3. Витязи в шкурах

— Ты на весь мир в обиде. Нельзя так!

— А им можно? У человека горе, а они как стервятники!..

Рита придвинула к себе книгу, раскрыла.

— Рукописная?

— Восемнадцатый век. Переплет совсем никакой, но это уже третий, если не пятый!

— И ты разберешь эти яти?

— Попробую...

— Так делай! Что жмешься?

— Грех это.

— Господи! Ты Акима своего любишь?

— Больше жизни.

— Это не грех?

— Любовь — милость божья.

— Дал одну милость, не оставит и другой. А что и в самом деле грех, пусть на мне будет.

— Не боишься?

— Устала бояться. Не верю я той лабуде, что бородатые по телевизору несут. Я Евангелие три раза перечитала — времени у меня много. То, что они говорят, и то, что Христос заповедал, — небо и земля. Думаю, тебе понятно, где земля и где небо.

— Пусть будет по-твоему! — Дуня решительно придвинула к себе книгу.

— Мне что делать? — спросила Рита.

— Выключи свет и зажги свечу. Сиди тихо, пока я буду читать вслух. Когда увидишь... — Дуня запнулась. — Ты поймешь, когда меня можно спрашивать. Я, когда закончу, ничего не вспомню. Только не кричи громко! Я впервые это делаю и не знаю, чем может кончиться...

— Да все равно чем!.. — пробормотала Рита, торопливо выполняя сказанное. Затем она села напротив подруги и затихла.

Дуня достала из сумки бутылочку с каким-то темным отваром, отпила раз, затем, немного подождав, еще. Спрятала бутылочку и раскрыла книгу. Некоторое время она сидела, не двигаясь, сосредоточенно глядя на язычок пламени, пляшущий на фитильке свечи. Затем склонилась над книгой и стала читать вслух. Негромко, так что Рита не могла разобрать. Читая, Дуня раскачивалась, все быстрее и быстрее, голос ее стал звучать громче. Теперь она уже не смотрела в книгу. Внезапно Дуня перестала раскачиваться, взгляд ее остановился на Рите, и та, вся похолодев, поняла, что подруга ее не видит. Рите стало страшно.

— Темно... — вдруг сказала Дуня странным низким голосом. Он словно шел у нее из груди. — Ночь...

— Видишь их? — спросила Рита, преодолевая страх.

— Костры... — продолжила Дуня. — Костры горят. Возле костров люди. Спят... Не все. Двор, большой двор.

— Дом есть? Какой он?

— Стена. Высокая, верхнего края не видно. Стена сложена из бревен...

— Какие бревна? — недоуменно сказала Рита. — В горах на юге не рубят дома из бревен, тем более — стены. Там леса нет!

Дуня не ответила. Сидела неподвижно, глядя сквозь Риту, — холодные мурашки побежали по спине женщины.

— Люди... Люди идут, — равнодушно сказала Дуня. — Четверо. Двое несут мешки. Большие...

— Что за мешки? — шепнула Рита, холодея.

— Легкие — людям не тяжело. Они кладут их под стеной и уходят. Двое остаются. Один из них высокий, в кольчуге, второй пониже, широкий в плечах...

— Кто они?

— Стоят спиной. Поворачиваются... Темно, видно плохо. Пламя костра рядом вспыхнуло... Это Аким и Кузьма.

Рита тоненько ойкнула и тут же испуганно зажала рот ладонью.

— Они похудели, — продолжила Дуня, — и странно одеты. Какие-то холщовые штаны и сапоги. Рубахи до колен... Садятся на мешки. Кузьма неловко держит перед собой левую руку, она у него болит...

— Господи! — вскрикнула Рита и схватила Дуню за плечи. Та вздрогнула, и взгляд ее стал осмысленным.

— Ты видишь их?

— Кого? — вяло спросила Дуня, недоуменно глядя на подругу.

— Кузьму и Акима?

— Где?..

Рита расстроено умолкла. Дуня вдруг зевнула и закрыла глаза.

— Спать хочется...

— Идем! — Рита подняла ее со стула и, придерживая за плечи, повела в зал. Там Дуня мешком повалилась на диван — Рита едва успела подложить ей под голову подушку.

