Скс Режим бога 1-я книга

Когда бурное обсуждение "тонкости и пикантности" анекдота закончилось, мама констатировала, что мне повезло, и мой первый услышанный "взрослый" анекдот оказался столь смешной и интеллигентный! И рассказала "свой" первый взрослый анекдот, который она подслушала у взрослых, когда ей было пять лет:

Звонит дама в "Пожарную службу", и сообщает: "Товарищ начальник — тут ваш пожарный, который висел у нас на стене, упал шишкой вниз, лежит и пенится. Приезжайте скорее!"

Мдя... Юмор во времени и пространстве. А ведь они еще и над этим "пенящимся" тоже посмеялись — правда, без особого энтузиазма.

Я не выдерживаю и говорю, что один взрослый анекдот уже слышал. Дамы заинтригованы — и я выдаю "откровение из двадцать первого века":

— Танечка, что-то я не вижу твоих любимых джинсов.

— А я их выбросила.

— Почему?

— Я в них последнее время чувствовала себя пчелой.

— Как это?

— В жопе жало...

Ситуация, как с Чурбановым: сначала секундная борьба с собой за культуру речи — затем дикий хохот, а потом вытирание слез и нравоучения, что "такие" слова говорить нехорошо. Эх, времечко!..

Однако время ожидания истекало, в двенадцать часов начало церемонии награждения. Сегодня, со слов замминистра, награды вручают рабочим, ученым и сотрудникам МВД.

Чурбанов начинает инструктировать меня, как себя вести, что говорить и что не говорить. Я прилежно слушаю и киваю — и когда он иссяк, говорю:

— Не волнуйтесь, дядя Юра! Я все понимаю, и не подведу — я прекрасно осознаю, кому обязан тем, что здесь сегодня нахожусь...

Чурбанов кивает с серьезным лицом — но видно, что мои слова ему приятны! Он немного раздумывает, а потом все-таки рассказывает:

— Я в тебе не сомневаюсь, Виктор — ты парень разумный и правильный. Я действительно доложил Леониду Ильичу о событиях в Ленинграде, и рассказал о тебе. На самом деле это решение Леонида Ильича наградить тебя — мы, МВД, только выступили с инициативой.

Я киваю с многозначительной мордой, давая понять, что осознаю, что такое "мы МВД", и "только выступили с инициативой". Чурбанов улыбается.

В дверь кабинета коротко стучат, и вошедший из приемной майор негромко говорит:

— Товарищ генерал-лейтенант, пора...

Чурбанов встает, за ним поднимаются все остальные, и мы выходим из кабинета...

* * *

— Гхм... Дорогие товарищи! У меня сегодня приятная задача... вручить вам... высокие награды Родины... гхм... за ваш доблестный труд... на производстве, в конструкторских бюро и институтах... гхм... в деле охраны социалистической законности и правопорядка в стране... гхм... В вашей нелегкой работе... гхм... на боевом посту... на переднем крае науки... вы... гхм... доказали всему миру... что...

"Да... Что-то Брежнев совсем плох... Как он еще четыре года-то проправил..." — думал я, скорее рассматривая, чем слушая Генсека.

В 2013 году меня награждали в Екатерининском зале Кремля орденом "За заслуги перед Отечеством" 3-й степени. Большой зал, много народу, длительная церемония, и куча речей. Я тогда ограничился буквально двумя короткими фразами, и заметил признательный взгляд уставшего и постаревшего президента.

Здесь же — небольшой, полностью раззолоченный зал, награждаемых всего семь(!) человек — прессы же человек двадцать, четыре телекамеры, и две кучки чиновников: одна из престарелых "небожителей", вторая из помощников и референтов, среди которых я заметил маму. Мы встретились глазами, и я подмигнул, состроив успокаивающую рожицу.

Брежнев неуверенной походкой вошел в зал в тот момент, когда огромные золотые часы, стоящие в углу, начали пробивать полдень, и сейчас монотонно, не отрываясь от бумажки, зачитывал слова о своем "глубоком уважении" и "объяснимом волнении" при награждении "лучших сынов советского народа".

