Главная роль

— Salve!

Сервия остановилась, вгляделась... Закричала. Бросилась к воде. Снова закричала. Упала на колени.

Опережая вопрос, Максим завопил во всю мощь легких:

— Марцелл жив!

Сервия вскинула руки над головой. Захлебываясь, восклицала что-то. Максим разобрал отдельные слова. Сервия благодарила всемогущего Юпитера. И милосердную Юнону. И Диану-охранительницу, и покровительницу влюбленных Венеру. И Нептуна...

Максим удивился. При чем здесь повелитель морей? Догадавшись, едва не утонул на мелководье. Сервия, не иначе как, вообразила: его били — не добили и сбросили в Тибр, тело вынесло в море и прибило к берегу — как раз напротив виллы.

Сервия уткнулась лицом в песок и не двигалась.

— Сервия!

Она подняла голову. Тихим, надломленным голосом позвала:

— Иди сюда!

— Не могу! — ответствовал Максим.

— Почему?

— Одежду украли!!!

Сервия секунду осмысливала, затем повалилась на песок уже от смеха. Максим тоже не мог удержаться. Хохотали долго, неистово, взахлеб.

Сервия начала успокаиваться первой. Сняла покрывало, призывно помахала в воздухе. Максим громко фыркнул — покрывало было прозрачное. Это сообразила и Сервия. Засмеялась. Сняла с себя верхнюю тунику.

— Выходи!

— Отвернись!

Она послушно повернулась спиной. Максим, уже начинавший стучать зубами, выскочил из воды. Тунику он обернул вокруг бедер, точно широкое полотенце. После этого опустился на песок рядом с Сервией. Они посмотрели друг на друга и снова засмеялись.

Сервия не отводила от него глаз. За полтора суток осунулась — не узнать. Даже глаза, ее невероятные прозрачные глаза, затуманились от тревоги. Максим с нежностью коснулся ее щеки.

— Как ты похудел, — прошептала Сервия, в свою очередь касаясь его щеки и губ.

Максим поцеловал горячую ладонь. Между ними еще ничего не было сказано, а уже все решилось. Отныне они будут вместе — навсегда.

— Домициан убит, — проговорил Максим. — Ни тебе, ни Корнелии больше нечего бояться.

Она не отводила глаз. Максим видел, как рассеивается, тает дымка утомления, страха, отчаяния. Сервия вздохнула. Улыбнулась прежней, пленительной улыбкой.

— Максим...

Он привлек ее к себе. Несколько раз поцеловал темные с медным отливом волосы. Она крепче прильнула к нему, но сразу с тихим возгласом отстранилась, вскочила на ноги.

— Корнелия! Корнелия ничего не знает! Оплакивает моего брата!

Сервия побежала к дому. Максим — за ней. За спиной послышался перестук копыт. Максим обернулся, увидел приближающегося всадника. Верховой был в поту, конь — в мыле. Сервия оглянулась. Воскликнула:

— Квинт!

Верховой осадил коня. Спрыгнул на землю. Даже не взглянув на Максима, выпалил:

— Живы оба: твой брат и чужеземец. Император убит.

"Гонец Марцелла! — Максим тихонько усмехнулся. — Вовремя, ничего не скажешь".

— Спеши на виллу, — приказала Сервия гонцу, — предупреди Игнему.

Пошатываясь от усталости, посланец устремился к дому. Сервия с улыбкой повернулась к Максиму.

— Теперь нам незачем торопиться.

Максим заключил, что гонец и впрямь прибыл вовремя.

Сервия присела на песок. Максим остался стоять, прислонившись спиной к бронзовому стволу пинии. Ствол был горячим, шероховатым. С моря поднимался свежий ветерок. Запах разогретой на солнце смолы смешивался с запахом соли и водорослей. Зеленые волны с легким шелестом набегали на песок. Сквозь густую хвою просвечивало незамутненно-синее небо.

