— Садись, — пригласил легат.
Фимбрия сидел за походным столиком и что-то писал на папирусе. Префект сел на складной табурет и терпеливо ждал.
— Митридат заперт в портовом городе, — Фимбрия изрек факт, озвучивания которого вовсе не требовалось.
Север кивнул.
— Чего киваешь? Ну, и что из этого следует?
— Что следует? — префект все еще не понимал цели вызова.
— Следует то, что он не заперт.
— У него нет кораблей, — возразил Север.
— Да? Совсем, нисколько? Ты там, через стену видишь, что пирсы пусты, и никто на суда не грузится, собираясь свалить на все четыре стороны?
— Через стены я не вижу. Но пирсы пусты. Так утверждает разведка.
— Разведка утверждает и кое-что другое, — раздался знакомый голос из-за спины.
Север вздрогнул и повернулся. В углу палатки стоял Реметалк. Префект, войдя, не заметил его.
— Что именно?
— Митридат посылал гонцов еще из Пергама. Мы перехватили одного. Наверняка он не единственный. Это не считая голубей. Гонцы к Неоптолему и Зеникету.
— К Зеникету? Кто такой Зеникет?
— Я рад, — сказал Фимбрия, — что тебе не надо рассказывать, кто такой Неоптолем. А Зеникет, это один царек с Пиратского берега.
— Я бы не стал говорить о нем столь пренебрежительно, — сказал разведчик.
— И откуда ты такие слова-то знаешь...
— Значит, Гай Флавий, ты думаешь, что скоро корабли у Митридата будут? — спросил Север.
— Молодец, — одобрительно кивнул легат, — всегда ценил тебя за быструю соображалку. Будут. Скоро.
— Разве Неоптолема не связывает Сулла?
— А как он его свяжет? Сулла — сухопутный зверь. Неоптолем — морской. Если кто и держит Суллу, так это Архелай.
— Что же, значит надо штурмовать город, иначе царь улизнет.
— Штурмова-ать... — мрачно протянул Фимбрия, — не очень-то пока выходит... Перед тобой тут побывал Тит Сергий, он мне доходчиво объяснил, как сложно будет взять Питану. Да я не слепой, и сам это вижу. Хотя, признаюсь, первый порыв был — штурмовать.
— Первая лепешка вышла комом, — спокойно сказал перфект, — вспомни, у Риднака нас тоже поначалу ударили по носу, но потом...
— Нет времени, Квинт! Мы расточим силы в этих штурмах и осадах, подойдут к Митридату корабли, и царь улизнет, хохоча над глупыми римлянами. Война затянется. Мы не получаем подкреплений, примкнувшие к нам города могут изменить. Провиант добывать все тяжелее. Обчищая амбары, мы настраиваем местных против себя. Они огрызаются. И будут огрызаться сильнее. Мы скоро сожрем все в округе, а после этого Азия нас самих поглотит.
— Не проиграв ни одного сражения, проигрываем войну, — задумчиво произнес Север.
— Тоже понял, — удовлетворенно кивнул легат, — Ганнибал как-то умудрялся несколько лет воевать в Италии, оторванный от всех своих тылов, снабжения и подкреплений. Как жаль, что я не Ганнибал.
— Сулла — тоже отрезанный ломоть, — напомнил префект, — Сенат ему не помогает.
— Как жаль, что я не Сулла.
— Что ты собираешься делать?
— Кончать с Митридатом, — ответил Фимбрия, — кончать войну.
— Значит, все же штурм?
— Нет.
Легат свернул папирус и вложил его в кожаный футляр.
— Это письмо. Ты доставишь его лично. Я не доверяю больше никому.
— Кому доставить?
— Лукуллу.
Север присвистнул.
— Я не ослышался? Лукуллу? Луцию Лицинию?
— Ты не ослышался.
— И что в письме? Что я должен сообщить ему?
— Ты должен убедить его блокировать Питану с моря.
— Разве у Лукулла есть флот?
— Есть, — подал голос разведчик.