Тем не менее, я решил придерживаться прежнего плана, и воспользоваться заработанной собственной кровью возможностью в полной мере.

Первым вызвали к награждению бледного и потеющего от волнения механизатора из Горно-Алтайска. Невысокий и худой, он выглядел потеряно, нервно улыбался, и чуть не упал, возвращаясь обратно от Брежнева, задев ногой лежащие на полу провода от камер и микрофонов.

После него вызывали всех по очереди: совершенно седого, но высокого и уверенно державшегося военного конструктора, толстого милицейского генерал-майора, тщедушного пожилого академика, дородную доярку с Кубанщины с блестящими от волнения глазами, и шахтера из Кузбасса, постоянно прятавшего руки с намертво въевшейся в них угольно пылью.

Все награждаемые негромкими словами мимо установленных микрофонов благодарили Брежнева, и что-то обещали еще больше улучшить, изобрести и обеспечить. Брежнев улыбался и пожимал всем руки, а расцеловался только с седым конструктором и дородной дояркой.

Я оставался последним, и уверенной походкой с отрепетированной лыбой на моське двинулся к Генеральному секретарю ЦК КПСС. Когда его референт называл мою фамилию и повод для награждения, все вокруг как-то оживились и "проснулись".

Лицо Брежнева, кажется, имело только два состояния: усталая улыбка — или замершее, как посмертная маска, без эмоций, с устремленным в никуда взглядом. Однако и он оживился, когда услышал говорок помощника, и с ответной улыбкой смотрел на подходящего меня.

— Здравствуйте, Леонид Ильич! — звонко отчеканил я.

— Здравствуй дружок, здравствуй! Так вот ты каков, добрый молодец! — дребезжаще засмеялся Брежнев, — Как же ты со взрослым бандитом-то совладал?!

— Трудно было, но в той ситуации было так — кто, если не я?! — мой голос звенел под потолком, привыкшим уже к негромким речам пожилых обитателей этих залов.

— Коммунисты с такими словами... гхм... проходили самые трудные... моменты нашей истории. — сказал Брежнев, полуобернувшись в пожилому генерал-майору, постоянно маячившему за его спиной.

— Истинно так, Леонид Ильич! — быстро подтвердил тот.

— Ты, я смотрю — пионер... гхм... — неспешно продолжил Брежнев, — А в комсомол... вступать собираешься?

— Я, Леонид Ильич, и в нашу партию вступать собираюсь, если старшие товарищи доверят!

— Гхм... Хорошо! — Брежнев доброжелательно улыбался, посматривая на меня, — А учишься ты как?

— В этом году две четверки — следующий год постараюсь закончить только на пятерки, Леонид Ильич... — делаю я виноватый вид.

— Молодец. — констатировал Брежнев, — Мне вот тут Юра... гхм... рассказывал... что ты стихи и песни пишешь... Я люблю стихи... гхм... Раньше много наизусть... гхм... помнил...

"Бинго!!! Какой же я умный — угадал!"

— Да, Леонид Ильич, пишу... — делаю слегка смущенный вид.

— А ну-ка, прочитай нам... гхм... Что-нибудь! — Брежнев делает круговое движение кистью, изображая это самое "что-нибудь", и с ожиданием смотрит на меня.

Я делаю вид, что растерялся:

— Ну... У меня ничего нет... подходящего... к этому случаю... — неуверенно бормоча это себе под нос, я не забываю говорить чуть вбок, в микрофоны.

— Ты прочитай Леониду Ильичу отрывок из своего военного марша... — подсказывает референт Брежнева, объявлявший награждаемых.

— Э... — я нерешительно тяну паузу, потом с сомнением смотрю на Брежнева, и спрашиваю его:

— Может, я тогда экспромтом?

Брежнев утвердительно кивает:

— Давай его... гхм... Смелей, не стесняйся!

Тут до меня доходит, что Брежнев слово "экспромт" не понял, и ситуацию надо исправлять:

Я закатываю глаза на расписанный золотом потолок, начинаю что-то шептать губами, и слегка помогаю себе, "дирижируя" в такт указательным пальцем согнутой правой руки — так даже Брежнев должен понять, что я сочиняю на ходу!