Максим рассказал, как его отвели в подземелье и как выпустили. Обо всем, случившемся в промежутке, предпочел умолчать. Поведал о встрече с Марцеллом, о спешном сборе сенаторов, избрании императором Нервы.

Сервия слушала, не перебивая. И все время легонько гладила его ладонь. Так, словно убеждалась: это не сон, он жив, он рядом. Максим оборвал рассказ. Спросил:

— Что ты вытерпела за эти часы?

И снова она мягко улыбнулась.

— Не спрашивай. Все позади.

Вскинула руки, поправляя рассыпавшиеся волосы. Максим смотрел, как скользят по ее золотисто-смуглым плечам солнечные блики. Присел на корточки рядом, дотронулся до ее обнаженного локтя.

— Послушай, Сервия... Как можно получить римское гражданство?

Она напомнила:

— Брат обещал...

— Э-э... — начал Максим. — Зачем же его затруднять. Как получить гражданство?

— Лучше всего... — Сервия лукаво прищурилась, — родиться римлянином.

— Это мне уже не грозит, — вздохнул Максим.

Несколько минут они молча улыбались друг другу.

— Тогда... Надо, чтобы тебя усыновил римлянин.

Максим рассмеялся. Вообразил: благородный отец ведет за руку великовозрастного отпрыска.

— Сервия, я совершеннолетний.

— Что это значит?

— Ну, не маленький.

— Понимаю. У нас говорят: снял буллу.

— Что?

— Булла... Талисман. В шестнадцать лет юноша снимает буллу. После этого считается взрослым.

"А у нас — получает паспорт. Только подчас взрослым так и не становится". Максим вспомнил причитания одной мамаши, отпускавшей сына на три дня в другой город: "Бедный мальчик!" А мальчику было за сорок. Горько убивалась родительница, что целых три дня не сможет ему прислуживать.

— Возраст не важен, — сказала Сервия. — На днях Рубрий Постум усыновил своего племянника. А они почти ровесники. Просто у Рубрия нет наследников... Брат намеревался просить одного из друзей. Гней Цецилий человек небогатый и был бы рад получить во владение эту виллу, — Сервия махнула рукой в сторону белого особняка. — Взамен охотно согласился бы усыновить...

— Не нужно, — прервал Максим.

Сервия вскинула ресницы. Во взгляде ее читалось: "Ты очень горд".

— Есть ли иной способ? — спросил Максим.

Сервия медленно произнесла:

— Римское гражданство можно заслужить.

Максим улыбнулся.

— Подождешь? Пока отличусь?

Она улыбнулась в ответ.

— Уверена, долго ждать не придется.

И повторила фразу, сказанную однажды:

— Хотела бы, чтобы мой муж, вместо знатного имени и богатства, обладал иными достоинствами.

— Не все римлянки столь здравомыслящи.

— Я поумнела в замужестве.

Максим едва не лишился дара речи.

— Ты... замужем?

— Была, — откликнулась она недовольно. — Расстались, года не прожив.

— Кем был твой муж? — Максим постарался спросить как можно небрежнее: "Разумеется, я не ревную".

— Никем, — равнодушно откликнулась она. — Даже лица вспомнить не могу.

Помолчав, лукаво осведомилась:

— А тебя не поджидает дома... высокая, светлоглазая?..

"Я выдал ее замуж", — чуть не брякнул Максим.

Женился еще студентом. С женой они не ссорились, не скандалили. Только — после четырех лет брака — с удивительным единодушием начали подыскивать работу в разных театрах. Когда у жены появился новый поклонник, неизвестно, кто больше возликовал, — она сама или Максим, с которого слагалась всякая ответственность.

Знакомые удивлялись: "Такой хороший брак". Максим пожимал плечами. Не станешь же всем и каждому объяснять, что противно... Противно, когда актриса растрачивает свой талант, соглашаясь играть истеричек, алкоголичек, девиц легкого поведения и даже — сниматься в рекламе. Других ролей не предлагают? Лучше уж вовсе не выходить на сцену! Какое там понимание, общий путь... Если человек продается, не все ли равно — где и как? Противно!