Укрыв подругу пледом, Рита зашла в кухню и трясущимися руками достала сигарету из пачки.

— Живы! — прошептала, глотая слезы. — Живы... Но что за бревенчатая стена? Где они?..

Глава пятнадцатая

Двое, лежавшие на мешках с сеном под стеной, разговаривали вполголоса: вверх, на забрало, доносилось лишь трудно различимое бормотание. Часовой склонился ниже — не разобрать. Вздохнул — интересно было бы послушать, и повернулся к заборолу. На пойме, накрытой ночной темнотой, всюду, сколько хватало взгляда, горели половецкие костры — враг не дремал.

— Свежо! — поежившись, сказал Вольга, ворочаясь на своем мешке. — Может, пойдем в дом?

— Там не повернуться и дух — с ног сшибает! — возразил Кузьма. — Народу из посада набежало, а с водой худо — давно без бани. Здесь лучше. Воздух свежий, звездочки на небе... Усну скорее.

— Плечо болит?

— Ноет. Наконечник глубоко вошел.

— Выпей медовой!

— Всю в госпиталь отдал. Раненых много — потяжелее меня.

— Нагони еще!

— Меланья, когда за стены перебирались, забыла впопыхах аппарат. Сгорел. Придется заново...

— Терпи тогда... Сам рану шил?

— Неудобно одной рукой. Марфуша штопала. Талантливая девочка, у нас бы классным хирургом стала. Ты ее не обижай.

— Ее обидишь! Характерец! Что не по ней, заехать может. Плевать, что ты воевода!

— С ранеными надо строго... Я вот думаю: третий раз я эту шкуру надеваю — и каждый раз на мне рвут. В подвале два года тому оборотень располосовал от ключицы до подмышки. Потом бандюк в пещере из пистолета чуть голову не прострелил — пуля темя оцарапала. Сейчас половец копьем достал... Когда-нибудь кончится плохо.

— Не бери в голову! Главное — жив!

— И опять ты выручаешь. До пенсии не рассчитаться!

— Ты бы не помог?

— Кто знает... Зачем в шкуру полез?

— Вы долго возились. Мы здесь ждали, ждали — все глаза проглядели. Я уж решил, что все, накрылась спецгруппа... Решил сам дело закончить. Только выбрались с Васильком из города, смотрю: фейерверк! Потом вы показались с погоней...

— Смельчаки!

— Это вы с Микулой... Как ты догадался боезапас уничтожить?

— От отчаяния. У орудия охрана стояла.

— Потом убежала с испугу. Когда половецкий лагерь загорелся, наши вышли за стены и спокойно сожгли установку. Облили ее маслом...

— Я же к ней две шереширы с напалмом принес!

— Не увидели, наверное. Какая разница?! Не пригодятся шереширы, если и уцелели. Теперь у половцев ни орудия, ни ракет.

— Но они-то уходят!

— Странно. После той суматохи, что вы с Микулой устроили... Ой, что там творилось в лагере! Красота! Ракеты летают, рвутся, кибитки половецкие горят, люди — тоже... Зарево — в полнеба! У нас весь город, мне рассказывали, на стены выбежал смотреть. Михн с Улебом пытались не пускать, да только где там! Люди плясали прямо на забрале. Думали, наутро половцы уйдут.

— Готовят они что-то.

— Что могут? На стены лезть? Так у них ни лестниц, ни фашин — ров забрасывать. Только забор на сгоревшем посаде.

— Вот это тревожнее всего. Когда непонятно.

— Уточни.

— Я видел его...

— Цечоева?

— Именно. Бандюка, что мне отметину на темечке сделал. Одет по-другому и странный какой-то, но это он.

— Уверен?

— Был от меня, как ты сейчас. Долго смотрели друг друга... И раньше, когда они устроили ракетную атаку на острог, не сомневался — его рук дело, но прошлой ночью убедился воочию. Пробрался он все-таки следом за нами. Все эти шереширы, упавшие городницы в Римове...

— Освоился, гнида... Я б его загрыз! Не посмотрел бы, что после этого в оборотни!

— Микула хорошо приложил его палкой — лег он. Рядом повозки с шереширами рвались... — задумчиво сказал Кузьма. — Может, в этот раз?..

— Даже, если нет, то на новое орудие и шереширы у них уйдет много времени. Тудор подойдет раньше.

