"Ночи Белладонны и другие рассазы"

Джедда прошла первой. Ее экскурсионный пузырь сократился примерно на треть, позволив ей вкатиться в дверной проем через податливую серую поверхность, пока она не сжалась. Тристан и Сакура отступили от вертикального цилиндра двери, глядя вверх на стеклянную колонну, которая тянулась от вершины колонны к опускающимся облакам. Прошло несколько секунд, а затем яркая молния взметнулась над колонной и понеслась прочь, набрав огромную скорость за те несколько мгновений, что была видна.

Сакура подождал несколько мгновений. Джедда уже была за пределами атмосферы, ее нервная система была готова к ускорению, и она неслась в какое-то другое место в Солнечной системе.

Дверной проем звякнул и запульсировал, показывая готовность к следующему переходу, при этом настройки Джедды все еще оставались в силе.

— Иди, — сказал Тристан.

— Думаю, после тебя, — ответил Сакура. — Поверь, я не собираюсь сдаваться так рано.

Тристан принял это обещание и прошел сквозь поверхность. Через несколько мгновений он тоже поднялся по трубе и улетел в космос, следуя за Джеддой по пятам. Вязальщицы уже разбирали и перековывали анатомию Тристана, реконструируя нейронные связи таким образом, чтобы переход от одной формы тела к другой был абсолютно плавным.

Сакура, оставшийся теперь один, был предоставлен самому себе. Был только он, дверь, возвышенность, на которой она была построена, винтовая лестница, ведущая к ней, пейзаж из невысоких холмов и озер, уходящий в туманную, окрашенную сепией даль, легкая морось, падающая с востока, касалась его кожи.

Дождь состоял из длинноцепочечных углеводородов; атмосфера была холодной и ядовитой, густые облака окрашивали дневной свет в угрюмо-оранжевый цвет. Однако, по ощущениям Сакуры, дождь был бодрящим, температура приятной, а качество света успокаивающим, напоминающим утренние туманы на холмах Хонсю или Тосканы.

Было время, когда Сакура сопротивлялся этим адаптивным ухищрениям, считая их чем-то фальшивым, но в последние столетия его взгляды смягчились. На Титане — или где-либо еще в Адаптаспорическом царстве, кроме Земли, — не эволюционировали инопланетные организмы, но если бы они эволюционировали и со временем обрели чувства и разум, то, несомненно, в конечном итоге воспринимали бы Титан примерно так же, наслаждаясь его мягкими дождями, успокаивающим воздухом и мягким светом.

Сакура подумал, что Сарторио был пуристом и не одобрил бы этого. По мнению Сарторио, либо ты воспринимаешь солнечную систему по-человечески, без всяких фильтров, со всей ее красотой и уродством, либо предаешься трагическому самообману.

— Почему бы не сделать небо голубым и не покончить с этим? — насмешливо спрашивал Сарторио.

Сакура думал о своем старом друге — их старом общем друге — когда входил в дверь.

Наступил обычный момент отключения, пауза в его мыслительных процессах, которая была и более короткой, чем сон, и более глубокой, чем океан, а затем он оказался в другом месте, в другом теле, связанном для него во время перехода.

Он шагнул в темноту. Почувствовал под ногами каменистую почву. На этот раз у него были две ноги, заканчивающиеся ступнями, а не копытами. Его друзья были рядом, хотя его глазам потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к темноте. Джедда не изменилась, она по-прежнему была крылатым ангелом в экскурсионном пузыре. Тристан был двуногим, что приближало его к базовой анатомии. Он был стеклянной фигуркой, повторяющей анатомию Джедды, с прозрачными слоями, покрывающими их центральную нервную систему.

Сакура осмотрел свое предплечье и увидел ту же прозрачность: кожа, мышцы, кости и нервы стали гелеобразными, переливаясь разными оттенками.

Над головой сияла чаша со звездами. Ни запаха, ни вкуса, только вакуум за синтетической оболочкой его кожи и бодрящий холод, когда он пытался вдохнуть.

