Холодные ручейки страха поползли по венам молодой куноичи. Ставшие свинцовыми руки расслабились, лишь чудом удержав резко потяжелевший танто. Обессиленная Мей чувствовала, что была не готова к такой битве. К битве, возможно вовсе и не нужной, при вырезанной-то большей части отряда. Может, уже можно было считать миссию уже выполненной? Может, ей уже можно было вернуться? ..
"Нет! — буквально взвыла её натура — Не прикрывай свою трусость! Борись с ней! Ни шага назад!"
Неуверенность, постепенно наполняющая сердце девушки в один миг сменилась если не презрением, то уж точно полнейшим безразличием к собственной жизни. Нет, она не повернет назад! Решение, принятое еще тогда, перед пустым взором мертвого брата, не позволит ей этого. Только вперед. Вперед до самой смерти.
Вновь поселилась сила в ноющих руках, голова вновь очистилась от панических мыслей, окровавленный танто вновь приготовился к новой порции крови. Мей ожидал последний и возможно сильнейший её враг ...
Едва заметно дернулась ткань на входе, пропуская в палатку скользнувшую ужом фигуру девушки. Её глаза уже привыкли к темноте, её шаги были не слышны, её дыхание беззвучно, на её стороне была неожиданность — всеми своими действиями она старалась поднять свои шансы на успех. Именно так — все или ничего...
Вот только удача решила посмотреть в другую сторону.
Стоило только темноте палатки полностью заполнить взор юной куноичи, как едва различимая тень в в глубине помещения резко дернулась. Раздавшийся следом шелест разрезаемого воздуха, сложно было попутать с чем бы то ни было. Резкий перекат в сторону оставил позади звук разрываемой кунаем ткани, а следующий без промедления за ним рывок, в одно мгновение сократил и так небольшое расстояние до врага. Мей хотела закончить бой быстро. Танто, занесенный для удара еще в момент низкого старта с тряпичного пола, с силой опустился на голову вражескому шиноби...
Звон столкнувшихся лезвий едва не оглушил, уже готовую к предсмертному хрипу противника, девушку. Жесткий блок чудом не выбил оружие из её рук, которое она смогла удержать лишь ценой диких усилий.
"Назад! — возопили инстинкты и отработанные долгими боями с наставницей рефлексы. — Разрывай дистанцию и вновь бросок!"
Мышцы на ногах напряглись, уже готовясь отбросить Мей от стойкого неприятеля, как внезапная вспышка боли, раскаленной иглой пронзила её неподготовленное сознание. Правая рука, что стальной хваткой сжимала рукоять танто, едва ли не взорвалась от охватившей её агонии. Клинок, служивший ей верой и правдой уже не первый год, глухо упал на мягкий тряпичный пол.
Почти ослепшая от боли Мей грузно приземлилась в нескольких метрах от своего противника. Баюкая два неестественно вывернутых, агонизирующих пальца на руке, девушка отчаянно пыталась вернуть ясность, как глазам, так и мыслям. Удавалось это дело слабо — враг оказался куда сильнее, чем она могла рассчитывать. А уж маневр, что выкинул этот неизвестный, оценила бы даже Ринго.
Ситуация складывалась плачевная. Лишенная оружия и, по вине недееспособной руки, возможности сложить хотя бы одну примитивную печать, Мей чувствовала себя как никогда уязвимой. Ей нужно было срочно что-нибудь придумать, иначе...
Шелест разрезаемого лезвием воздуха повторился, но среагировать теперь Мей уже не смогла. Повторно брошенный кунай без труда прошил защитную жилетку и глубоко увяз в ее плоти. Сила броска была такова, что хрупкое тело Мей, разрываемое от боли как в правой руке, так теперь и в противоположном плече, буквально отшвырнуло к брезентовой стене палатки.
"Терпи! — чувствуя поднимающуюся злость, кричала на себя девушка. — Терпи и думай!"
