— Ты служишь одному из супругов, а Апелеес никак не может разорваться меж ними. Моей матери он все уши прожужжал о своём желании изобразить Афродиту Анадиомену, Пенорождённую, но стоило на востоке забряцать оружию, как он, бросив все дела, сорвался на войну, как в море со скалы прыгнул.

— Увы, это так, — развёл руками художник, — увлекающийся я человек. Не могу сидеть на месте. Может потому мой удел — холст, что он не приковывает меня к одному городу, подобно мастерской скульптора. К тому же, я вечно стеснён в средствах, отливка статуи в человеческий рост — мне была бы не по карману. Кстати, Лисипп, а какой величины ты замыслил памятник Александру?

— Как можно больше. Это сражение захватило дух и уже несколько месяцев не даёт мне покоя. Однако, ты прав, насчёт средств. Я замыслил отлить мой "Граник" в коринфской меди, чтобы не тускнеющий золотистый оттенок бросался в глаза с любого расстояния. Но затраты предстоят чудовищные, ведь медь, золото и серебро требуются почти в равных долях. Вряд ли всех моих накоплений хватило бы даже на половину фигур в человеческий рост. Антигон, мой заказчик, так же не обладал свободными средствами и мог себе позволить лишь одну статую Александра. В лучшем случае — конную. Я уже решил было отказаться от этой затеи, но совсем недавно из Сард прибыл Менелай, сын Лага и привезённые им вести вновь пробудили надежду.

— Сын Лага? — переспросила Таис.

— Значит, македоняне взяли лидийскую казну? — перебил её Апеллес.

— Да, — несколько рассеянно ответил Лисипп, — прошу простить меня, друзья, я должен вас покинуть, располагайтесь, как у себя дома. На предстоящий вечер я пригласил македонян, начальника гарнизона и его помощников. Надеюсь, нам сообщат все последние новости о ходе войны.

Мегарон в доме покойного Гармодия не отличался большими размерами, поэтому гостей на симпосион Лисипп пригласил не слишком много. Из македонян старшим по должности в Эфесе был иларх Сополид, один из "друзей". Антигон назначил его начальником гарнизона. Людей Сополиду верховный стратег оставил немного, не было у него возможности распылять войско. Всего пятьдесят гетайров и две сотни "пеших друзей". Такая, с позволения сказать, "сила" — скорее для обеспечения общественного порядка и обозначения присутствия. В случае опасности городу этот отряд можно в плевке утопить. Правда, Эфес оказался в глубоком тылу, а с разгромом Ватафрадаты, и подавно.

Кроме начальника гарнизона пришли: командир пехотинцев лохаг Аристон, трое декадархов, пятеро уважаемых граждан и молодой человек, прибывший от Птолемея с письмами и небольшим обозом, в котором, помимо прочего, ехали десять больных, отправленных наместником Сард в Пергам, на излечение в знаменитый храм Асклепия. В Эфесе молодой гетайр должен был навербовать ещё наёмников для усиления союзного войска, для чего имел при себе немаленькую сумму. После бескровного захвата столицы Лидии Лагид вдруг стал ощущать себя довольно самостоятельным и, располагая огромной казной, не просил подкреплений у Антигона.

Гости оделись празднично, в белые и лазоревые хитоны, украшенные по краям цветными вышитыми волнами и меандрами. Посланник Птолемея резко выделялся на их фоне, на нём была тёмно-синяя рубаха с длинными рукавами, фракийского кроя. За последние лет пять такая одежда вошла в моду при македонском дворе и её носили все мужи, от покойного царя до конюха. Очередной раздражитель для эллинов, которые по длинным рукавам отличали варваров.

Гости разулись, рабы омыли им ноги, раздали лавровые венки, принесли вино, воду и мёд, чаши для смешивания. Хозяин совершил возлияния Зевсу и Артемиде, покровительнице города. Первая перемена блюд, ситос, состояла из хлеба, обсыпанного маком и маринованных оливок. Беседа малознакомых людей текла вяло, но когда подали вторую перемену, опсон, отличавшийся большим разнообразием, языки, слегка подстёгнутые вином, понемногу начали развязываться.