— Нет, меня никто не ждет.

— А дети?

— Детей нет.

Сервия улыбнулась серьезно и ласково.

— Верю. Ты не можешь оставить близких.

Максим крепко прижал ее к себе. Но тут начала сползать "набедренная повязка". Максим поспешно разжал объятия.

— Сервия, нельзя ли раздобыть нормальную одежду?

— Конечно, — засмеялась она. И спохватилась: — Ты же голодный.

Максим не стал отрицать. Вместе они направились к дому. Взоров непорочной весталки Максим не стал смущать, дождавшись, пока вынесут одежду. Только после этого вступил в особняк.

Оказался в просторном атрии, в окружении колонн и статуй, среди которых сразу узнал два изваяния. С мраморных постаментов надменно взирали Сервия и Марцелл. Скульптор польстил хозяевам виллы, придав им образы божественных двойняшек — Аполлона и Артемиды. Брат натягивал лук, сестра доставала стрелу из колчана. Лица обоих были величественны и бесстрастны.

Максим улыбнулся. Такими же Сервия с Марцеллом представлялись и ему — при первых встречах. А сейчас... Он оглянулся на Сервию, вспомнил, как Марцелл смотрел на спасенную весталку, и посочувствовал скульптору. Бедолага не ведал, сколько нежности и счастья могут излучать лица гордого сенатора и знатной патрицианки.

Зашелестели легкие шаги, и в атрий ворвалась Игнема. Уже знала о появлении Максима и выбежала навстречу.

Увидев ее, актер невольно остановился. Никогда, даже на краю могилы, у весталки не было такого помертвевшего лица.

— Марцелл? Где Марцелл?

Имя билось коротко и стремительно, будто сердце больного. Игнема не поверила гонцу, привезшему добрые вести, не верила улыбке Максима. Взор ее беспомощно метался, отыскивая — и не находя — Марцелла.

— Он остался на Палатине, — как можно мягче отвечал Максим.

— Остался... навсегда? — выдохнула Корнелия. "Остался — мертвый?" — утверждал ее взгляд.

Казалось, силы ее иссякали, точно песок в часах.

— Он жив и здоров, — произнес Максим чуть не по слогам, разговаривая, как с больным ребенком. — Ты слышишь? Марцелл невредим.

Весталка смотрела на него, не сводя глаз. Потом медленно проговорила:

— Гонец сказал: вы живы, Домициан убит. Разве такое возможно?

Максим хотел заговорить, но она остановила его движением руки.

— Я знаю Марцелла. Он, и умирая, слал бы успокоительные вести, чтобы мы как можно дольше ничего не знали. Дольше жили...

Максим беспомощно обернулся к Сервии. Она подошла и взяла Игнему за руку.

— Поверь, все хорошо, — сказала она.

— Ты уже обманула меня, — отстранилась Игнема. — Почему я должна тебе верить?

— Тогда посмотри на меня. Просто посмотри.

И Сервия улыбнулась.

— Марцелл — рядом с новым императором, вершит судьбы империи, — прибавил Максим.

Вряд ли Игнема расслышала его слова, она неотрвывно смотрела на Сервию. Постепенно из глаз весталки исчезло обреченное выражение; лицо ее, подобно зеркалу, засияло отраженным светом.

— Марцелл жив, — тихо промолвила Игнема и закрыла глаза руками.

Сервия быстро отвернулась, накинув на голову прозрачное покрывало.

— Только не плачьте... — всполошился Максим. — Умоляю, не плачьте.

Корнелия-Игнема отвела руки от лица, глаза ее оставались сухими. Весталка, погребенная заживо и вернувшаяся с того света, не могла лить слезы.

— Я все расскажу, — начал Максим, — и вы поймете, что бояться нечего...