"Так вот почему Носач так зол — не хочет связываться с сулланцами. Но, похоже, другого пути действительно нет. В конце концов, все мы римляне и сражаемся против общего врага".
Фимбрия положил на стол увесистый кожаный мешочек.
— Это деньги. Их не жалей. Тебе придется нанять корабль.
— Каким образом? Если тут поблизости есть что-то водоплавающее крупнее рыбачьих лодок, то только в Питане. И где сейчас Лукулл?
— Я не знаю, — сказал Фимбрия, — чего так смотришь на меня? Я не говорил, что задание будет легким.
— Ходили слухи, что он на Родосе, — сказал Реметалк, — но может быть уже ушел.
— Он займется островами, — высказал уверенность Фимбрия, — Кос, Книд, Хиос. Будет склонять их на свою сторону. Луций Лициний все делает тщательно. Сначала набор союзников, только потом война.
— Я бы отправился в Фокею, — предложил Реметалк, — там узнал бы последние новости и нанял судно.
— Вот его, — легат кивнул в сторону разведчика, — с собой возьмешь.
— Понял. Сколько людей я могу взять еще? И каких?
— Ну не когорту же.
Север прикинул.
— Пять-шесть человек достаточно.
— С ума сошел? Если ты с таким отрядом на корабль взойдешь, тебя в первом же порту продадут избитого и голого. Идет война, а купцы и в мирное время все — наполовину пираты, если добыча легка.
— Не думаю, что я легкая добыча.
— Север, я тебя посылаю делать важное дело. Мне не будет выгоды с того, что ты сгинешь, доказывая, сколь проворно владеешь мечом. А проверить это непременно найдутся охотники, я не думаю, что в здешних водах римляне популярны. Возьмешь два контуберния. Кого именно, выберешь сам, я предупредил Сергия. Советую взять не только мордоворотов, но и кого-нибудь грамотного. Может пригодиться с Лукуллом. Этот ублюдок твердолоб, упрям, как бык. Его напором не возьмешь. Дипломатия нужна.
— Думаю, из меня дипломат сродни танцовщице. Возьму тессерария Барбата. И, если ехать верхами, то своих кавалеристов. Будет быстрее.
— Не советую. Поговори с Сергием, он назовет тебе бойцов получше. Найдет, кто хорошо ездит верхом.
Квинт хмыкнул: не первый раз ему доводилось слышать мнение старых вояк, что кавалерист хорошим бойцом быть не может и с пешим легионером не сравнится. Тем удивительнее такие речи в устах лошадника Фимбрии.
— Когда отправляться?
— Немедленно.
Север отсалютовал и вышел. Разведчик последовал за ним.
11
Ему было тридцать два года. Кое-кто в таком возрасте еще остается большим ребенком, проматывающим на пирах отцовское состояние, не заботясь о завтрашнем дне. А кто-то уже зрелый муж, повидавший столько всего, что не каждый старик мог бы похвастаться подобным жизненным опытом. В тридцать два Великий Александр закончил свою земную жизнь, завоевав половину Ойкумены. Говорят, он стал богом. Может и так. Птолемей Латир и его приближенные из кожи вон лезли, стремясь произвести на заморского гостя впечатление. Устроили ему экскурсию к золотому саркофагу. Обставили все театральнее некуда. И все чего-то суетились вокруг, потрясая париками, размалеванные, как дорогие детские куклы. Все заглядывали в глаза: "Ну как, впечатлился? Проникся? Ощутил на себе давящий взгляд Божественного, незримо присутствующего?"
Нет, гость не ощутил и не проникся. Никогда не был склонен к театральным эффектам, всегда невозмутим и прагматичен, как ни странно подобное описание для человека, широко известного, как поэт и ритор.
Он не походил на молодых поэтов, любителей "волчиц"[60] и выпивки. Знаток языков, мастер изящного слога, автор блестящих судебных речей, Луций Лициний Лукулл не был подвержен страстям, бурному проявлению эмоций, столь характерному для большинства ораторов. Всегда сдержан, спокоен, невозмутим.
