Квинт Лициний 3

Джордж не был новичком в высотно-штурмовой подготовке, а проблему замков решили еще два года назад — специалистка на контракте, заехавшая из Франции в составе группы таких же старушек-одуванчиков, виртуозно орудовала отмычками и сняла за свою непростую жизнь отпечатки с тысяч сувальд.

Так в самом центре Ленинграда была проложена тайная тропа. Начавшись с Невского, от входа в Театр комедии, она вела мимо темных по вечерам окон учреждений к задам кинотеатра "Аврора" и оттуда, из глубины глухих дворов, на улицу Ракова. Месяц назад передовая группа заезжих оперативников ЦРУ прошла по маршруту, проверив все еще раз, и заодно оборудовала основной и резервный тайники со сменной одеждой, обувью и кое-каким альпинистским снаряжением для Джорджа.

Все было настроено на успех. Оставалось воплотить его этим вечером в жизнь.

Карл с Джорджем пристроились в жидкий пока ручеек театралов. Седенькая бабулька на входе оторвала контрольки, и оперативники неторопливо прошли в вестибюль. Скрытная покупка билетов была отдельной операцией ЦРУ — нельзя было позволить Комитету подготовиться к работе в театре заранее, но точно так же сейчас было важно не волновать следующих позади топтунов, оставаясь постоянно в их поле зрения. Поэтому американцы шли к гардеробу вальяжно, легко позволяя обогнать себя спешащим к буфетам зрителям.

Вычислить двух наблюдателей, заскочивших в вестибюль почти сразу за разведчиками, не составило бы труда и для неопытного практиканта, но и Карл, и Джордж знали, что это обманка: прямо сейчас на одной из соседних улиц в каком-нибудь "рафике" с закрашенными стеклами, что выполняет функцию разъездной реквизитной для наружки, торопливо переодевается в "приличную" театральную одежду та команда, что на самом деле будет пасти их здесь до конца спектакля.

"Пять-шесть минут еще есть", — прикинул Джордж, пристраиваясь в недлинную очередь.

Сухонькая гардеробщица с почтением приняла дорогие пальто. Джордж отошел к ростовому зеркалу и придирчиво осмотрел себя с ног до головы. Шерстяной костюм глубокого синего цвета, ослепительно-белая рубашка, яркий лиловый галстук... Да, определенно, он будет хорошо заметен издали, даже в толпе.

Из-за спины накатил запах дорогого одеколона и хорошего табака — это подошел и встал чуть позади Карл. Провел пальцами по волосам над ушами, одернул манжету.

Серые глаза смотрели из зеркала серьезно. Слишком серьезно для этого театра.

— Я хочу советского бренди, — капризно заявил Джордж, — комедия будет мертва без него! И икры!

Карл отмер и криво усмехнулся:

— Тогда вперед?

Джордж чуть повертел головой, словно растягивая чрезмерно тугой ворот рубашки.

Наблюдатели, как и предполагалось, разделились, взяв их в "коробочку": один, чуть приотстав, увлеченно изучал программку, второй же прошел вперед и занял позицию около лестницы, ведущей наверх, к залу и буфету.

— Да, — согласился Джордж, — вперед, и да поможет нам бог. О! — всплеснул он руками, завидев впереди вход в мужской туалет. — Я быстро, ты не успеешь и соскучиться.

— Я здесь подожду, — сообщил ему в спину Карл и подпер стену напротив.

Джордж миновал курительную комнату, уже успевшую наполниться клубами едкого дыма, нашел свободную кабинку и зажурчал, негромко насвистывая тему из "Казановы" от Нино Рота. Почти сразу кто-то чихнул, потом тихонько пробормотал "goddamn".

(goddamn — проклятье (англ.)).