— Знатный стол, знатный! — запихивая в рот кусок жареной камбалы под соусом, прочавкал один из эфесцев.

— Да, неплох. А помните почтенные, симпосион в доме Нестора? Какие там были угощения! М-м! Не в обиду тебе, Лисипп.

— Где же ты был, уважаемый? Посоветовал бы Лисиппу обратиться к тому же повару.

— Э, нет. Мне говорили, Нестор больше никого не нанимает для устройства пирушек, а раскошелился на искусного раба-беотийца. Не слышал, чтобы беотийцев и фессалийцев кто-то смог превзойти в поварском деле.

— Да, Нестор удачно подсуетился, когда все рынки на Делосе были забиты пленными фиванцами. Купил недорого. Когда бы ещё так повезло?

Лисипп помрачнел.

"Вместо того, чтобы сражаться с варварами, эллины похваляются дешевизной рабов-эллинов... О, боги, куда катится этот мир?"

— Да, изрядно Александр сбил цены на рабов, и не на каких-то тупоголовых варваров, годных лишь на самую простую и тяжёлую работу, а на мастеровых. Повезло владельцам эргастериев, кто не прохлопал ушами. Ещё той осенью за опытного кузнеца давали столько, сколько прежде одна рука стоила, та, что молот держит!

Гости захохотали. Лисипп, которому такие речи совсем не нравились, поспешил направить беседу в другое русло.

— Скажи, молодой Менелай, — обратился скульптор к посланнику Птолемея, поразительно похожему на того лицом, — какие ты привёз новости из Сард? Что слышно о персах?

— Да нет особых новостей, почтенный Лисипп. Мой брат занят укреплением обороны, но, по правде сказать, нам ничто не угрожает. Разведчики доносят, что ближайший персидский гарнизон остался в Тарсе. Офонтопат в Галикарнасе ещё, но скоро его оттуда выбьют.

— И Мемнон, по слухам, бежал в Митилену, — добавил Сополид.

— В Митилену? — удивился Апеллес, — так он же может отрезать вас от проливов и зайти в спину!

— Не сможет, кишка тонка. Если раньше мы, называя его имя, подразумевали — "Мемнон с войском", то теперь это просто "Мемнон". Сам по себе, один-одинёшинек.

— Галикарнас неизбежно падёт, — заявил лохаг Аристон, — и тогда вся Азия до Тавра наша.

— Не вся, — возразил один из эфесцев, тучный и важный купец Бакид, владелец портовых складов, нескольких кораблей и кожевенных мастерских, после свержения олигархии избранный одним из эллинотамиев, хранителей государственной казны, — вы, македоняне, ждёте, что новое войско Дария придёт через Киликийские ворота, но, похоже, совсем забыли про существование Царской дороги. Птолемей взял Сарды, но в этом городе она всего лишь заканчивается. А Гордий, Анкира? Если основа нового войска будет набрана великим царём в Мидии, ему гораздо проще будет пройти через Каппадокию по Царской дороге. Которую вы не сторожите и даже не собираетесь.

— Я не могу говорить о том, что собирается делать стратег, — недовольно буркнул Сополид, — не все ли равно, с какой стороны придёт войско Дария? Мы знаем, что рано или поздно, нам придётся снова столкнуться с персами, которые сейчас убрались за Тавр. Однако, к этому моменту, здесь вся земля будет в наших руках. Даже если сражаться станут только эллины, их вполне достаточно.

— Опять эллины будут сражаться с эллинами, — огорчённо покачал головой другой гость, агораном, следящий за порядком на рынках, — в войске персов все больше и больше наших соотечественников.

— Всякая рвань мне не соотечественники, — презрительно бросил Бакид.

— Во время войн цены на рабов падают, — сказал Лисипп, — богатые землевладельцы обогащаются ещё больше. Малоимущие разоряются. Куда им податься? Только в наёмники. А кто достаточно богат, чтобы платить им? Персы. Получается, Филипп воевал с эллинами только для того, чтобы его наследники в Азии столкнулись не с варварами, а опять же с эллинами.

