Солнечная Сторона

Артем спокойно шел, и ему вспоминались картины этого же города, с этими же, но совсем непохожими улицами. Он скользил взглядом по стенам домов и вспоминал их совсем другими. Они вспоминались завешанными назойливыми вывесками, вычурно и безвкусно раскрашенными, кричащими, завлекающими. Сейчас же они были спокойными, лишенными навязчивой рекламной мишуры. И если тот город, который ему вспоминался, встречал ночь обилием огней и иллюминаций, то этот, освещаемый лишь приглушенным светом уличных фонарей, спокойно погружался в ночную темноту. Он засыпал, как засыпает живое существо.

Миновав очередной перекресток, Артем вышел на улицу, которая неожиданно показалась ему чем-то знакомой.

Артем осмотрелся, и его взгляд упал на два тополя. Он непроизвольно вздрогнул. Он узнал их, как узнал и улицу, на которой они стояли. Это были те самые деревья, которые виделись ему во сне. Одно из них он видел распиленным на бревна, а другое растворил своим собственным воображением. По телу прокатился легкий озноб.

Недолго постояв на месте, Артем нетвердой походкой подошел к одному из тополей и положил руку на его кору.

Ладонь узнала ее шершавую поверхность.

Все!!!

Артем застыл на месте.

В его невероятных сомнениях была поставлена окончательная точка.

Это действительно были те самые тополя. Именно это дерево исчезало под его рукой.

Артем посмотрел на свою ладонь. Она помнила и то необычное ощущение, когда ею вдруг постепенно перестала осязаться древесная кора.

Мысль, крутившаяся вокруг торгующего фруктами дяди Миши, незнакомца с радиоприемником, лиловой молнии, наконец выкристаллизовалась, обретя законченную форму. Это было нечто, подобное тому, что он однажды уже пережил, попав во сне в солнечную историю. Тогда он, проснувшись на письменном столе, точно так же гадал, сон ли ему привиделся. Тогда, пройдя череду долгих мучительных раздумий, он решил для себя, что это был не сон. И сейчас он оказался в похожей ситуации. Но в этот раз он почти не колебался. Он был почти уверен, что опять побывал где-то в другом мире. Точнее сказать, в этом же мире, но каком-то совершенно другом. На этот раз это было не далекое будущее, это было настоящее, его теперешнее, но какое-то другое настоящее.

Артему вспомнился торгующий фруктами дядя Миша, вспомнился врач Скорой, отказавшийся "за бесплатно" везти его в больницу, вспомнился и обмотанный синей изолентой радиоприемник, которому уготовано было быть обмененным на лекарства для дяди Миши.

Артем напряг память и постараться вспомнить все, что ему виделось в течение нового "сна".

"Неужели все опять повторилось?"

"Похоже, что все-таки повторилось!"

Однако эта мысль неожиданно успокоила его. Он даже облегченно вздохнул. Более того, он ощутил нарастание легкого щемящего волнения. Он ведь ждал чего-либо подобного. Ища встречи с Юнной, он ведь желал именно чего-либо подобного. Сам об этом не догадываясь, он подспудно думал о том, что если далекий солнечный мир все же проявит себя, то это произойдет как-нибудь необычно... именно вот так необычно!

Ощущение слабости и легкой радости постепенно накатило на него.

"Да, именно вот так!"

Простояв несколько минут в задумчивой неподвижности, Артем наконец поднял глаза и взглянул на тополь.

Выходит, что там, в том мире, это дерево действительно пострадало. И пострадало от его рук.

Артем погладил ствол дерева.

"Попасть бы обратно туда, чтобы вернуть его там на место".

И ему вдруг представилось, что он опять находится в том мире, представилось, как он приседает на корточки и опускает ладонь на мягкую траву.

— Бабушка-бабушка! — вдруг раздался за спиной звонкий детский голос.

Артем от неожиданности вздрогнул и оглянулся назад. По противоположной стороне улицы двигались темные силуэты. Это была какая-то старушка с двумя детьми.

— Вон там! Там спилили деревья, — снова прозвенел детский голосок.