Джордж завершил свои дела и оглядел узкое пространство, в котором он заперся, — ему предстояло провести тут почти час. Сейчас из какой-то кабинки неподалеку выйдет его хорошо загримированный двойник, в таком же темно-синем костюме и с приметным галстуком на шее, выйдет и пойдет пить с Карлом коньяк, уводя подошедшую команду наблюдателей на второй этаж. Джордж же вывернет костюм-хамелеон, явив неприметную изнанку, снимет галстук и приладит парик. Чуть поработает с макияжем и, выждав немного, поднимется через служебную часть здания на шестой этаж. Там, в тесной кладовке под крышей, за сложенными вдоль стены кумачовыми транспарантами, что выносятся на улицу два раза в год, в тайнике ждет его сменная одежда. Переодевшись, он протиснется через узкое окно на пожарную лестницу (пальто надевать придется уже на улице) — и в путь, по крышам. По дороге придется спуститься по веревке на два этажа вниз. С этим он справится, в том нет сомнений.

Самое сложное будет потом.

Тот же день, полтора часа спустя

Ленинград, Невский проспект

Этот город не уставал напоминать Джорджу давно забытое: что такое холодный злой ветер в лицо, от которого горят уши и покалывает щеки. Хотелось наконец уйти из выстуженного подземного перехода в тепло, но упрямый прибалт продолжал торговаться, нудно растягивая гласные:

— Я понимаю, что было две, — говорил он, уныло мигая белесыми ресницами, — но я потратился. Надо еще пятьсот пятьдесят.

Американец с отвращением изучил немолодое лицо напротив: узкий костистый нос, бледные тонкие губы и впалые, словно у туберкулезника, щеки.

— Да на что ты мог столько потратить?! — Джордж был живым воплощением скепсиса.

— Следил же. Не сам. Там опасно — черная "Волга" забирает. И отца, и сына.

Рогофф постарался скрыть невольно вспыхнувший интерес. Впрочем, собеседник упорно смотрел ему куда-то в грудину, словно никак не мог оторвать взгляда от крупных пуговиц на темно-сером пальто. Это нервировало — в одной из них был скрыт объектив.

— Надо было узнать распорядок, где учится, привычки, — продолжал долдонить моряк.

Голос у него был зыбким, дрожащим, словно оконная занавеска на ветерке. Корявые пальцы мелко подрагивали, и круглились под кожей узловатые кости.

— И что выяснил? — скучно проскрипел Джордж.

— Две пятьсот пятьдесят, — глухо повторил прибалт и упрямо насупил жидкие брови.

Холодный и влажный сквозняк вновь протянул подземную трубу, лишая Джорджа остатков тепла.

— Arsehole, — процедил американец с ненавистью в голосе и полез во внутренний карман пальто.

(Arsehole — задница (англ. ругат.)).

На лице моряка проступил намек на довольство. Так могла бы улыбаться обгаженная олушами скала в Северном море в те редкие дни, когда ее ласкает солнечный свет.

— На, — Джордж сунул ему в руки конверт.

Тот поворотился к стене, прикрывшись корпусом, и отогнул клапан. Открылась нетолстая пачка светло-бежевых купюр.

— Simts dalas, — пробормотал прибалт и принялся неторопливо пересчитывать.

(Simts dalas — cотки (латыш.)).

— Латыш? — уточнил, постукивая ботинком о ботинок, Рогофф.

— Не суть... — Пальцы заработали быстрее.

Джордж еще раз принюхался. Все вроде сходилось: одежда на морячке была чистой, городской, но сквозь нее все равно пробивался легкий запах машинного масла и солярки.

— Две тысячи, — подвел черту прибалт и торопливо засунул деньги за пазуху. — Еще.

— Пфф-ф... — цэрэушник обреченно выдохнул и достал портмоне. — Раз, два...

— Вот теперь хорошо. — Приняв доплату, моряк принялся с тревогой озираться. — Пошли, где люди.

Они поднялись по ступенькам, и Рогофф невольно оглянулся, а потом озадаченно цыкнул — да, как Синти и сказала, на мраморном козырьке над спуском действительно была невероятная надпись: "Ленинградский ордена Ленина метрополитен имени Ленина".

Американец задумчиво посмотрел сквозь возвышающуюся на противоположной стороне улицы пятигранную башню и пробормотал под нос:

— Непостижимо... Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью.

— Что? — переспросил прибалт.