— Это так, почтенный Лисипп, — согласно кивнул Сополид, — но взгляни на Милет. Он был взят во многом благодаря тому, что тамошние эллины не стали сражаться со своими братьями.

— Братья... — протянул Бакид, — нос по ветру они держат. Была бы возможность остаться у персидской кормушки — остались бы, не раздумывая. Не верю я им. До последнего на двух стульях пытались усидеть. А мы здесь, как один, на борьбу с олигархами поднялись.

— Ты сам, уважаемый Бакид, почти как олигарх, — усмехнулся агораном, язык которого уже слегка заплетался, — деньжищ-то у тебя, ого-го. Не кричал бы Сирфак о твоём худородстве, а водил дружбу, стал бы ты, "как один" на борьбу подниматься?

— Да я свои деньжищи вот этими руками заработал! — вспыхнул купец, — весь Эфес помнит, ещё мой отец самолично кожи мял...

— Миром, только миром, — привстал на ложе Лисипп, — не ссорьтесь, прошу вас.

— А вот интересно мне, — сказал Апеллес, смешивая вино, — побьёт Антигон персов и дальше что? Я имею в виду, он же всюду восстанавливает демократию. Сейчас, во время войны, он гегемон — ведущий. Война кончится, отдаст власть?

— Тебе что, не верится в это, дружище? — спросил скульптор.

— Не припоминаю случаев, чтобы кто-нибудь, облечённый властью, добровольно от неё отказался, — художник отпил из чаши-киафа, покатал золотистое хиосское во рту, смакуя, — получим очередного тирана.

— Тиран захватывает власть силой, — возразил Сополид, — мы же следуем за избранным вождём. Отчего бы не следовать за ним и дальше, пока в том видится польза и удача. Боги помогают Монофтальму.

— И все же его положение шатко. Опираться на сиюминутные чаяния народа — глупость, — возразил художник, — сколько лет прожил в Афинах, а так и не привык к этой тысячеголовой глупости. Если бы такие, как Демосфен, не расточали себя, убеждая капризную и бестолковую толпу, глядишь, город Паллады мог бы достичь, куда больших успехов.

— Ты разделяешь убеждения Аристотеля? — спросил Лисипп, — монархия — лучшая из форм правления?

— Да. Будь жив Александр, союз ионийских полисов не выглядел бы титаном на глиняных ногах, ибо они объединились бы вокруг царя, потомка Геракла.

— Разве важно лишь происхождение объединителя?

— Я, кажется, понимаю почтенного Апеллеса, — сказал Бакид, — через пару лет начнут говорить: "Да кто такой этот Антигон? Он даже не иониец!" Циклоп напрасно делает ставку на власть народа, который и дальше будет избирать его вождём. Ему, поистине, лучше сделаться тираном.

— Вроде того, против которого ты боролся? — ехидно поинтересовался агораном.

— Тиран тирану рознь.

— Тем хуже для союза, — сказал Лисипп, — если он держится лишь на одном человеке, который, увы, смертен. А что будет после него? Опять раздрай, смута? Под которую нас всех снова пережуют персы.

— Вот и выходит, — подытожил Апеллес, — что нам просто необходим царь, верховенство которого неоспоримо и его наследники законны и признаются всеми. Как не зови Антигона — верховным стратегом, гегемоном, тираном, а всё равно его власть будут постоянно ставить под сомнение. Царь нужен.

— В Македонии, почтенный Апеллес, — сказал Аристон, — это просто делается.

— Я заметил, — усмехнулся художник, — сколько царей у вас за последнее время сменилось? Царь, которого избирает войско, в наших глазах всего лишь очередной тиран. А это — разные вещи. Нет, царь нужен такой, про которого сами боги скажут — вот он, истинный.

— Где бы такого взять? — протянул кто-то из гостей, прежде не принимавший участия в беседе.