Старушка, не останавливаясь, прошла мимо. Сквозь сгущающуюся темноту было видно, как она покачала головой. Дети вприпрыжку пронеслись мимо. Вскоре они скрылись в поздних вечерних сумерках.

Артем снова посмотрел перед собой. Неожиданные прохожие смешали его мысли, и в первый момент он даже не заметил, что сидит на корточках, его рука лежит на мягкой траве, а перед ним нет деревьев. На какое-то время его глаза застыли на месте. Ему почему-то вспомнилась мать. В течение короткого неуловимого мгновения он даже ощутил себя маленьким мальчиком. В памяти всплыл совсем забытый эпизод из далекого детства, когда он мальчишкой, сидя на корточках, разглядывал в траве жучков...

Но почему дети говорили о спиленных тополях? Артем взглянул перед собой и вздрогнул. Только сейчас он заметил, что перед ним было пусто.

"Неужели опять?!" — пронеслось в его голове.

Артем оглянулся и на какое-то время замер на месте.

Прошло немного времени, и он, слегка мотнув головой, поглядел на траву и погладил ее ладонью.

"Ну и пусть! На этот раз ненадолго".

В этом он почему-то был совершенно уверен. Он почему-то твердо знал, как вернуться назад. Он спокойно смотрел прямо перед собой, и его рука мягко поглаживала траву.

"Простите меня и возвращайтесь на свое место", — наконец мысленно проговорил он невидимым тополям.

"Стойте здесь крепко!"

"Оба!" — добавил он, уже поднимаясь.

Он повернулся и пошел прочь. Он пошел... в свой мир. Он опять вернулся к себе — на свою улицу, в свой Дом.

"Юнна! — проговорил он куда-то в усыпанное звездами небо. — Я чувствую, что теперь ты где-то совсем рядом!"

Он шел, углубляясь в дремлющий квартал, погружаясь в его спокойную темноту, а за зыбкой перегородкой небытия, в очень похожем, но совершенно другом мире, на той же самой улице, на том же самом месте, там, где днем были спилены деревья, — вдруг прямо из воздуха, словно зыбкие видения, появились полупрозрачные образы двух высоких стройных тополей. Постепенно образы сгустились, налились красками. Огромный жук, летевший на огни витрины, на полном лету ударился о широкий ствол дерева, и неподвижные листочки на тополях вдруг разом затрепетали под поздним вечерним ветерком...

X

Никола пришел домой, когда семья сидела у телевизора.

Он тяжело прошелся по комнате и, поставив на стол бутылочку с какой-то полупрозрачной жидкостью, сказал: "Это ему!"

Жена тревожно оглянулась на стену, за которой сейчас спал дядя Миша. Сын, не отрываясь, смотрел телепередачу. В ней ведущий с язвительной усмешкой рассказывал что-то о колбасных электричках семидесятых годов.

Никола нервно прошелся по комнате из угла в угол и вдруг резко сорвался.

— Выключите эту дрянь!!! — заорал он.

Все ошарашено повскакивали с мест.

— Ты чего, отец? — спросил сын.

— Я чего??! Это он чего!!! — Никола ткнул пальцем в телевизор. — Колбасы ему не хватало!

Он подошел к телевизору и что есть силы дернул шнур из розетки.

— Отец! — испуганно вскрикнул сын.

— Что отец?!! Что отец?!! Чего ты-то пялишься на этого подонка?!! На колбасе для вас свет клином, что ли, сошелся?! Он себе сытную жизнь отрабатывает, а тебе-то что светит?!! Работа в ларьке?!!

Он, резко махнул кулаком, будто рубанув невидимым клинком воздух, вышел из комнаты и направился на кухню.

— Николай! Что-то сегодня случилось?! — встревожено спросила зашедшая следом за ним на кухню жена.

— Сегодня?!... — резко закричал Никола. — Нет, не сегодня, давно уже!...

— В чем дело?

— Ты понимаешь, — не снижая тона, кричал Никола, — нам надо изучать ионосферу... Грозы можно просчитывать... зная параметры воздушной воронки и величину хвоста ионосферы, можно просчитать заряд грозового облака... можно даже предсказать количество и силу молний... Можно установить бальную шкалу для гроз. Я бы мог заняться всеми этими просчетами, я уже вижу, какие измерения надо проводить, я уже вижу эту бальную шкалу. А я... а я... а я вместо этого собираю с земли подачки...