— Твои б слова да богу в уши!

— Сомневаешься?

— Кто мне говорил, что Цечоева по стенкам пещеры размазало, и беспокоиться не о чем?

Вольга сконфуженно умолк.

— Вот что интересно, — помолчав, произнес Кузьма. — Он меня не узнал.

— Тебя и мама родная не узнала бы!

— Мама — да. А он меня видел раньше. В двух шагах был... Мы ему помешали тогда в пещере, сорвали все замыслы, затащили сюда... А он смотрел на меня, как на дворовую собаку.

— Может, забыл?

— Такое не забывается...

Вольга хотел что-то сказать, но внезапно послышавшийся шорох прервал их разговор. Вольга насторожился и кошкой извернулся к стене. Из щели в стене между двумя городницами внезапно показалась голова. Вольга коршуном бросился к ней и одним рывком вытащил неосторожного шпиона, вскинул вверх. Шпион тоненько ойкнул и задрыгал в воздухе босыми ногами.

— Ты кто?

— Степка...

— Я тебя уже видел, — задумчиво произнес Вольга, опуская мальчика на землю. Тот, почуяв под ногами опору, рванулся бежать, но Вольга крепко держал его за плечо. — Откуда и зачем? Отвечай!

Вместо ответа Степка отчаянно завел.

— Перепугал пацаненка насмерть! — Кузьма слез с мешка и присел перед Степкой на корточки. Тот сразу утих, только задавленно всхлипывал. — Ты нас боишься?

Мальчик кивнул.

— Почему?

— Васька говорил, что хорт человека пополам перекусывает. А ты — хорт!

— Хорошенькая у нас репутация! — хмыкнул Вольга.

— Ты думал, что можно безнаказанно облачаться в шкуру? — отозвался Кузьма и ласково посмотрел на мальчика. — Не бойся, Степка, мы кусаем только половцев. Своих не трогаем.

Степка смотрел на него недоверчиво.

— Зачем в этой щели сидел? Подслушивал?

— Там дырка насквозь, — торопливо сказал Степка. — Земля осела — можно наружу выползти. Взрослый не пролезет, а мне — получается.

— Так ты ползал за стену?

Степка кивнул.

— Зачем?

— Оружие собирать.

— Разве там есть оружие?

— Васька прошлой ночью целую сулицу нашел! — заторопился Степка. — Теперь он может с погаными биться. И я хочу!

— Герой! — засмеялся Вольга.

— Еще какой! — серьезно заметил Кузьма. — Что нашел?

Степка испуганно прижал руки к груди.

— Не отберем, не бойся, — заверил Кузьма и перекрестился. — Вот тебе крест!

Все еще недоверчиво поглядывая на хорта, Степка вытащил из-за пазухи небольшой брусок в бумажной обертке. Кузьма взял его и приподнял, чтобы лучше рассмотреть в свете пылающего неподалеку костра. Сверху вдруг задавленно вскрикнули, и рука, державшая Степку за плечо, разжалась. Но мальчик остался стоять.

— Вот чего они ждут... — задумчиво произнес Кузьма и передал брусок Вольге. — Ты это под стеной увидел? — спросил мальца.

— Весь посад за рвом обшарил, — зачастил Степка, переводя испуганный взгляд с Кузьмы на Вольгу и обратно. — Ничего не нашел. Темно... А когда пробирался назад, смотрю: дяденька какой-то у стены копается. Тихонько так и постоянно оглядывается. Чужой он, и голова тряпкой замотана. Как он ушел, я подобрался и раскопал.

— Там один такой брусок был?

— Не знаю, в одном месте копал, — шмыгнул носом мальчик.

— Никакой веревочки к нему не тянулось?

— Не помню, боялся, что половец вернется.

— Мы это заберем! — решительно сказал Вольга.

Степка насупился. Кузьма достал из-за голенища широкий нож, положил его на ладонь. Глаза у мальчика вспыхнули.

— Будет твой, если покажешь, где нашел, — решительно сказал Кузьма и выпрямился. — Пойдем!

— Может, взять охрану? — спросил Вольга.