— Да, — экспрессивно взмахнул рукой Джордж, — говорю, действительно наступило то самое таинственное время, когда лампы на Невском дают всему какой-то заманчивый, чудесный свет.

В водянистых глазах попутчика на короткий миг мелькнуло странное. Потом взмах бесцветных ресниц все стер, и Джорджу осталось только гадать, почудился ему или нет этот призрак узнавания.

На углу Гостинки было почти безлюдно: могучее племя спекулянтов и фарцовщиков уже разошлось — кто домой, кто по кабакам. Джордж остановился, поворачиваясь к своему проводнику:

— Ну, и что ты выяснил о парне? И где он?

— Да выяснил немного... Юра зовут. Студент второго курса. Университет. Восточный факультет.

Джордж непроизвольно подался вперед.

— Отчим... Не знаю кто. И знать не хочу. — Оказавшись с деньгами на Невском, прибалт заметно приободрился, и в речи его стали проскальзывать интонации.

— Так... — Разведчик потер замерзшие ладони. — И где он?

— В "Метрополе". День рождения друга. Это рядом, сразу за Гостинкой. Если зайдем, я покажу. Но говорить с ним будешь без меня. — Жесткий рот прибалта словно выстругивал короткие фразы.

— Хорошо, — согласился Рогофф, — веди.

Шли молча: все было сказано, и Джордж приступил к восхождению на пик своей формы.

Еще в театральном туалете он прокапал в нос боевой коктейль из трех анксиолитиков, и мир вокруг теперь играл свежими красками. Сейчас наступило время для расширения достигнутых эффектов, и в рот отправилась пластинка жевательной резинки. В этом "Ригли" от оригинала был только логотип, даже этикетку для них делали под заказ, легендируя резкий кисло-терпкий вкус сказкой о пробном выпуске. Впрочем, никакой специальной химии тут не было. Жевание само по себе разгоняет мозговое кровообращение; кислинка придает зрению дополнительную остроту и ночную чувствительность — это хорошо знают снайперы; терпкость вкусу дарил концентрат боливийского тримате.

Когда спутники миновали центральный вход в Гостиный двор, Джордж запрокинул голову до упора, словно вдруг заинтересовавшись облачным небом, а через несколько секунд резко кивнул. На миг мир вокруг поплыл, затем по затылку, ушам прошла волна тепла и наступила необычайная ясность мысли.

Еще через десять шагов Джордж наконец впал в то воистину волшебное состояние расслабленной боевой готовности, когда тело словно плывет само по себе, а мир вокруг ощущается одновременно и предельно детализированным, и целостным.

Со всех сторон стали проступать не замечавшиеся прежде подробности. Город начал слоиться, будто здесь и сейчас вдруг истончилась грань времен: Петербург его бабушек отчетливо просвечивал сквозь Ленинград, словно некий утонувший в камне Китеж, который надо непременно освободить и очистить.

Джордж сжал кулаки и решительно зашагал к показавшемуся из-за угла "Метрополю".

Монументальный седоусый швейцар, скучавший до того за роскошным дверным стеклом, чуть довернул голову, отслеживая целеустремленно приближающуюся пару. Словно крупный сом, оценивающий из-под приросшего к берегу плавуна проносимые темной водой специалитеты, он на одних инстинктах выделил в вечернем уличном потоке возможную добычу, и даже неброская одежда обоих не смогла сбить его с толку. За шесть шагов до двери Джордж коротко взмахнул ладонью с зажатым между пальцами червонцем, и страж ворот скупо улыбнулся, довольный своей наблюдательностью.

— Прошу. — Чуть склонившись, он открыл дверь и походя принял банкноту. — Мест нет, но я позову старшего.

Вернулся он быстро, следуя за невысоким властным армянином. Еще не доходя до претендентов на обслуживание, метрдотель завершил привычный анализ: на сколько их можно будет обсчитать, чтобы не сильно обидеть, — и остался приятно удивлен получившимся результатом.

— Мы дополнительный столик поставим, — доверительным тоном сказал он, — подальше от сцены, чтобы вам оркестр не мешал. Я распоряжусь. Раздевайтесь и поднимайтесь в зал, я вас встречу.

