Оборотная сторона Света. Часть 1 Бешеный Волк

— Благодарю за совет, — в голосе даэйра на несколько мгновений промелькнули ядовитые язвительные нотки. — Непременно поищу. И непременно наведаюсь к вам в гости, как только что-то выясню.

Исполин присел, с треском расправил крылья и мощно оттолкнулся, чуть не сбив магистра с ног порывом ветра. Какое-то время еще слышалось удаляющееся хлопанье крыльев, но самого Смертоносца ночная тьма поглотила почти тотчас.

Малефор сплюнул в сердцах и очертил в воздухе арку портала. После разговора со Смертью (настоящей, не то, что этот болван Кассин!) хотелось оказаться поближе к теплому камину.

* * *

Они двинулись на приступ еще до рассвета. Снежная темень расцветилась дымными огнями факелов, ее тишь разорвал яростный гул голосов. От людей веяло злостью, желанием сровнять с землей груду камней, в которой засели эти алденовы волки. Они остервенело перли таран, упрятанный под наклонные щиты из досок и шкур, присыпанные сверху снегом от горящей пакли. Часть тащила штурмовые лестницы под прикрытием косо летящих стрел. Кажется, тактическая разумность совсем покинула командора.

Гнев делал воздух тяжелым и ядовитым.

Как и тогда, Волк открыто стоял на зубце стены, расправив крылья и рыщущим взглядом высматривая личных врагов. Без доспехов, в распахнутой куртке, с растрепанными волосами.

Стрелы почему-то все до единой летели мимо него.

— Осерчали за лошадок-то... — хмыкнул он себе под нос. — Идите-идите... нас взять легко.

Они шли, свято уверенные в том, что боеприпасы у защитников кончились — со стен не было пущено им в ответ еще ни одной стрелы, сыпался только отборный мат бунтовщиков, застывших редким строем между доспехов, спешно надетых на швабры и торчавших между зубцов "для количества".

На губах у Волка, как приклеенная, застыла наглая усмешка, но на самом деле он напряженно ждал. Сердце, заходясь, болезненно колотилось о ребра.

"Ну, где ты, сволочь?"

За строем атакующих на какие-то мгновения мелькнули белесые глаза некроманта.

И в упор посмотрели на него.

Волевой удар едва не сшиб вниз. Заставил покачнуться, хватануть ртом воздух.

"На колени, пес!"

Ваэрден рыкнул и взмахом крыльев удержался на месте.

"Размечтался. Я не твоя собака".

Кости скрутило болью. И тут же стрела ударила в плечо. Он только зашипел на Тагара, попытавшегося опять сдернуть его под защиту зубца

— Делайте вид, что вам нечем отбиваться, мать вашу! Оставьте меня в покое!

Стая послушалась. Пустили несколько жиденьких залпов стрел похуже, изображая попытку защитить ворота и отпугнуть орденцев от стен.

У вожака темнело в глазах. Он не видел самого Юфуса, но все отчетливее чувствовал, как желание подчиниться бывшему хозяину удавкой пытается стянуть разум. В памяти всплывал все тот же подвал, полный удушливой мглы, холодного железа, унижения и страха. Боль стучала в висках в такт ударам тарана по воротам. Те трещали, поддаваясь. Подпиленный засов вот-вот должен был разлететься.

Покорись, и боль ослабнет, нашептывала чужая воля. Сдайся, пес.

"Нет!"

— По моей команде поджечь фитили!

"Ты мой"

"Катись к демонам!"

Память о Воладаре. Волк спрыгнул с зубца и вцепился в эти воспоминания, в узы со своим риану, как в спасительную соломинку, превратив их в щит. Кругом его бойцы спешно спускались со стен и поджигали заранее заготовленные запалы. Внутри Воладар, услышав молчаливый призыв, старался помочь, как умел. Ваэрден с головой ухнул в ворох чужих детских воспоминаний, пытаясь ими заглушить навязчивый зов.

Трещали под ударами ворота.

Трещало спокойствие. Но ифенху вокруг продолжали делать свое дело, это помогало Волку удерживаться на грани ясного рассудка.