В зале стоит абсолютная тишина — краем глаза выхватываю куски мозаики: паническое состояние референта, приоткрытый в ожидании рот Брежнева, напряженное лицо Чурбанова...

Затянув паузу до лопающегося звука собственных нервов, я наконец опускаю руку, перевожу взгляд на Генсека, откидываю слегка голову назад, и с выражением декламирую в микрофоны:

Над нами реет красное знамя,

Над нами несется победный клич!

Мы рады жить в одно время с Вами,

Наш дорогой Леонид Ильич!

* * *

Мы едем в Завидово на машине Чурбанова. Он разговаривает с кем-то по телефону — ну, не по мобильному, конечно... А я вспоминаю...

...После того, как я замолк — сначала молчание, а потом, первым — я это очень хорошо видел — первым стал аплодировать тот механизатор с Алтая, который чуть было не упал, когда шел уже с орденом обратно от Брежнева. Затем это тут же подхватили и все остальные. Улыбающийся референт, заглядывающий в лицо своему Генеральному секретарю, генерал за спиной Брежнева от переполнявших его чувств вообще по-простому показавший мне поднятый вверх большой палец, Чурбанов, выглядевший так, как будто это его поэтическому шедевру рукоплещет мир.

Короче, аплодисменты громовыми не были, поскольку народу было немного — но были дружные, и сопровождались всеобщими улыбками. Может, от облегчения, что непосредственный школьник не "отмочил ничего этакого".

А что Брежнев? Пожилой Генсек... заплакал. Слезы катились по морщинам на улыбку, которую он старался выдавить, а сам лидер СССР несвязно лепетал:

— Спасибо, сынок... Не зря, значит... Какой ты молодец... Иди сюда... дай я тебя расцелую...

Сердце остро кольнуло жалостью.

Памятуя о "брежневских лобзаниях", я подставил герою моего четверостишия только макушку, зато сильно уколол в его объятиях свою мордуленцию о частокол геройских звезд.

...После окончания церемонии, награжденным сделали групповую фотографию с Генеральным секретарем. Брежнев меня не отпускал, и я оказался на фото рядом с ним, причем меня Генеральный еще и приобнимал за плечо.

Затем неожиданно появились официанты с бокалами шампанского, и мне в числе прочих тоже достался слегка запотевший хрустальный фужер с пузырящимся напитком. От употребления алкоголя я благоразумно воздержался, и бокал держал нетронутым.

Брежнев произнес короткий тост "за всех присутствующих", и присутствующие выпили. Я завидовал молча.

— А что ж вы Витюше тоже алкоголь принесли? — заметил непорядок Брежнев. Он очень быстро успокоился, и уже вовсю улыбался.

— Сейчас принесут что-нибудь безалкогольное, Леонид Ильич. — заверил Брежнева появившийся за моей спиной Чурбанов, и забрал у меня бокал с шампанским. Слева я неожиданно обнаружил маму и прижался к ней.

Брежнев это тотчас заметил, и стал с ней знакомиться. Ситуация получалась даже не совсем красивая — Леонид Ильич был поглощен общением со мной, мамой и Чурбановым, забыв о других награжденных.

Сначала Брежнев спрашивал маму про погибшего мужа — был ли награжден посмертно, хватает ли военной пенсии, где мама работает. Затем переключился снова на меня. Опять приобнял и стал спрашивать, куда хочу поступать после школы, и чем увлекаюсь кроме стихов.

Мозг работал как часы, глаза предельно четко фиксировали все вокруг — я улыбался внешне, но был совершенно холоден и готов к схватке... Не на жизнь... А ЗА ЖИЗНЬ... Моей страны, последующих поколений... Как это понимал я. Как Я собирался это осуществить... Попробовать осуществить...

— После школы еще не решил, куда поступать, Леонид Ильич. Вот, Юрий Михайлович в Школу милиции предлагает, я тоже склоняюсь к этому...

— Юрий Михайлович плохого не посоветует! — закивал головой Генсек.

— Юрий Михайлович вообще очень помог, особенно с больницей, где меня "зашивали"! — ливанул я воды на мельницу Чурбанова.