[60] 'Волчицы' — проститутки. Римское название публичного дома, лупанария, буквально переводится, как 'волчатник'.
Проявив личную отвагу и недюжинный ум в годы Союзнической войны, он был замечен Суллой. Исполнительный трибун, честный, инициативный, не склонный к авантюрам, он очень скоро стал правой рукой проконсула. И никому, за всю свою жизнь, Сулла не доверял так, как этому, не слишком привлекательному внешне человеку.
Именно Лукулл, отправившийся в поход в должности квестора, хранил казну пяти легионов. И не только хранил, но приумножал ее. Луций Лициний ведал чеканкой монет, которыми римляне оплачивали свои военные расходы. "Лукуллова монета" чеканилась без обмана, была полновесной и ходила потом многие десятилетия.
Война протекала не совсем так, как хотелось бы римлянам. Несмотря на то, что Сулла положил конец успехам Митридата и впредь римляне били противника везде, где могли до него дотянуться, именно последнее обстоятельство и представляло наибольшую сложность. Римляне совсем не имели флота и не могли помешать постоянному подвозу продовольствия и подкреплений к Архелаю. Война грозила затянуться. Обращаться за помощью в Рим, к засевшим там марианцам, неприемлемо, да и бессмысленно. Строить флот самим? Колоссальные затраты времени и денег. Да и где? В разоренных портах? Из чего? На одни только осадные машины под стенами Афин пришлось пустить священные рощи Академии и Ликея. Аттика превратилась в выжженную пустыню.
Римляне смогли достать три корабля, и на них Луций Лициний отправился добывать флот для Суллы. В самый разгар зимних бурь. Тем не менее, ему удалось благополучно добраться до Египта, ко двору фараона Птолемея, девятого с таким именем, прозванного Латиром[61].
[61] Латирос (греч.) — горошек.
Молодой Птолемей принял посланника более чем радушно. Египет в ту пору уже не мог именоваться великой державой. Последним успехом Страны Реки стала победа над сирийцами в битве при Рафии. Она не привела к возрождению государства, лишь оттянула неизбежный конец. Династия Птолемеев стремительно хирела. Поэтому фараон не упустил возможности подружиться с Республикой против Митридата.
Фараон испытывал Лукулла на прочность подарками, стоимость которых достигала восьмидесяти талантов[62]. Лукулл вежливо отказывался. Царские чиновники раболепно настаивали. Водили к саркофагу Александра, звали в Мемфис, приглашали посетить гробницы древних фараонов. Лукулл отвечал, что осматривать достопримечательности прилично досужему путешественнику, разъезжающему в свое удовольствие, а не тому, кто оставил своего полководца в палатке в открытом поле, неподалеку от укреплений врага.
[62] 2080 килограммов золота.
Чиновники тянули время. Фараон еще ничего не решил. Лукулл, убедившись, что суммы, подобные той, что он получил от Суллы, двор Птолемея способен переварить за один день, с утра до полудня, без остатка и каких-либо сожалений, вынужден был изменить тактику переговоров. Деньгами чиновников впечатлить не вышло, но они опасались роста мощи понтийцев и парфян.
На полноценный союз фараон все же не решился и ограничился представлением римлянам небольшой эскадры. Уже немало, и окрыленный успехом Лукулл отплыл на Крит в поисках новых союзников.
На Крите легат одержал еще более впечатляющую победу. Формально правившие островом многочисленные мелкие царьки и олигархи не представляли из себя ничего, ни силы, ни власти. Другое дело — Ласфен. Подробности переговоров Лукулла с Волком остались известными только им двоим, но результат заставил изумленно ахнуть всю Эгеиду. Волк присоединился к римлянам со всем своим флотом, практически уровняв шансы римлян против понтийских эскадр.
На этом фоне присоединение следующего союзника, Родоса, уже казалось чем-то само собой разумеющимся. Потом последовала очередь Книда и вот теперь — Кос.