Новое ранение, что должно было окончательно сломить её, будто наоборот, своей болью оттенило потерю пальцев одной руки, так сильно ошеломившую куноичи немногим ранее. Боевой дух воскрес, вернув и желание сражаться.
Не пролежав на полу и краткой секунды, Мей рывком вскочила на ноги и, пошевелив левой рукой, что, несмотря на торчащий в плече кунай, слушалась вполне сносно, довольно оскалилась:
— От этого и попляшем.
— Лучше бы тебе остановиться, дура, — раздался в ответ ей до боли знакомый голос, сопровождаемый резкой вспышкой света. — Иначе покалечу еще сильнее.
Мей застыла, шокировано уставившись на раскинувшуюся перед глазами картину. На какой-то миг, в попытках осмыслить то, что она сейчас видела, девушка умудрилась даже забыть о собственных ранах.
По центру комнаты, вольготно расположившись на явно мертвом мужчине, почти с нежностью опираясь на один из мечей Киба, на пол лезвия увязшем в теле вражеского командира, восседала хмурая как никогда Ринго. Другой клинок, с фонарем каким-то чудом висящим на его острии, был небрежно перекинут через плечо.
Боль исчезла. Исчез и задор, и азарт. Исчезло все, что так или иначе не было связанно с явно раздраженной наставницей. Мей, привыкшая к несерьезной, шутливой и задиристой Ринго, сейчас смотрела на неё так, будто видела впервые в жизни. От прошлой игривости не осталось и следа. Только горечь и тонна недовольства, направленные точно на неё — её воспитанницу.
Меч с неприятным хрустом вырвался из груди мертвого мужчины, окропив пол брызгами еще теплой крови. Фонарь бесшумно сорвался с острого лезвия и, глухо ударившись об тело вражеского командира, вновь погрузил всю палатку во мрак. Ринго поднялась.
Ослепленная неожиданно вернувшейся темнотой Мей не видела наставницы, не слышала ее шагов, не чувствовала возмущения воздуха за ней, но откуда-то все же знала, что та покинула место их глупой схватки. Покинула, оставив после себя лишь кровь, боль и тихую, полную разочарования фразу:
— Ты провалилась.
* * *
Темное время суток более не пугало меня, скорее даже наоборот — его поддержка была ощутима. В этой жизни для меня, наделенного едва ли не всевидящими глазами, более не существовало того, что люди любили называть "страхами в ночи". Здесь темнота не имела надо мной власти.
Именно благодаря Бьякугану я мог не таясь передвигаться по ночам, не испытывая при этом ни малейшей опасности. Тракт, его окрестности и даже небольшой лесок, расположившийся чуть в стороне — все это захватывал радиус моей обозримой сферы даря мне ощущения безопасности и спокойствия.
Я шел быстро, не скрываясь, желая поскорее добраться до своего первого пункта назначения — порта Корто, города, которых так часто посещал мой хорошо знакомый охотник. Пускай, самому побывать в нем ранее мне не удалось, но найти его было не сложно — дорога была всего одна.
Я шел быстро, радуясь, что благодаря своим частым походам по лесам, мне можно было позволить себе подобные путешествия, даже несмотря на свой юный возраст и неокрепшее тело. Сомневаюсь, что смог бы осилить его раньше, без тех изматывающих занятий с Мана...
Легкий прыжок, необходимый для того, чтобы сбить себя с мысли, и я вновь продолжаю свой путь. Теперь, правда, уже под легкий перезвон медных монет у себя в котомке... Чёрт.
Стыд.
Раскаяние.
Как бы я ни старался отгородиться от этой парочки, она вновь и вновь меня настигала, не отпуская и продолжая истязать мою память. Будто вирус, искали или ожидали любую брешь, чтобы вновь прорваться и начать гадить. Я старался принять их, сжиться с ними, смириться, но нет, не получилось. Слишком сильны они были, слишком горькими были куски воспоминаний, зарытых мною в глубине памяти и нагло вытащенных ими на поверхность...