— Не надо, чтобы нас заметили, — ответил Кузьма, пряча нож за голенище. — Ты удивлялся, что нет ни лестниц, ни фашин. Зачем? Свалить две городницы наружу — вот тебе и брешь в стене, и дорога через ров! Саперное дело не забыл? — повернулся он к Вольге. — Это не кистенем махнуть! Взлетим на орбиту, как первые космонавты! Двенадцатого века...

* * *

— Красиво стоят! — Вольга повернулся к Кузьме. — Как на параде! Представляешь, каждый думает о том, как ворвется за стены, станет хватать и вязать себе рабов. Разбогатеет. А тут — облом! — Вольга довольно захохотал, показывая большие белые зубы.

— Вдруг другие городницы повалятся? — строго спросила Ярославна, неодобрительно глянув на веселящегося Вольгу. — Вдруг еще где зелье басурменин заложил?

— Эти городницы не повалятся! — ухмыльнулся в ответ Вольга. — Разминированы. Другие тоже устоят. Не мог он притащить на себе взрывчатки столько. А коли что, — вон!

Все невольно обернулись ко двору детинца. Дружинники и вои стояли внизу плечо к плечу, сверкая оружием и доспехами. Впереди Людота с помощниками суетились у неширокого, но высокого тына из заостренных вверху бревен.

— Он позаботился, — ласково кивнул Вольга на Кузьму. — Всю ночь работали. Если вдруг одна или две городницы упадут, брешь быстро закроют тыном, а вои взбегут на стены. Тын высокий, в два роста — конница и пехота не пройдут. А мы будем с двух сторон вести фланкирующий огонь, то есть стрельбу. Завалим трупами ров!

Михн одобрительно крякнул:

— Если б в Римове такое!..

— Не понадобится и нам! — засмеялся Вольга. — Но осторожность не помешает.

— Идем, княгиня! — склонился Михн. — Опасно тут. Всех воев со стен согнали, сами стоим. Наблюдатели на башнях есть — и ладно!

Ярославна сердито махнула рукой: молчи! Все повернулись к заборолу.

Полонные тем временем убрали забор на сгоревшем посаде, и половцы, выставив копья и закрывшись щитами, сгрудились у самого рва — прямо напротив городниц, на которых стояла крошечная группа защитников. Ржали кони, нетерпеливо перебирая копытами, вся огромная масса степняков, изготовившихся к атаке, шумела и кричала, ожидая сигнала. Внезапно все стихло. Из расступившихся рядов войска выехала группа всадников в блестящей броне. Впереди, на красивом вороном коне, рысил худощавый половец в шлеме с крашенным червленью конским хвостом на остроконечном навершии.

— Кза! — вздохнул Михн. — Стрелков рядом нету!

Кза поднял руку и к нему на гнедой лошадке подскакал человек в длинном халате и в чалме. Поклонился.

— Наш красавец! — повернулся Вольга к Кузьме. — Ну, счас будет...

Кза что-то сказал человеку в халате, и тот протянул к стене города руку с зажатой в ней черной коробочкой. В то же мгновение огромный черный куст вырос на посаде, прямо посреди изготовившегося к штурму войска. Люди и кони взлетели вверх, и, медленно переворачиваясь в воздухе, понеслись в разные стороны. Часть у пали в ров, некоторых шмякнуло даже о стену. Грохот пришел потом.

— Ты говорил о космонавтах?! — закричал Вольга Кузьме, скалясь во весь рот. — Смотри!

— Когда успел? — прокричал Кузьма, зачарованно вцепившись в бревна заборола.

— Пока ты с тыном возился! Зачем добру пропадать?! Вышел за стены еще раз...

На сгоревшем посаде царил хаос. Обезумевшие кони с ошеломленными всадниками бессмысленно метались вдоль городской стены, некоторых, свалившихся с седла, кони таскали за ноги, застрявшие в стременах. Но большая часть половецкого войска, отхлынув назад, скакала прочь, погоняя коней плетью. Оставшиеся в живых нукеры Кзы, закрыв его своими телами, уводили хана подальше от стен.

— Наша очередь! — повернулся Вольга к Улебу.

Тот махнул со стены ждавшей во дворе сотне. Запела труба и створки городских ворот медленно поползли в стороны. Заржали кони, принимая на свои спины тяжело вооруженных всадников.

— Повеселимся!