Засов, наконец, не выдержал, и люди ввалились в ворота вместе с тараном, запоздало сообразив, что решетка поднята и заманивали их сюда нарочно. Развернуться и отступить назад они уже не успевали, вперед — не пускал сваленный кучей мусор.

— Под северную стену, быстро! — рявкнул Аль-хэйне.

Кто-то споткнулся — Ваэрден рванул нерасторопного телекинезом и швырнул вперед себя, ринувшись следом. Успеть добежать до тоннеля! Только бы успеть!..

Грянул взрыв. Во все стороны полетели обломки хлама, куски доспехов, брызги крови, гвозди и щепки. Запахло паленым, дым начал выедать глаза. Кому-то из стаи сорвало голову с плеч — узы печально тенькнули, обрываясь...

Волк охнул от чувства чужой смерти и дал слабину в защите, споткнулся.

Стая уже скрылась в низком зеве прокопанного за несколько месяцев тоннеля, когда Ваэрден рухнул на землю, захлебываясь воем от боли. Упиваясь победой, мучитель дернул удавку, намертво затягивая узел. Тело свело судорогой, боль просверливала голову насквозь. Среди мечущихся в пожаре людей уже можно было различить приближение хозяина. Волк отчаянным усилием потянулся за ножом, собираясь перерезать себе горло.

Лучше сдохнуть по-собачьи в луже крови, чем снова ублажать это чудовище.

Резко и терпко пахнуло чешуей. Чьи-то руки сгребли его поперек туловища и перебросили через плечо, как куль с мукой. Оружие улетело куда-то, навалились темнота и тишина... Только шептал что-то монотонное голос Змея, вливаясь в мозг и отчасти приглушая боль.

Дальше Ваэрден мало что помнил. Взволнованные голоса, стремительные шаги, запах земли, потом холодный ветер по лицу. Короткая резкая боль, прострелившая руку. Слабость. Темнота забытья, снова боль во всем теле — словно по нему проскакал табун одоспешенных лошадей. Запахи лагеря — огня, животных, готовящейся еды, женщин, детей... Очень хорошо знакомый холод лунника на коже никак не вязался с ощущением безопасности. Боль то отступала, почти позволяя открыть глаза, то сдавливала голову с новой силой. И шепот, постоянный шепот ненавистного голоса в мозгу... То увещевания и улещивания, то угрозы просачивались в сознание каплями жгучего яда.

"Капля камень точит"

Кто это сказал?..

Теплый запах крови возле самого носа. Кто-то мазнул ладонью по лицу, дразня. Он без раздумий вцепился в предложенное и пил, пил, пока его не оторвали от неизвестного добровольца. Темнота, опять вкус крови... Какое-то движение.

— Иди к нам... Мы ждем тебя. Иди к нам...

* * *

Обоз двигался на северо-северо-восток вдоль границ Тореайдрова леса. Санная змея в сопровождении вооруженных всадников с раннего утра и до поздней ночи тащилась вперед, уходя прочь от власти Инквизиции. Каждые несколько часов часть воинов сменялась в дозорах — ифенху опускались на четыре лапы и отправлялись кто искать пропитание, а кто упреждать опасности. Бывшие орденцы в основном, оставались охранять женщин и детей. Людям у Темных особой веры не было.

И так изо дня в день...

Лемпайрейн лежала в теплом полумраке гнезда из шкур и одеял, согревая собой мечущегося в беспамятстве Волка. Ей было страшно. Мужчина в руках лежал все одно, что мертвая ледышка, к запястьям и шее было примотано по осколку черного лунника, оставшегося у кого-то из людей — только так можно было не опасаться, что лишенное разума тело кинется без разбору убивать.

Она пыталась спросить у отца, как же им теперь быть — тот только шипел в ответ и посылал еще дальше, чем обычно Волк. Вдвоем с мрачным, как грозовая туча Разэнтьером он вел отряд туда, куда хотел Ваэрден. И жестко пресекал все попытки неповиновения в стае. Часть Темных из тех, что пришли позже всего, роптала: дескать, что за вожак, ежели в первой же серьезной стычке ранен, да к тому же слег, как мертвый, непонятно от чего. Их изумлению не было предела, когда в один из таких разговоров вклинился риану. Обычно молчаливый, на сей раз он был взбешен до белого каления.

