Фэнтези 2016 Кинопольский Волк

— Я обязательно разберусь и проверю по моим каналам, — Кинель освободил провод мышки и что-то запустил на компьютере, — Спасибо за информацию.

— Всегда пожалуйста, — Курбинчик поднялся. — И звоните, если что-то найдёте. Телефон мой вы знаете. Постарайтесь нарыть побыстрее. Ваши показания нам очень пригодятся. И ещё. Про ваши розыски не должен узнать Байдаковский.

Кинель нахмурился.

— Я, признаться, удивлён, что вы вообще знаете, о том, что этот человек работает на меня.

— Всё знать — это часть моей работы. Возможно, вас заинтересует тот факт, что брат его жены — один соучредителей этой фирмы.

Кинель покачал головой.

— Вы меня просто режете. Знаете, мне уже страшно что-то выяснять. Если меня убьют, то мне уже не смогут помочь никакие показания.

— Даже если они вам не помогут, они несколько позже могут помочь следствию. Главное, чтобы внизу была ваша подпись. И тогда вас можно убивать хоть десять раз — дело это не изменит. На суде бумага всё скажет вместо вас.

— Спасибо. Но я бы предпочёл говорить лично.

Росомаха дожидалась его в машине.

— Тебе удалось что-нибудь выяснить? — спросил у неё Курбинчик, устраиваясь на месте водителя.

— Немного. Я не специалист, сам понимаешь. Посидела, потыкалась, получила от ворот поворот. Похоже, эти адвокаты даже не делают вид, что им нужны клиенты. Мягко выпроводили, даже посоветовали, к кому из конкурентов обратиться.

— Я не мог к ним пойти, потому что многих из них я знаю, и некоторых даже допрашивал. Ты запомнила какие-либо разговоры?

— В соседней комнате звонили куда-то. Просили отпустить под залог какого-то типа с очень азиатской фамилией.

Курбинчик кивнул, одновременно вписываясь в поворот.

— Что и требовалось доказать.

Росомаха жила в соседнем доме с Мантейфелем — никакого умысла, просто совпадение — и Курбинчик вызвался её отвезти. Во время таких поездок ей всегда вспоминался тот детектив из "Твин Пикса", который начитывал свои заметки на диктофон. В её случае детективом был Курбинчик, а диктофоном служила она сама.

— Дело запутанное, — говорил Курбинчик, — хотя многое уже ясно. У фирмы, которая снимает три соучиредителя и занимается она всякой мутной адвокатурой. Один из них связан с Байдаковским из службы безопасности самого Кинеля. А другой, как ни удивительно, когда-то вёл дела этой странной секты, которая называет себя Церковь Воссоединения. Третий не так интересен — похоже, он действительно что-то делает. Таким образом, у нас имеется достаточно чёткая связь между Церковью Воссоединения и службой безопасности, которая является, кстати, лучшей в городе.

Тут необходимо привлечь дополнительную информацию. Ещё с утра я узнал, что произошёл резкий всплеск этнической преступности. Похоже, что в городе появилась какая-то новая банда, которая пытается утвердиться за счёт тихого беспредела. Внимание прессы было отвлечено обсуждением убийства знаменитого ветеринара Триколича, поэтому в городе внимания не обратили. Чтобы обыватель прочитал об этом на первой странице, они должны кого-то убить. Причём убийство должно быть громким. Однако они уже довели до белого каления оперативников. Примечательно, что их поддерживает та самая адвокатская контора.

Таким образом, мы имеем довольно серьёзное взаимодействие трёх весьма опасных сил. У них явно есть общая цель, которую они преследуют. Что это за цель, мне пока неизвестно.

Росамаха хмурилась. Но тут её лицо посветлело.

— Вспомнила!

— Что такое?

— Ты ведь Воробьюхина допрашивал? Который на охоту с Кинелем ходил?

— Это был не допрос. Протокол не вёлся.

— Не важно. Он сказал тебе, что было на охоте?

— Нет. Он отказался говорить на эту тему.