— Хорошо, у меня есть двадцать попыток угадать? Где-нибудь в скалистом месте, не покрытом льдом. Может быть, на Каллисто, но, поскольку мы скоро отправимся на Юпитер, я не думаю, что вы сразу же доставите меня туда. А это Марс над нами? Я думаю, что мы, должно быть, совсем близко к Солнцу. Возможно, это Церера, только горизонт кажется слишком далеким — если, конечно, вы не превратили меня в куклу. Тогда это луна Земли или, возможно... — Сакура наклонился, подобрал и уронил камешек, наблюдая, как он падает обратно на поверхность. — Меркурий, если бы мне пришлось поставить на это свою жизнь.

Джедда надулась. — С тобой неинтересно.

— Не вини меня за то, что разбираюсь в разных мирах — я их уже достаточно насмотрелся.

— Приближаемся к терминатору, — сказал Тристан. — Совсем скоро взойдет солнце, и мы не хотим его пропустить.

Джедда помчалась вперед, переваливаясь с одного невысокого холма на другой. Тристан зашагал дальше, а Сакура последовал за ним. Через несколько минут постепенного подъема они достигли обзорной площадки с рядом уступов, нависающих над почти отвесной скалой, а далеко внизу, до самого горизонта, простиралась плоская черная равнина.

— Садись сюда, — сказал Тристан, пробираясь к одному из выступов, в опасной близости от отвесного обрыва. Он присел на корточки, свесив ноги с края, и Джедда остановилась, так что ее пузырь как раз уместился на свободном месте.

Сакура устроился между своими друзьями.

— Мне неприятно вас огорчать, но это будет не первый мой восход.

— Восход солнца — это конец шоу, а не его начало, — сказала Джедда мягко упрекающим тоном. — А пока просто сиди спокойно и жди. Не выключай звук по умолчанию — позже поблагодаришь меня за это.

— Хорошо. — Сакура заставил себя набраться терпения. — Кстати, о твоем турнире. Победа над Мэйликом — это действительно единственное, что движет тобой?

— Мэйлик считает, что он лучше, и не стесняется высказывать свое мнение. Ругаюсь при каждом удобном случае. На Юпитере у меня есть шанс сравнять счет.

— До следующего раза. Рано или поздно он обыграет тебя в каком-нибудь другом турнире, и ты вернешься к тому, с чего начала. Когда же этому придет конец, Джедда?

Она озадаченно посмотрела на него. — А должен ли быть конец?

— Ей нравится летать, — сказал Тристан. — Лучше заниматься делом, которое с самого начала было бессмысленным, например, соревновательными полетами, чем тем, которое оказалось бессмысленным гораздо позже, например, придумывать свою нулевую модель.

— И что же именно заставляет тебя двигаться вперед?

— Оскорбляю своих друзей. Завожу новых, чтобы компенсировать тем, кого я уже слишком сильно оскорбил. Ты бы удивился, узнав, сколько работы от меня требуется — это занятие практически на полный рабочий день.

— Честно говоря, у тебя это очень хорошо получается.

Тристан напрягся и наклонился вперед. — Начинается, Джедда.

— Да, — ответила она. — Совершенно определенно.

— Что именно? — спросил Сакура.

— Просто посмотри, — сказал Тристан.

Оно началось невероятно слабо, с едва заметного сине-зеленого свечения, играющего на дуге горизонта. Медленно протянуло к ним пальцы света, распростершиеся через темную равнину. Они не были прямыми, как радиальные спицы, а скорее соединялись серией угловатых изгибов, напоминающих след, оставленный ударом молнии в атмосфере. Сине-зеленые пальцы исчезли. Но почти сразу же на горизонте снова появилась рубиново-розовая аура, которая начала распространяться по равнине.

— Что это такое? — спросил Сакура.