— Ах, вот оно что! — жена тоже перешла на повышенный тон. — Мы сидим без копейки, а он вместо того, чтобы найти, наконец, работу, молнии считает! Другие работники института открыли фирмы, а этот даже сторожем дольше двух дней проработать не может...

— Дура! — завопил Никола. — Ты не понимаешь, что говоришь!...

— Я не понимаю?! А кто у кого на шее сидит? Тебя же звали лесом торговать. У тебя же голова на плечах есть, ты бы давно уже на иномарке ездил!

— Пошла вон!

— Вот и сказать нечего! Гони, гони жену! А кто тебя кормить будет?

— Отец! — вдруг из-за спины матери заговорил сын. — Жизнь давно уже другая, надо меняться!

— Куда меняться? В торговлю?

— А хоть бы и в торговлю! Хорошие баблы заколачивать мож...

— Баблы! — взревел Никола. — Ты, сморчок, не понимаешь, чего мы лишились... Институт с мировым именем торгует американскими трусами...

— А что такого в трусах, если баблы дают? Ты что хочешь, чтобы институт опять воздух травил? Опять к старому...?

— Не к старому, а к делу, к работе. Институт дело делал... Ты хоть понимаешь такое слово: "де-ло"?

— Ну уж хватит нам такого дела...! Без вашего дела люди лучше жить стали.

— Ты что ли лучше?

— Если бы ты, отец, в коммерцию пошел, и мы бы хорошо жили...

— Ну, надо ж! Какая коммерция?! Надо ж! Как вам мозги наизнанку вывернули! Не сможет страна одной торговлей чужими шмотками долго жи...

— Опять ты за свое! — перебил сын. — "Раньше думай о Родине...", знаем, проходили... хватит!

— Чего хватит?! — Никола на мгновение смешался. — Да-да! Вот именно! Раньше думай о Родине... Вот именно! — Никола ударил кулаком по столу. — Раньше думай о Ро...

— Не пойму, отец! — снова перебил сын. — Ты что, опять за то, чтобы старое вернулось?

Сын ушел в комнату и тут же вернулся назад с книгой в руках.

— Ты этого хочешь? — с вызовом спросил он, бросив на стол книгу.

Это был "Архипелаг ГУЛАГ" в новом немецком издании.

Николу словно обухом по голове ударило. Он тупо посмотрел на книгу.

При чем здесь гулаг?

— Снова в лагеря? — продолжил сын. — Этим вам Родина отплачивала за ваши заботы о ней?! Шестьдесят миллионов сгноили, и снова...

— О, Господи! — воскликнула жена Николы. — Опять сцепились! У вас, мужиков, других тем нет, что ли?

Она, развернувшись, вышла из кухни.

Но отец и сын не слышали ее.

Брошенная на стол книга будто подняла муть десятилетий. Всякий раз бросаемая в горячих спорах она словно вздымала ее призрачную пелену, за которой всякий раз будто маячило нечто неясное и непонятное, поднимающее людей на нешуточные схватки. Это нечто поднимало одних на других, заставляя забывать обо всем и не видеть окружающее.

С минуту Никола стоял, ничего не соображая. Перед глазами вдруг всплыли стены лаборатории, Иван Иваныч, бумажка со списком. Все это в тот же миг рухнуло, словно разбитое этой книгой, как тараном.

Наконец взгляд его начал проясняться. Он посмотрел на книгу.

— Сколько сгноили?! — тихо спросил он.

— Шес...

— Ты хоть немного шевели извилинами! — перебив сына, тихо начал Никола. — Или, — Никола снова стал заводиться, — они тебе по наследству не достались?! В стране тогда всего сто восемьдесят миллионов было! Шестьдесят — это каждая третья семья вместе с детьми и стариками! Кто бы с немцами воевал и как бы воевал?! — уже чуть ли не в бешенстве взревел он.

— На страхе и воевали! — повысил тон и сын. — Весь народ в страхе держали...