Флот разросся до восьмидесяти кораблей. Командовал им опытнейший флотоводец, родосец Дамагор.
По совету Дамагора Лукулл задержался на Косе на несколько дней дольше, чем изначально намеревался. После заключения союзнического договора с правителями острова, все легкие корабли, все критские гемиолии и часть наиболее быстроходных родосских триер были отправлены на запад, до Киклад, а так же патрулировали Ликийский пролив. Благодаря этим мерам Лукулл узнал о походе Эргина сразу же, как только тот проследовал мимо Родоса. Эргин ушел на запад, это порадовало легата (противник опасается драки), но и заставило озаботиться. Необходимо срочно принимать меры, пока киликийцы не соединились с Неоптолемом. Кроме того, Ласфен с Дамагором, прикинув численность сочтенных разведкой кораблей Мономаха, пришли к выводу, что это далеко не все, что Братство может выставить против них. Нужно было поторапливаться, и тут на горизонте замаячила новая перспектива.
Слухи о переправе в Азию марианской армии, ее успехах, дошли до ушей Лукулла еще на Родосе. Они были очень сбивчивыми и противоречивыми. Победа римлян у Пропонтиды описывалась по разному, легату не удалось даже выяснить имя командующего марианцами. Неизвестна обстановка в Вифинии. Одни говорили, что вифинцы массово бегут от римлян к Митридату, другие — от Митридата к римлянам. То царь убит и съеден червями, то он обрушил на римлян громы и молнии, стерев всех в порошок. Слова про громы прагматичный легат пропустил мимо ушей, но наличие на доске очередного игрока отныне нельзя было оставлять без внимания.
— Налей-ка мне, парень, — Лукулл щелкнул пальцами, указав контуберналу на пустой кубок.
Юноша, зашедший с вечерним докладом, немедленно выполнил поручение. На пороге покоев косского архонта, частью превращенных в штаб флота, появился трибун Гай Постумий. Он отсалютовал командиру. Лукулл кивнул в ответ, сел за рабочий стол, отпил из чаши и вопросительно взглянул на Постумия.
— Только что патруль задержал на берегу, неподалеку от города, подозрительного человека. Утверждает, что он военный трибун.
— Военный трибун?
— Так точно. Не наш.
— Может быть, дезертир из легионов Кассия?
— Мысль про Кассия мне в голову не приходила, но я не думаю, что он дезертир. Он не пытался бежать, сам вышел к патрулю.
— Думаешь, он из этих?
— Так точно. Показания вполне согласуются.
— Приведи его.
— Он уже здесь.
— Вводи.
В комнату вошли два легионера и сопровождаемый ими человек. Он был одет в грязную и ободранную тунику, некогда красного цвета, обут в калиги. Волосы русые, коротко стриженные, светлая щетина, обычно малозаметная, ныне ярко выделялась на обветренном, загорелом лице. Держался он уверенно, спокойно, словно нынешнее положение не казалось ему чем-то из ряда вон выходящим. Нет загнанности в глазах. Ну конечно, никакой он не дезертир.
— Кто ты? — спросил Лукулл.
— Меня зовут Квинт Север, я военный трибун. А ты, должно быть, Луций Лициний Лукулл?
— Ты не ошибся, — подтвердил легат.
Задержанный отсалютовал.
— Говоришь, военный трибун? Но среди моих людей нет такого человека, — Лукулл перевел взгляд на Постумия, назад, на Севера, и чуть прищурился, — говори правду. Ты дезертир из разбитых легионов Луция Кассия, наместника Азии?
— Никак нет. Я служу в легионах легата Гая Флавия Фимбрии. Исполняю обязанности префекта конницы.
— Вот как? Я знаю одного Флавия Фимбрию, но впервые слышу о таком легате.
— Гай Флавий возглавил легионы после смерти командующего, консула Валерия Флакка.
— Что это за легионы?
— Два легиона, посланные со вспомогательными частями в Азию на войну с Митридатом.
— Кем посланные?