— Вся равнина пронизана первобытными лавовыми трубками, — сказал Тристан. — По большей части, они очень древние — им миллиарды лет, вероятно, еще со времен последней тяжелой бомбардировки. В некоторых из этих трубок есть стекло, сформированный ударом кварц, а местами прожилки достаточно толстые и протяженные, чтобы функционировать как естественные световоды. Солнце накачивает их светом из-за горизонта, и он просачивается за изгиб Меркурия и достигает нас раньше самого восхода солнца. Там, где трубки сломаны или стеклянные прожилки расположены очень близко к поверхности, свет выходит обратно в космос. На планете с атмосферой никогда не получилось бы такого эффекта, поскольку свечение воздуха погасило бы его задолго до того, как Солнце поднялось бы над горизонтом. В этом половина тайны. Чего пока никто по-настоящему не понимает, так это почему цвета меняются или почему шоу никогда не бывает одинаковым от одного показа к другому.

Рубиново-розовые пальцы добрались почти до основания утеса под ними, и на горизонте появилось еще больше красок. На этот раз это были изумруды, и, когда глаза Сакуры привыкли, он начал различать веточки и развилки других оттенков, ответвленные от основной экспозиции.

— Разве это не прекрасно? — спросила Джедда. — Странно и непредсказуемо. Как чудесно в наше время видеть что-то, чего мы до конца не понимаем.

— Я бы не заходил так далеко, — сказал Сакура. — Только потому, что мы не разобрались, как что-то работает, это не значит, что мы не способны. Я мог бы попробовать это прямо сейчас. Эти стекловидные прожилки, вероятно, содержат примеси, которые в разной степени фильтруют свет. Что касается непредсказуемости — ну, это Меркурий, он все еще сейсмически активен, так что на этой равнине обязательно будут постоянно меняться уровни напряжения, и я не удивлюсь, если от одного цикла к другому свет будет двигаться по другому пути, не говоря уже о том, что температура будет меняться. Угол наклона солнца изменится из-за наклона оси...

— Ты говоришь как истинный сторонник нулевой теории, лишая жизнь радости, — сказала Джедда.

— Никогда не говорил, что это некрасиво, — ответил Сакура с оскорбленным видом. — Так оно и есть. Я этого не ожидал.

— Это обнаружили около тысячи лет назад, — сказал Тристан, вставая. — По-моему, во время одной из первых исследовательских экспедиций. Потом об этом забыли, когда на половине Меркурия построили города.

Сакура кивнул, смутно припоминая то время, когда внутренние миры, от Меркурия до Марса, были густо заселены людьми. Однако мода изменилась. За последние несколько столетий было предпринято движение, чтобы вернуть этим местам что-то более близкое к их первозданному состоянию. Там было место для триллионов людей, и им не нужно было изнемогать от жары так близко к Солнцу.

— Куда ты идешь? — спросила Джедда, когда Тристан начал карабкаться вверх и слезать с уступа.

— Вон к тому пальцу, — сказал Тристан, указывая на каменный выступ, выдающийся из скалы под прямым углом, в паре сотен метров справа. — Думаю, смогу добраться до него без особых трудностей.

— Смотри под ноги, — сказала Джедда.

Пока игра красок продолжалась, и Тристан пробирался к пальцу, Джедда передвинула свой экскурсионный пузырь рядом с его скорчившейся фигуркой. — Сакура, мы уже довольно давно возвращаемся в прошлое, — сказала она, понизив голос, чтобы разговор был локальным. — Не так далеко, как некоторые, я знаю. Но достаточно долго, чтобы понять, что движет тобой.

— Это так. Я очень простая душа.

— Помнишь наш разговор, который у нас как-то был? Кажется, это было на Обероне или, может быть, на Нереиде. Я была единственной, кто чувствовал себя вялой, а ты сказал мне, что у тебя никогда не возникнет такой проблемы, пока у тебя есть великое здание нулевой модели, которое будет двигать тебя вперед.