— Ты что такое принес? — спросила вошедшая на кухню жена. Она держала в руках бутылек.

— А ты... ты что, — не слушая ее, продолжал кричать сыну отец. — Ты этот страх видел?! Ты жил тогда, чтобы его видеть?!...

— Не надо жить и видеть, чтобы знать! Вот читай сам...

Сын двинул по столу "Архипелагом".

— Чего ты мне ею тычешь? Я, небось, поболе твоего тех лет захватил. Я их знаю без книжек. Хотя... — Никола вдруг резко замолчал. Переведя дух, он медленно взял книгу.

— Ты ответишь мне или нет? — вновь вклинилась жена.

Никола, не слыша ничего, посмотрел на сына сосредоточенным взглядом.

— Ты сам-то внимательно ее читал?... — спросил он.

— Кого? — опешил от неожиданности сын.

— Не кого, а что! Книгу эту внимательно, спрашиваю, читал?!

— А как еще? От корки до корки.

— Я спрашиваю — вни-ма-тель-но?

— Ну...

Никола снова ненадолго замолчал, не сводя с сына пристального взгляда.

— Не знаю, что там такое... — неожиданно ответил он жене.

— То есть?

— Какое-то общеукрепляющее... — бросил Никола и тут же вновь обратился к сыну.

— "Ну", говоришь! — сказал он ему, — Ну раз "ну" — так "ну"... А теперь давай откроем ее вместе.

— Какое общеукрепляющее? — опять вмешалась жена. — Где ты это взял? Почему без этикетки?

— Откуда мне знать?! — ответил ей Никола, углубляясь в книжку. — На улице продавали.

— То есть, как это, на улице?! Тебе сколько раз говорить, чтобы ты в аптеках лекарства покупал?

— Не хватило денег на аптеку...

— О господи! Мало у нас травятся, что ли? Это можно сразу выбрасывать, не вскрывая.

— Не надо выбрасывать! — не отрываясь от книжки, сказал Никола. — На себе попробую...

— Ну, щасс! — возразила жена. Бутылек загремел в пустом мусорном ведре.

Женщина, развернувшись, вышла из кухни. Но Никола уже ничего не видел и не слышал, он был полностью погружен в чтение.

— Говоришь, в страхе жили, — произнес он, листая страницы. — Говоришь, в этой книжке ты это прочитал.

— Да, прочитал, — буркнул сын.

— Ну-ну! Ты прочитал, а он написал... Вот! — Никола остановился.

Он распрямил хрустнувшую книжку.

Муть десятилетий снова дохнула с ее страниц.

— Именно так эта книжка и пишет, — проговорил Никола, не отрывая взгляда от книги. — Все было черно и все мрачно, сплошные страхи и репрессии. Да, вот только книжки можно читать не только по строчкам, но и между строк.

— А там, — продолжил Никола после небольшой паузы, — совсем иная картина может прорисоваться. Причем, совершенно против воли автора. Это как в плохом кино: снимают времена инквизиции, а на заднем плане, в небе — самолет. Не такая, однако, жизнь меж строчек читается... не та, какой ее описал писатель.

— Сейчас тебе покажу, — сказал Никола, выискивая что-то по тексту, — как надо мозги при чтении книг применять.

Сын, ухмыльнувшись, выжидающе посмотрел на него.

— Вот хороший пример! — Никола, поморщившись, остановился на одной странице. — Вот тут Солженицына арестовали уже. Вот следствие. Вот! — Никола снова хрустнул книжкой. — В общем, в органы попала его переписка с друзьями. Сплошь и рядом в ней, вот, цитирую, — Никола скользнул хмурым взглядом по ухмылке сына, — "крамольные мысли" и "подозрительные выражения". Он — Солженицын — конечно, тут герой. Он тут боится потянуть за собой в гулаг, цитирую, "чистых, мужественных, мятежных" людей и "плетет, вот смотри, следователю все что-либо правдоподобное", "сколько надо, вот, раскаивается", "сколько надо, вот, прозревает". Но, однако, дневник...! — Никола опять покосился на сына. — Представляешь, он, олух, вел дневник, который тоже попал...