— Шавки подзаборные! — сдавленно выплюнул он, стоя один напротив пятерых немаленьких нелюдей. — Вы зачем к нему явились — славы, добычи и девок захотелось? В таком случае, можете смело валить отсюда в любую наемную банду, вас там, таких умных, с распростертыми объятиями встретят! Или в ближайший Дом Ордена проводят, это как повезет. Он вам, паршивцам, будущее предлагает, а вы... Вы не волки, вы собачье дворовое отродье, раз хватает наглости бросить вожака в первой же беде. Давайте, валите отсюда! Я, если понадобится, и сам его довезу туда, куда он хотел!

Под конец потрясенно и пристыженно молчали все. Даже Змей. А Разэнтьер невозмутимо развернулся и пошел кормить Волка. Сам он своей внезапной смелостью удивлен был не меньше.

Постоянное монотонное движение под топот ног и копыт убаюкивало. Женщина улеглась поудобнее, устроила седую голову ифенху у себя на плече и заговорила с ним вполголоса, как много раз делала за эти дни. Так хотя бы можно выговориться, выплеснуть страх и непонимание.

— И свалился же ты на мою голову дурной такой, — говорила она, перебирая слипшиеся от нездоровой испарины седые пряди и пытаясь верить, что Волк слышит и понимает ее слова. — Лежишь вот теперь бревном, возись с тобой... Сколько раз еще, а? После каждой драки? Добро хоть, сказал, куда идти... Ага, "на север". Мог бы и поточнее послать. Ни теплой одежды нет, ни еды толковой, люди мерзнут... Дети чудом не болеют. А еще ты — тебе им хотя бы символом быть полагается, дурак! Молчишь. Ну молчи, молчи...

Отряд и впрямь не был готов к столь дальнему переходу по зимним дорогам. О теплых вещах приходилось только мечтать, ели исключительно дичь, приносимую Темными. Если ломалось оружие или какая-то утварь — любые осколки металла припрятывали до лучших времен, вдруг пригодятся. На редких хуторах что-то удавалось выменивать на оставшиеся деньги, что-то — не до чести уже, когда на руках малые пищат! — там же взять без спросу. Каждую ночь детей укладывали в одном общем гнезде, а между ними ложились ифенху, волки в пышных зимних шубах. Поначалу матери опасались отдавать им детей, потом привыкли и уже не чаяли лучших сторожей для своих отпрысков.

Усталые, измотанные, злые, они шли и шли вперед — день за днем, потеряв счет времени. Спасали реки. Зима превратила их в широкие удобные дороги, на которых не нужно было пробираться через снежные завалы и буреломы в самом сердце лесной крепи. Чем дальше к северу продвигался отряд, тем выше и старше становились синехвойные кедры по берегам. В небе замаячили странные темные полосы, словно рассекшие его туманный купол надвое, концы их терялись где-то в тучах...

Тяжко. Голодно. Начались шепотки, что вожак стаи испорчен не темным даже, а мрачным колдовством Бездны. Но люди все больше привыкали к оборотням, привыкали полагаться на их силу, ловкость, звериный опыт. И постепенно признавали над собой старшими уже не только по праву силы.

Однажды разведчики авангарда вернулись с хорошими вестями — впереди большая деревня! И на воротах не висит орденский Сокол.

Отряд встрепенулся, словно и в людей, и в Темных влили новые силы. Не сговариваясь, решили идти туда — и будь что будет. Всем нужен отдых, а иначе в этих глухих местах выживут разве что оборотни.

И потом, может быть, в деревне есть сведущая в колдовстве знахарка для вожака?..

К деревенскому частоколу подходили все же с опаской — мало ли, вдруг прочь погонят? Но нет. Навстречу вышел дородный сивобородый мужик в лисьем полушубке и уважительно поклонился Старейшине.

— Приветствуем Клан Змея на нашей земле, Тон-Аль-Хэй. Да пребудет с вами милость Духов.