Сакура крепче прижал колени к груди. — Я не помню этого разговора.

— Я оскорблена. Это очень много значило для меня.

— Если это вообще произошло, я, должно быть, запамятовал во время одного из своих размышлений. Не вини меня за это: я знаю, что тебе тоже досталось.

— Тогда, возможно, отсеивание — это решение проблемы. Вместо того, чтобы опускать порог этой двери так низко и ставить на кон смерть каждый раз, когда переступаешь порог, ты мог бы просто подвергнуться более жесткому отсеву.

— И раствориться в череде маленьких смертей, а не в одной большой?

— По крайней мере, у нас все еще был бы ты.

Помолчав, он ответил: — Я был неправ насчет нулевой модели — я просто не заметил ее в то время. Никто из нас этого не заметил. Мы были настолько поглощены созданием нашей совершенной системы знаний, что никто из нас не задумывался о том, что мы будем делать, когда закончим.

Джедда переключила свое внимание на Тристана, который прокладывал себе путь по очень узкому проходу, чтобы добраться до пальца.

— Ты точно уверен, что закончил?

Сакура медленно покачал головой, улыбаясь. — Я мог бы разобрать эту схему и понять, что заставляет ее вести себя так, как она ведет себя, почему она меняется от цикла к циклу, и поставил бы свою жизнь и ваши на то, что в ней нет ничего, что противоречило бы нулевой модели.

— Но тогда равнины больше не было бы.

— Вот именно, — признал Сакура.

Тристан добрался до пальца. Они едва могли разглядеть его полупрозрачную фигуру, когда он спрыгнул с обрыва.

— Не упади! — крикнула Джедда.

— Думаю, я как раз вовремя, — ответил Тристан, широко расставив руки для равновесия. Палец сужался по всей длине, и последние несколько шагов ему пришлось ступать осторожно.

— Сколько тебе точно лет, Сакура? — спросила Джедда.

— Не помню. Я сбился со счета во время одного из своих ранних поисков и никогда не утруждал себя самоконтролем. Имеет ли это значение?

— Я хотела бы знать, почему ты продолжаешь изображать эту наблюдательницу на своих картинах. Тогда, возможно, мы узнали бы тебя немного лучше.

— И знаешь, что нужно исправить?

— Посмотри на это! — крикнул Тристан.

Огненно-желтое зарево пронеслось по равнине, следуя неровной, разветвляющейся тропинке. Оно было ярче, чем любой из рисунков, которые они видели раньше, и Сакура предположил, что Солнце, должно быть, уже близко к горизонту, заливая все больше и больше света в стеклянные каналы, но в то же время оно было близко к тому, чтобы ошеломить вид своей яркостью. Тристан выгнул спину и запрокинул голову, и в следующее мгновение его поглотил тот же самый огненно-желтый свет. Он исходил из него, превращая в ликующую человеческую звезду.

— Что он делает? — спросил Сакура, удивленный и заинтригованный.

— Должно быть, стоит на пути луча света, идущего с равнины, — предположила Джедда. — Мы не можем этого увидеть, пока луч не коснется его, а затем отскочит от его тела в миллионе направлений, подсвечивая его, как украшение.

— Как броское дешевое украшение.

— Но надо отдать ему должное, он выбрал подходящий момент. В кои-то веки, должно быть, сделал свою домашнюю работу. Держу пари, что луч света попадает на этот палец не каждый раз, когда встает Солнце, и даже не один раз из ста.

— Ладно, Тристан, — позвал Сакура. — Ты произвел на меня впечатление. Теперь можешь спускаться. Я начинаю нервничать, просто наблюдая за тобой.

— Шоу все равно окончено, — сказал Тристан, начиная бледнеть, как будто у него внутри садилась батарейка. — А вот и Солнце, которое все портит.

— Без солнца ты бы не смог так выделиться!

— В чем-то ты прав, старик. — Тристан начал отступать, направляясь в относительную безопасность утеса и его уступов.