...будоражащий воображение запах коптящегося и вяленого мяса, нанизанного на металлические пруты, ожидающего своей очереди для отправки в подвалы...
... сладкий перезвон медных монет и завораживающий хруст бумажных купюр, припасенных на черный день...
... и громкий, подобно выстрелу треск красивого лука, что пожелал сломаться, но не расстаться с собственной тетивой...
Солоноватый вкус собственной крови и боль в укушенной руке вновь вернули меня из черных, но таких ярких воспоминаний. Тоска и щемление в груди, так же спасовав, пропали, будто их и не было вовсе.
Я справлюсь. Я смогу. Я решил...
...и я не вернусь.
На горизонте наконец-то замаячили первые крыши домов небольшого торгового порта Корто. Вот оно — мое спасение от тяжких дум и воспоминаний. Вот оно — начало моего путешествия.
Саднящая, прокушенная рука уверенно нащупала на поясе плотную и крепкую кожаную маску. Мои глаза должны остаться лишь моими.
Примечание к части
Эта глава в первую очередь оказалась тяжелой именно для меня — писать её это сущие муки ада. Надеюсь, что смог передать все так, как и задумывалось.
Как она вам? Какого Ваше отношение к главное герою и его поступкам? Понимаете ли вы его, принимаете ли?
Пишите — мне будет интересно)
Ну и для тех, кто не знает что такое "Турецкий лук" — http://samlib.ru/img/r/ranaros/posledamswoejudachi/ker.jpg
Ну и то, что в самом конце Акио натянул на свое покореженное личико — http://samlib.ru/img/r/ranaros/posledamswoejudachi/akio-maska2.png
Первые шаги.
Темное полотно над головой, луна, яркие звезды... Такое похожее на привычное мне небо, как ни крути было все-таки чужим. Такая похожая на привычную мне растительность и живность так же были частью чужого мне мира. Мира, на который я не имел ни малейшего права. Мира, в котором я, ни смотря ни на что, включая свою чуждость, продолжал жить.
Так что заставляло меня, впрочем, как и любого другого человека, двигаться вперед, невзирая на любые невзгоды? Что заставляло нас прокладывать свой путь? Надежда, цель, стремление, эгоизм или забота? Возможно. Подобных движущих факторов было неисчислимо много и не было среди этого множества ни одного неверного. Каждый их них, так или иначе, принуждал к действию, заставлял идти, преодолевая всевозможные препятствия.
Движение — жизнь, а жизнь есть все. Прогресс, рост, познание, развитие — все это вызвано им, желанием не стоять на месте.
Мною двигала месть — темная сторона светлых радостных мгновений, желание разрушения, но не созидания. Именно она толкала меня в спину, заставляя придумывать и воплощать в жизнь планы и проекты, именно она была моей первой и, надеюсь, далеко не последней целью, именно она оправдывала любые совершенные подлости на моем пути.
Да, в момент ухода из дома Мори у меня был тот самый, хорошо продуманный, как я сам считал, план дальнейших действий. Он казался мне идеальным — сложно было придумать хоть что-нибудь, что ломало бы задумку в целом. Все проблемы и препятствия, которые все же рождались силами моей фантазии, казались такими натянутыми и надуманными, что невольно вселяли лишь уверенность в нем. Уверенность, как показало время, слепую и необоснованную. Подвела ли меня фантазия, или отсутствие фанатического упорства, или несерьезное отношение к продумыванию деталей, но факт оставался фактом — с первыми, же проблемами я столкнулся уже у первых домов небольшого, но кажущегося мне громадным порта.
Что для человека, совершившего ряд подлостей в отношении приютившей его семьи, обокравшего её и бросившего едва ли не на голодную смерть, должно было быть в приоритете при побеге? Поиски нового жилья, источника заработка? Нет. В приоритете должен был быть сам побег — как можно быстрее, в кратчайшие сроки оказаться так далеко от столь памятных мест, как это только возможно. Любая потраченная зря минута приближала бы то, от чего беглецу и приходилось бежать.