— Мне Вьюгин рассказывал. История такая, известная, но известная мало кому. Потому что мало кто видел.

— Если ты её расскажешь, ты, возможно, окажешь большое содействие следствию.

— Охотились они в заповеднике. Как ты сам знаешь, в этом нет ничего удивительного. Дуболомов ходил у Кинеля в друзьях и разрешал ему всё. Это сейчас, как пришёл Апраксин, оттуда шишку не возьмёшь и зайчика не сфотографируешь. А для Дуболомова заповедник был всё равно, что дворик перед домом. Даже Кинель, городской человек, от такого отношения обычно морщился, а господину председателю кинопольского Мантейфеля хоть бы хны. Он был готов на скальном дубе шашлыки жарить, плевать, что дерево в Красной Книге. И опрадывался ещё. Дескать, мы люди, а значит, тоже живая природа — про это и Вернадский говорил. Образованная сволочь, что может быть хуже.

— Необразованная.

— Что?

— Необразованная сволочь может быть хуже, чем сволочь образованная.

— Спасибо, уточнил. Ну вот, и Кинель решил пошутить. Он даже не стрелял никогда. Просто смотрел. А потом, когда олень умер, подошёл, вспорол живот и стал доставать кишки. Они дымятся, горячие. А он их ножом отрезает и в рот. Пробу снимает. Тот, с кем он приехал, кажется, в обморок грохнулся. Видимо, это и был воробьюхин.

— Было бы интересно узнать, что из себя представляют эти кишки на вкус.

— Сосиски с сырым ливером. Раньше колбасу из кишок и делали. Набьют фаршем с пряностями и можно есть. Но выглядело страшно. У оленя ноги ещё дрожат, а он кишки поедает. Бр-р-р. Никакого уважения к живой природе.

— У древних охотников его тоже не было.

Автомобиль затормозил в перед двухэтажкой двадцатых или тридцатых годов. Они вышли одновременно. Совсем неподалёку, примерно через два дома, обитал Мантейфель и некоторые другие службы, так что вся обочина была заставлена автомобилями.

— Мантейфель расположен в неудачном месте, — заметил Курбинчик. — Здесь не хватает мест для парковки.

— Не важно. Машина может и здесь постоять.

— Кстати, о кишках. Ты знаешь ещё каких-либо людей, которые могли бы присутствовать на той охоте?

— Могу спросить. Зачем тебе это нужно?

— Мне интересно, был ли там Байдаковский.

— Хорошо, я узнаю.

— Постарайся узнать это прямо сейчас. А я сейчас звоню Апраксину.

Росомаха отошла в сторону. Машины шуршали мимо неё мягко и неслышно, словно извиняясь за неизбежные выхлопные газы. Она подумала, что несмотря на все эти акции, в душе экологическим активистом она так и не стала. Наверное, ей просто нравилось командовать. Она немного завидовала этому странному следователю, похожему на проволочного человечка. Власти он не хотел и даже мундир сидел не нём, как на вешалке.

По тротуару шли три смуглых южных человека. На груди — значок с флагом Турции, но взгляд хмурый, волчий, какого не встретишь в радушной Анталии. Вот уж к кому окружающая среда агрессивна по-настоящему! А они её словно не замечают. Прут, как танки. Хотя вроде бы взрослые люди.

Тот, который шёл левым, прямо на ходу толкнул локтём следователя.

— Поосторожней, — произнёс Курбинчик, прижимая к уху телефон.

Левый остановился, смерил его презрительным взглядом, а потом двинул рукой. Росомаха не успела даже ничего заметить. Просто удар, всхрип, и вот Курбинчик уже на асфальте, запрокинув голову навзничь, а живот — красный от крови. Смуглые обступили его, словно удостоверяясь, до конца ли он умер.