— Я против царей, — сдвинул брови Бакид, — надеюсь, Циклопу хватит ума не объявлять себя царём.

— Вот и первый смутьян, — кивнул Лисипп, — я же говорил, будут разброд и шатания.

Эллины обожали застольные беседы, потому и смешивали вино с водой или мёдом, чтобы подольше оставаться трезвыми. Дар Диониса возбуждал, подстёгивал речь, но ослабленный, не валил с ног слишком быстро. Заметив, что гости уже большей частью оставили трапезу и вытирают жирные руки кусками мягкого тёплого хлеба, Лисипп объявил:

— Не пора ли нам выбрать симпосиарха?

Царём пира избирали человека острого ума, способного увлечь гостей игрой или состязанием в пении, риторике. Инициатива наказуема: хозяину не удалось отвертеться от этой "должности" и, по правде сказать, справедливо, ведь он здесь был единственным, кто знал всех присутствующих.

Скульптор совершил возлияние Дионису и продекламировал:

— Мил мне не тот, кто, пируя, за полною чашею речи

Только о тяжбах ведёт, да о прискорбной войне;

Мил мне, кто, Муз и Киприды благие дары сочетая,

Правилом ставит себе быть веселее в пиру[47].

[47] Стихи Анакреонта.

Рабы наполнили чаши гостей и те дружно выпили, подарив несколько капель богам. Музыканты, незаметно возникшие в мегароне, расположились у стен, ударили в тимпаны. Запели флейты. Гости оживились: в зале, перед пиршественными ложами появилась Таис. Она была одета в золотистую короткую эксомиду, открывавшую правую грудь. Чёрные волосы, достающие почти до пояса, заплетены в две тугих косы, совсем не в обычае гетер, укладывавших их в более сложные причёски. В правой руке афинянка держала короткий меч. В левой — небольшой тонкий жезл с подвязанной к нему длинной алой лентой. Таис двигалась в такт музыки с кошачьей грацией, а лента, тоже пребывающая в постоянном движении, обвивала гетеру по спирали, образуя своеобразный кокон, из которого время от времени выскакивало стальное жало. Девушка кружилась на носках, временами замирая на кончиках пальцев, с такой лёгкостью, словно не весила ничего. Полы эксомиды развевались, отчего у гостей захватывало дух.

— Пирриха, пирриха! — выкрикивали гости название этого воинственного действа, зародившегося в Спарте.

Это была не совсем пирриха, танец, который исполняют с оружием и, чаще всего, не в одиночку, но задуматься о том некогда. Неспешный вначале, темп нарастал, как приближающийся издалека раскат зевсова гнева в грозу.

Апеллес вскочил с ложа и начал хлопать в ладоши, поддерживая ритм. Его примеру последовал Менелай. Глаза молодого человека расширились в восхищении. Казалось, для него сейчас во всей Ойкумене не существует ничего, кроме танцующей четвёртой Хариты.

Таис резко переломилась пополам, сталь клинка лязгнула о каменный пол, а гетера взлетела в воздух, опираясь только на меч. Лента скользнула по отточенному лезвию, взмыла вверх. Один алый лоскут остался на полу.

— Таис! Таис! — гости хлопали уже все.

Ритм все ускоряется. Шаг, поворот, шаг на носке, пируэт на кончике большого пальца — попробуйте-ка повторить мужи-воины! Прыжок, приземление. Афинянка изгибается назад, спина дугой, волосы-ночь метут по полу. Снова лязг меча. Гости в восторге, никто не сожалеет об иззубренном клинке, судьба у него такая. Шаг, прыжок, поворот.

— Таис! Таис!

Мчится по мегарону красно-золотой ветер, свистят флейты, тимпаны уже и не слышно, тонут они в ритме, что в едином порыве гости выбивают ладонь о ладонь. Шаг, прыжок, поворот. Хлопают гости, кружится в танце Таис. Кровь стучит в висках, сердце выпрыгивает из груди. Ничего вокруг уже нет, только ветер, цветная метель.