И я бежал. Бежал боясь не погони, а повторной встречи с обманутым охотником.
Уже не помню, когда мне впервые на ум пришел корабль, но закрепился он там крепко. Быстрый, безопасный и, что более важно, доступный — не это ли идеал? Я знал, что порт в нескольких часах моего хода с радостью предоставит мне все необходимое — начиная от таких нужных географических карт, заканчивая и судном с нетребовательным капитаном, готовым за звонкую монету подбросить меня до следующего города. Свободный от государственных границ и не облюбованный шиноби способ перемещения, державшийся в отдалении от разворачивающейся войны — что в моем случае могло быть лучше? "Ничего, " — отвечал я и продолжал развивать именно это направление... совершенно забыв учесть время суток и еще один немаловажный фактор.
Ночь. Так уж вышло, что при всем "тщательном" планировании побега я совсем забыл учесть именно её. И вот теперь, столкнувшись с первыми проблемами, пожинал плоды своей глупости. Город, который должен был дать мне столь много, встретил меня пустыми улицами, кое-как освещаемыми масляными фонарями, да темными окнами немногочисленных магазинов. По дорогам не катались направляющиеся в порт навьюченные караваны, желающие переправить свои товары морем, не бегала малышня, выпрашивающая пару монет, не галдели ушлые торговцы, заманивая к себе мимо проходящих. Только лишь редкие и явно подвыпившие бродяги шатались от одной обочины к другой.
Плохо, все это было плохо. Для меня, не представляющего даже в какой стране он находится, этот город должен был стать источником многих ответов, толчком, который направил бы мой путь дальше, но, ни как не очередной проблемой, требующей немедленного решения. Получилось, как получилось — теперь я мог лишь стоять посередине пустой улицы и судорожно прикидывать все возможные действия...
— Эй, малыш! — раздался грузный мужской голос, едва ли не над самым ухом. — Ты что тут забыл?
Я, задумавшись до такой степени, что перестал обращать внимание на все окружающее, с трудом удержал громкий выкрик — за мной, держась за столб с фонарем, стоял мужик, побитый как годами, так и кулаками. Расползающийся от него запах, его вид буквально вопили о том, что тот был недавно выпнут из какого-нибудь питейного заведения.
— Тебя не касается, — как можно ровнее отвечаю я, делая несколько шагов от него, — иди куда шел.
Но нет. С прыткостью, которой не ожидаешь от подвыпившего и избитого мужичка, он, в два шага оказавшись рядом со мной, с силой схватил меня за правое плечо.
— Детям нельзя бродить по ночам! — проснулся в пьянице праведник. — Где ты живешь?
"Вот же пристал!" — проскользнула раздраженная, так и не озвученная мысль. Я молчал, в уме прикидывая, как можно было безболезненно отделаться от этого навязчивого мужичка.
— Эй! — вновь протянул он, делая один шаг навстречу мне. Больше я ждать не стал, и не намереваясь вести душевные беседы с невменяемыми людьми, с силой опустил собственную пятку точно на открытый носок его сандаля.
Раздавшийся глухой вскрик мужчины стал для меня сигналом к побегу. Резко дернув плечом, я уже приготовился скрыться в переулке, когда ключицу пронзило острой болью. Хиленький на вид пьяница вцепился в меня воистину мертвой хваткой.
— Ах ты, ублюдок! — гневно вскрикнул он, от души размахнувшись свободной рукой...
Только тут, только смотря на гиганта с занесенной для удара рукой, до меня действительно дошло осознание того, насколько же маленьким я все же был. Его мозолистая ладонь, что с легкостью закрыла бы собой все мое лицо, казалась едва ли не самым настоящим орудием убийства... и она приближалась. Медленно, будто в замедленной съемке я видел каждый миг её движения, каждое биение жилки на её запястье, каждый напряженный мускул. Видел и знал, что все это движется в мою сторону.
