Впереди выстроилась короткая шеренга всадников. У Егора от многочисленности явившегося на поле боя врага перехватило дух. Их было много. Очень много.

— Идут!

— Идут!

— Идут! — эхом прокатилось по траншее.

Александр Петелин с шиком, словно бывалый гимнаст, выскочил, опираясь на ладонь, из тесной щели окопа. Рядом, с модернизированным щитом в руках поднялся Шварц.

Петелин, наклонившись над окопом, выпрямился, сжимая в руке мегафон и поднес его к губам.

— Стойте, — прогрохотало над поляной, — Мы не хотим крови! Остановитесь, пока не поздно, и уходите с миром!

Глаза Петелина были сухи и губы крепко сжаты.

Войско русов неумолимо приближалось, более того конники перешли в легкий аллюр. Петелин опустил мегафон.

— Они сами это захотели! — Петелин, следом за ним Шварц спрыгнули в окоп, — взрывай фугасы!

— Побеждает не тот, кто громче всех кричит, а тот — у кого есть пулемет — проворчал Шварц и вставил приводную рукоятку в подрывную машинку. Крутанул ее секунд десять.

— Готов, — поднял глаза на Петелина.

— Взрывай!

В тот же миг палец Шварца нажал кнопку.

'Бабах!' — в сотне метров перед окопами вспучились в линялое от жары небо пронзительно-желтые, ослепительные столбы огня, жаркий порыв ветра ударил в лицо, нелепым комком отлетела в сторону пылающая фигура и замерла без движения. Егор инстинктивно пригнулся, почувствовав, как содрогнулась сама земля. На месте взрывов долго клубилось плотное облако пыли и дыма, заволакивая войско русов.

Вы хотя бы примерно представляете, какие ощущения испытываешь при взрыве ста пятидесятикилограммового фугаса? Даже если он снаряжен не тротилом, а пироксилиновой смесью, и взорвался не рядом. Не представляете? Так я расскажу. Это как будто кто-то со всей силы ошарашил тебя веслом по голове. Синапсы в головном мозге начинают биться в яростной, животной панике, и ты невольно стараешься вжаться в землю, желая слиться с ней, давя судорожные позывы бежать, бежать куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого ада. Как-то так, только еще страшнее, еще отвратительнее. Словом, исключительно отвратительные ощущения. Вчера полдня саперы-самоучки, хотя любой профессиональный военный в этом деле хоть чуть-чуть, но понимает, устанавливали заряды, а сверху — гальку в качестве поражающих элементов.

Позади, где затаились минометы, глухо бамкнуло. Спустя мгновение посреди облака пыли с резким, сухим треском разрываемой материи расцвели багрово-дымные цветы взрывов. Спустя несколько секунд — снова и снова. Кольчуги не спасали. Свистели каменные осколки, убивали, безжалостно рвали человеческие тела. Окровавленные воины рушились на траву, словно скошенные колосья.

Егор услышал жуткий, звериный вой — в поле перед окопами умирали, воя от нечеловеческой боли, с ужасом глядя на собственные оторванные конечности. Для аборигенов артиллерия пришельцев оказалась оружием немыслимой мощи, поражающим на дьявольски огромном расстоянии и с чудовищной эффективностью.

Егор до боли в глазах всматривался в облако пыли на полпути к лесной опушки. На инструктаже отец отдал приказ: если кто попытается двигаться в сторону окопов — огонь на поражение. А вот этого не хотелось — все-таки предки! Наконец пыль осела и, его взгляду открылась апокалиптическая панорама: сотни, тел: погибшие и молящие о спасении тонкими, дрожащими от невыносимой боли голосами, раненые. Большинство — юные, 20-30 лет, едва перешагнувшие порог зрелости, им бы жить да жить... Лишь изредка — убеленные сединами ветераны. Седовласый воин в кольчуге до колен, цепляясь за ускользающую жизнь, конвульсивно бил ногами по окровавленной земле, словно тщетно рвущийся с привязи загнанный конь.

Неподалеку, словно изваяние, застыл коренастый воин. Из-под расщепленного шлема пробивалась узкая полоска лица, кожа — обугленная зноем, съежившаяся в болезненные складки.

Кадык судорожно дрогнул. Егор отвернулся, лицо застыло мертвенно-бледной маской. Война дерьмо. Абсолютное дерьмо! Но он ни о чем не сожалел. Или мы, или они — и не мы развязали эту бойню!

Вражеского войска на опушке не было.

Первое отделение второго взвода осталось помогать раненым и оглушенным, дозор вышел первым и, выждав долгие, томительные минуты, вслед за ним отправилась сводная рота — преследовать отступающее войска князя Олега. Дрон всевидящим оком парил в двухстах метрах над головами русов, делая передовой дозор лишь формальной перестраховкой командира.

Врага настигли у самого берега, когда до спасительных кораблей оставалось рукой подать. Егор двигался в передовой десятке бойцов. Вышел из густых кустов и стал спускаться по крутому склону, в нескольких сотнях метров перед ним поспешно двигалось стадо усталых, запыленных людей. Именно стадо, потому что они двигались во всю ширину пляжа, без какого-либо видимого порядка. Дальнобойное, невиданное оружие попаданцев настолько поразило их, что вожди не могли навести порядок, а возможно, и не было уже их. Погибли при взрыве фугаса и минометном обстреле.

Свет солнца бликовал на металле остроконечных шлемах, на наконечниках копий и кольчуг. И ни одного конного воина.