— Действуйте, — брякнул, не подумав, Джордж, и по хищно сверкнувшему взгляду главы халдеев понял, что эта неосторожно вылетевшая команда встанет ему позже рублей в десять дополнительных расходов. Не то чтобы его это на самом деле заботило — досаду скорее вызывало то, что он на миг выпал из принятой им на вечер роли жучка средней величины.

"С другой стороны, — подумал он, — и швейцар, и метрдотель аутентичны. Уже хорошо".

Откуда-то издали неслось задорное "Потолок ледяной, дверь скрипучая...", и Джордж понял, что всерьез голоден.

— Я закажу, а ты пока осмотрись, — дал он на ходу негромкое указание молчаливому прибалту.

Хорошо разогретый зал уже вовсю танцевал. Заставленные едой столики сиротели без посетителей.

— Прошу. — Ловкий официант стремительно сервировал новые места. — Вот меню.

— Э-э-э... — Джордж вальяжным жестом остановил суету. — Тебя как зовут?

— Рома.

— Рома, просто сделай красиво. — Рогофф провел рукой над столом. — Сможешь?

Тот довольно осклабился:

— Мясо, рыба, птица? Вино, водка?

Джордж на миг задумался.

— Вино. Красное, сухое, грузинское. Остальное под него.

— Сейчас все будет. — Официант с уважением поклонился и быстрым скользящим шагом устремился на кухню.

Закончилась очередная песня, и к соседнему, стоящему почти вплотную, столику двинулась парочка разогретых спиртным и танцами мужчин. Автоматизм разведчика, и без того не выключающийся ни на мгновение, принял новую задачу к исполнению, к тому же один из идущих — фасонистый молодой человек в потертых, несколько коротковатых джинсах и клетчатой рубашке — носил затемненные очки-авиаторы и тем вызывал настороженность: свет в зале был и так приглушен.

Расширившееся периферическое зрение Джорджа позволяло следить за объектами не поворачивая головы, поэтому он даже не удивился, когда приземистого усача пьяно мотнуло в сторону разведчика.

— Извини, брат, — просипел обладатель пышных усов, резко опершись на спинку стула.

Он улыбнулся виновато, выдохнул, и сквозь густые винные пары свою печальную историю кратко поведал разошедшийся в желудке жирный холодец.

— Ничего страшного, — великодушно ответил Рогофф, поворачиваясь вполоборота.

— Прошу прощения, — проговорил чуть в нос фасонистый. — Вилли сегодня немного испачкал свои пальцы в грязи.

— Правда? — Джордж недоверчиво покосился на лакированные штиблеты усатого.

— Да, — кивнул парень и приобнял собутыльника. — Вилли, пошли, нас ждет еще путь к себе.

Но вцепившийся в спинку стула усач проявил неожиданную самостоятельность:

— Брат! — он наклонился к Джорджу почти вплотную. — Ты как к братьям относишься?

Глаза его за толстыми линзами пьяно косили.

— Да для меня все братья — сестры, — важно сообщил Джордж.

Усатый застыл в наклоне, смешно вытаращив глаза.

— Колоссально, — воскликнул, забыв о манере говорить в нос, фасонистый. — Вилли, а ведь это — колоссально!

— Да? — удивленно обернулся усач и покачнулся.

— Да. — В голосе парня послышалось и волненье, и восторг. — Пойдем, я тебе сейчас все объясню.

— Лонглив! Мы еще повоюем! — возбужденно взмахнул сжатым кулаком тот, кого назвали "Вилли", и, поддерживаемый своим более трезвым собутыльником, неуверенно отпустил спинку.

Рогофф с интересом следил за ним: был немалый шанс, что при попытке сесть усач или перевернет столик, или промахнется мимо стула. Но тут латыш вдруг дернул Джорджа за рукав:

— Вон. Вон, наверху, на балконе. — В голосе его появились признаки возбуждения, и речь потекла чуть быстрее. — Спиной. В темно-синей рубашке.