"Сейчас кишки будут есть", — почему-то подумала Росомаха. Но вместо этого раздался звон телефона. Тот, который резал, схватился за карман и достал телефон. Другой, который стоял ближе, повернулся к Росомахе, словно только сейчас её заметил, и попытался пырнуть. Она отпрянула и нож только слабо царапнул кожу. А спустя мгновение она уже бежит прочь, а в спину ей несётся возмущённый голос.

— Что, как правильно? А мы его уже! Что значит ждать? Ждать пока уйдёт?

— Уходим-уходим.

На другой стороне улицы уже собиралась толпа. Следователь лежал на месте. Даже мёртвый он казался серьёзным и сосредоточенным.

Первое, что она сделала дома — это позвонила Апраксину и рассказала ему, как могла, всё что видела или слышала. Потом стала писать в блог. Как только она нажала кнопку "Отправить", в дверь позвонили.

Там стояли двое в штатском. "Оперативно", — подумала она.

Оказавшись в комнате, первый следователь тут же занял стул. Росомаха опустилась на диван, а второй стоял рядом и со скучающим видом изучал стены. Оперативность следствия удивляла. Впрочем, следователей тоже не каждый убивают. Возможно, они просто спешили отомстить за своего.

— Ваше имя.

Она подала паспорт.

— Отлично, — следователь достал папку и начал переписывать, — А кем приходились покойному?

Странно. Почему он не спросил про род занятий?

— Мы дружили. Иногда я его консультировала по вопросам биологии...

— Хорошо, — следователь, похоже, не слушал. Он что-то чиркнул в бумаге, потом поднял глаза и крикнул, — Ну чего ты ждёшь? Давай!

Росомаха хотела удивиться, но не успела. Мир взорвался.

Словно огромная волна ударила в голову. Адская боль пронзила всё тело и замерла на нём зыбким коконом. Она провалилась в тьму, пахнущую жиром и кровью. Потом начала выбираться и увидела себя на полу. С головой было плохо, глаза болели, а волосы слиплись от крови. Она попыталась пошевелиться, но это не удалось.

Комната расплывалась. Приглядевшись, она увидела, что книги раскиданы, а телевизор лежит рядом, на полу. Фальшивый следователь выводил на стене исполинское "КАВКАЗ — СИЛА".

"Удостоверение, — успела подумать она, — удостоверение я у них не попросила."

Где-то внутри, в глубине, открылось холодное, бездонное небытие. Очень хотелось нырнуть туда и спрятаться. Там её не достанут. Вот только вернуться оттуда тоже нельзя. Так и останешься там, в темноте.

— Добей для верности, — приказал фальшивый, — Она вроде ещё шевелилась.

Сознание юркнуло глубже, туда, где его уже никто не мог достать. Замерло на самой границе, вздрогнуло — и растаяло в холодном, равнодушно-белом небытии.

Второй удар был уже по мёртвому телу.

XXII. В клетке

Клетку делали специально под оборотня. Высокая и просторная, так, чтобы можно было стоять и ходить как в простом, так и в перекинутом виде. А прутья были вмонтированы прямо в пол, как в милицейском "обезьяннике", причём их явно установили когда здание ещё только строилось. На каждый прут был привязан обтрёпанный красный флажок, от которых нестерпимо пахло сырой тканью.

На другой, "свободной" половине комнаты имелись стул и небольшой стол, за которым никто не сидел. На столе стоял доисторического вида радиоприёмник.

"Карцер для оборотней, — подумал Лакс, — И санаторий для них же. А что — нормально".

Похоже, его строили ещё в советское время. Лакс решил, что в этом нет ничего необычного. Нужно же где-то отдыхать от Волковыйска-16. Причём постояльцы, видимо, были не прочь побуянить.

Для человека в клетке была небольшая кушетка, списанная из медпункта, а для волка — коврик на полу и собачий лоток с газетами. Ни человек, ни зверь не остались без внимания. Газеты в лотке были сравнительно свежие, но сухие.

Лакс достал мобильный, размышляя, кому позвонить. Наверное, матери, чтобы узнать телефон Апраксина. Экран, однако, был тёмным. Лакс попытался включить и обнаружил, что батарея разряжена.