С трудом удалось Старейшине преодолеть изумление и ничем его не выдать. Как давно не звучали старые титулы... он и не думал, что где-то еще могут помнить времена расцвета. Пахнуло забытым величием, горечью пепла сгоревших жизней. Прахом Тэймийер, развеянным когда-то над серыми водами реки Кэто. Лепестками умирающих яблонь. Розовато-белый снег цветения, кровянистый шелк траурной ленты на морщинистой поверхности воды под мостом...

Тореайдр тряхнул головой и ответил:

— Клан Змея приветствует жителей этой земли. Да благословят Духи чадородием ваших женщин и обильной дичью ваши леса. Не дадите ли вы нам крова на время? С нами женщины, дети.

— Сколько пожелаете, Тон-Аль-Хэй. Это честь для нас. Меня зовут Рэн-Тар Тевар, я староста здешний. Много вас?

— Почти три сотни, включая женщин и детей. К тому же, Аль-хэйне этой стаи болен, нужен знахарь.

Староста тут же нахмурился, но недовольство услышанным удержал при себе: все-таки не каждый день доводится разговаривать с патриархом.

— Надеюсь, не бешенство? — спросил он.

— Нет, — покачал головой Змей. — Инквизиция.

Мужик выдохнул с отчетливым облегчением и посторонился, махнув столпившимся за его спиной селянам, чтобы дали дорогу пришлым. Под охи и ахи местных женщин измученный отряд начал втягиваться в ворота и расползаться по деревне — кумушки тут же уводили женщин с детьми по домам, мужчины переглядывались, присматривались друг к другу. Только стая не подпускала никого к дрогам, на которых лежал вожак.

— Повезло вам. Бабка Тагира нынче дома, в чащобу не ушла. Появился у нас тут недавно один бешеный, так она его в два слова сдержала, пока мужики забить сумели...

— Бешеный? — нахмурился Змей. — Давно?

— Да по осени еще, — махнул рукой староста. — Видать, орденцы не уследили — на нем ошейник с обрывком цепи болтался.

— Так как же он сбежал, если был в ошейнике? — удивленно приподнял ухо Змей.

— А алден его знает... Говорю ж — ведьма наша его остановила, мы только добили. А то мало того, что скот резал, так еще волколаков наплодил бы.

Помянутая бабка уже семенила к ним — высушенная, согнутая, как ветка омелы, закутанная в непонятного цвета меха. За ней по снегу волочилась пара лисьих хвостов. Тореайдр заранее сморщился, ожидая, что в нос шибанет запахом старости, но почуял только сильный запах грозы.

Зимой?!

Тагира уставилась на него жутковатыми глазами цвета воды, прозрачно-переливчатыми, то серыми, то выцветше-голубыми, то отдающими зеленью.

— Стало быть, выбрался из болота? — спросила она странно звучным для такого возраста голосом. — Стало быть, зверя ко мне привез?

— Да, госпожа, — почтительного полушепота Змей сам от себя не ожидал. А вот селяне даже не удивились — для них преклонение перед этой женщиной было в порядке вещей. — Там, на дрогах.

Она вызывала нутряной, звериный страх, поселившийся холодным комом где-то в животе. Совершенно отчетливо веяло от тщедушного тела силой, которая не уступила бы и магистерской. Впервые в жизни старому Темному хотелось бежать подальше от хрупкой карги. А ведь он мог бы сломать ей шею одной рукой, просто сжав пальцы...

— Дык, чего стоишь — неси за мной, — Тагира развернулась и все так же мелко посеменила через деревню, ожидая, что патриарх ей подчинится. — Девка, что с ним, тоже пусть идет...

Тореайдру оставалось только подчиниться.

* * *

Почерневший от времени дом ведьмы пропах травами и зверьем. Низкий и темный, но еще крепкий, он стоял возле самого частокола, глядя на деревню подслеповатыми оконцами, затянутыми бычьим пузырем. Рейн не приглядывалась к внутреннему убранству — хватило беглого взгляда по сторонам, чтобы не натыкаться на мебель в полумраке.

— Раздевайся, — деловито бросила ей бабка, до нитки стягивая одежду с Волка. Распластанное на шкуре на полу тело в багровом свечении очага до жути напоминало труп.