Брежнев одобрительно посмотрел на зятя, и собирался еще что-то сказать, но не в моих планах было, чтобы он ушел от темы, которая меня предельно интересовала.

— А кроме стихов, увлекаюсь еще спортом и охотой — только вот тренировки три раза в неделю, а на охоте удалось побывать только пару раз... — я смущенно улыбаюсь.

Мама смотрит округлившимися глазами, поскольку точно знает, что я на охоте не был никогда, но молчит.

А Брежнев... Брежнев услышал заветное любимое слово, и тут же заглотил наживку!

— А... Тоже любишь охоту?! И я это дело очень уважаю, на досуге! Приглашаю тебя к себе на охоту — как, мама отпустит?! — и он с улыбкой смотрит на онемевшую маму, которая только и смогла кивнуть.

* * *

...Выстрелы грохали оглушительно. Брежнев перезаряжал стволы "переломки", и периодически куда-то стрелял в зелень деревьев. Лично я никого не видел, поэтому стоял с заряженным ружьем, и старался не морщиться от грохота.

Мне помогал молодой парень из охраны Генсека — Кирилл, как он представился. Но, кажется, его основной задачей было вовремя меня прикончить, если я не туда поверну ружье!

Минут через пять я сообразил, что тоже нужно пострелять, хотя бы для вида, и разрядил оба ствола в какой-то куст. Пока Кирилл перезаряжал мое ружье — а самому мне патроны не доверили — я огляделся.

Мы стояли на небольшом, метра два в высоту, деревянном возвышении. Кроме Брежнева, меня и Кирилла, на деревянной трибуне стояли егерь Владимир, и тот же генерал, что был с Брежневым на награждении — Александр Яковлевич.

А под нашей "вышкой" толпилось еще человек пятнадцать, в том числе и привезший меня в Завидово Чурбанов. Юрий Михайлович был настолько беспредельно доволен моим "сольным выступлением" в Кремле, что в этот раз даже не инструктировал, как себя вести. Единственное, только предупредил быть крайне осторожным с оружием.

В прошлой жизни я стрелял весьма недурственно, и неоднократно бывал на охоте, в том числе и на сафари в ЮАР, но, в целом, к такому времяпрепровождению относился спокойно.

Брежнев же реально был фанат! Я даже поразился перемене, которая с ним произошла. Казалось, Генсек помолодел лет на десять. Он активно двигался, глаза горели молодецким блеском, а руки уверенно вскидывали ружье. Ну, почти уверенно. Один раз ружье Брежнев при выстреле не удержал, и оптикой разбил себе переносицу до крови. Но переносицу быстро заклеили, и Леонид Ильич, не обращая внимания на уговоры, снова полез на "вышку".

Наконец, мне повезло... Брежнев перезаряжал ружье, когда из густой заросли кустов выскочила маленькая косуля, и припустила через полянку к спасительным деревьям.

— Витя, бей! — выкрикнул Генсек, указывая рукой.

Я вскинул ружье, взял упреждение, и плавно нажал на спуск. Косуля с разбегу, бесформенной тушкой, рухнула в траву.

— Ай, молодца! — закричал Брежнев, как будто попал сам, и от избытка чувств хлопнул меня ладонью по спине.

— Я попал? — "удивленно" хлопаю глазами.

— Еще как попал, как надо попал — первым выстрелом! — довольно прокомментировал брежневский егерь. Кирилл тоже улыбался. Но больше всех был доволен Брежнев — он минут десять до начала охоты рассказывал мне, как правильно целиться, брать упреждение, и предугадывать маневры цели.

— Спасибо... большое, Леонид Ильич. — "растеряно" запинаюсь, — Не думал, что прямо сегодня воспользуюсь вашей наукой!

— Молодец, какой ты молодец... — приговаривал Брежнев, уже выискивая стволом новую жертву в лесной чаще.

Через некоторое время меня на вышке сменил Константин Устинович Черненко — он не был еще полуживым трупом, каким запомнился мне по трансляциям советского телевидения, и довольно бодро потопал на "вышку", пострелять.