День обещал быть чудовищно неудачным.

Волченя взял из лотка верхнюю страничку и стал изучать. Газета была белорусская и довольно свежая. Сообщалось о благотворительной акции Церкви Воссоединения в Северных Шабанах. "Они уже и там", — подумал Лакс и вернул газету на место.

Ему всё больше начинало казаться, что Церковь Воссоединения не так уж и опасна и вообще попала в эту историю только потому, что взбаламутила город. Те двое могли принадлежать и к какой-нибудь секте поменьше. Даже фанатики не стали бы рисковать положением в городе из-за сомнительного желания убить пару волков. К тому же, похоже, что между другими игроками было куда больше связей.

Его беспокоила стая Гамидова. Если они действительно убили старшего Триколича, то у них было намного больше общих дел с Коалицией, чем у всех на свете Церквей. А ещё у них было оружие и достаточная безбашенность, чтобы пустить его в ход.

Правда, было неясно, почему те двое на мотоциклах собирались их убить во имя Бога, а не во имя величия какого-то народа (Лакс не помнил, за кого грызутся эти Серые Волки). И говорили они без акцента. Но и это можно было объяснить. Во-первых, Лакс прекрасно помнил одноклассников-латышей и эстонцев, которые говорили без малейшего акцента. А во-вторых — разве у гамидовских не было общих дел с другими бандами Кинополя?

Лакс сел на пол, взял пачку газет, скомкал их в шарики разной величины и разложил на полу, чтобы примерно представлять расклад сил. Он сразу заметил, что вторая версия больше похожа на правду. Ведь пришельцы поехали на дачу, потому что не знали других мест. А значит, они появились под Кинополем только вчера вечером. Где же они были раньше? А раньше они были "на большой земле"!

Лакс с увлечением двигал бумажные шарики, всё отчётливей и отчётливей представляя весь ход событий. Итак, у Гамидова есть машина, соратники и много проблем. Кинополь — его последняя надежда. Неясно, есть ли среди его соратников "чистые" люди — Маргадалян что-то упоминал об этом "попрании волчьих принципов", но это всё-таки слухи. Если у них нет людей, то они могут быть где-то под Петербургом, потому что гнать машину ночь напролёт оборотень в полнолунье не сможет. Если у них есть люди, то выезжать можно и из Москвы.

Ещё у них есть союзник из волков, который наверняка в Коалиции. Если бы он не заседал, гамидовцы просто не приняли бы его всерьёз — эти волки уважают только очевидную силу.

Именно из начальной точки Гамидов звонит Кинелю и просит его принять в Кинополе. Кинель отказывает и говорит, что это будет решать только Коалиция. К сожалению, младший Кинель — человек слишком тихий и тактичный, поэтому Гамидов его не очень боится. Потом он отзванивается своему союзнику и говорит, что повод есть. Потом или он, или союзник звонит людям, которые устраивают налёты. А сами садятся в машину и едут в сторону границы.

Всё это — субботним утром. Сам Волченя в это время садится в поезд и тоже едет в Кинополь.

Утром в воскресенье собирается Коалиция и, встревоженная, решает использовать незваных гостей против мифического врага. Лакс попытался вспомнить, кто внёс это предложение, но быстро понял, что это не важно. Протокола всё равно нет, а решение представлялось очевидным. Этот тайный союзник (для которого Гамидов, по большому счёту, лишь разменная фигура) мог просидеть всё совещание молча и открыть рот только для финальной клятвы.

Воскресенье и понедельник они провели в Волчьем-Ягодном. На этом месте Лакс сообразил, что за три дня можно доехать не только до Москвы, а даже до Красноярска. Или до Баку. Баку было более вероятным — буквально перед отъездом он слышал от матери о каких-то непонятных делах в Пиргулинском заповеднике. А ведь Пиргулинский и Гёйгельский — единственные заповедники Азербайджана, где водятся волки. Значит, терпеть подобные стаи не хотят даже на исторической родине.