— Нечего бояться? — перебила Игнема. — Значит, мы можем вернуться в Рим? Сервия!

— Да, конечно! — поддержала сестра Марцелла. — Возвращаемся немедленно.

Она повернулась к Максиму, положила руки ему на грудь.

— Отдохнешь — и сразу в дорогу. Не бойся, мы не станем обузой, не задержим в пути. Сюда приехали налегке, без вещей, так же и вернемся. У нас прекрасный экипаж, а если хочешь, поскачем верхом.

— Это будет чудесное путешествие, — вторила Игнема. — Плавно катится экипаж... Рощи наполнены шелестом листвы и редким посвистом птиц. Издалека доносится блеяние овец. Дорога вьется то среди залитых солнцем полей, то в тени лесов... Иногда на обочине можно заметить чутко замершего зайца, а порой среди деревьев мелькнет лисица, — она замолчала и улыбнулась Максиму. — Так мне рассказывала Сервия. Я никогда прежде не выезжала из Рима — до той ночи, когда мы бежали. Но тогда... Я не помню, как мы добрались до виллы.

— Не думай об этом, — быстро сказал Максим. — Все закончилось хорошо.

— И мы возвращаемся домой, — подхватила Сервия. — Я немедленно распоряжусь...

Она вскинула руки, чтобы хлопком в ладоши призвать слуг.

— Подожди, — Максим сжал ее тонкое запястье. — Не надо спешить. Прежде хорошенько отдохнем... Я устал и проголодался...

Он надеялся выиграть время и за столом осторожно втолковать женщинам, что их приезд в Рим нежелателен. Пока. Пусть император Нерва утвердится на троне, а Элиан и преторианцы выкажут надлежащую покорность.

— Я велю приготовить экипаж и только... — отозвалась Сервия, взглядом отыскивая кого-нибудь из слуг.

— Не торопись.

Женщины переглянулись и вдруг подступили к Максиму вплотную.

— Мы отправляемся в Рим, — утвердительно проговорила Сервия.

— Сегодня, — поддержала Корнелия.

— Нет, нет, — быстро возразил Максим, — лучше оставайтесь на вилле.

Сервия с Игнемой вновь посмотрели друг на друга, а затем на Максима — долго и пристально. Под этим взглядом актеру стало неуютно.

— Значит, ничего еще не кончено, — горько промолвила Сервия, опускаясь на табурет.

— Почему ты не скажешь правду? — упрекнула Игнема. — Нам хватит сил выслушать. Мы...

— Игнема, я знаю... — Максим безнадежно помотал головой и взмолился: — Дайте мне чашу вина. В горле совсем пересохло.

— Снова расстанемся... — безнадежно прошептала Сервия. — Когда ты уедешь?

— Могу остаться до вечера, — постарался жизнерадостно ответить актер.

— До вечера? — ее голос дрогнул.

Но, не желая расстраивать Максима, Сервия тут же заговорила о другом.

— Все время забываю: ты голоден и должен отдохнуть.

Она призвала управителя.

Извиваясь от смущения, старый раб залепетал, что хозяйка не предупредила о приезде гостя заранее, поэтому никаких изысканных кушаний он подать не может. Максим поторопился вмешаться.

— Я готов довольствоваться малым, лишь бы поскорее.

Управитель, ободрившись, заверил, что все будет подано мгновенно. Потом, поймав взгляд хозяйки, клятвенно пообещал, что расстарается и найдет, какими блюдами удивить и порадовать гостя.

Усердие старого раба передалось остальным слугам, и вокруг Максима закрутился вихрь. Этим вихрем его увлекло в термы, потом — в триклиний.

Окна летнего триклиния смотрели на море, доносился плеск волн. Сервия полулежала за столом. Максим занял место рядом с ней, Корнелия — по другую сторону стола. Виночерпий наполнил чаши. Максим смотрел, как золотистая струя льется в чаши. Актер не мог поверить, что лишь сутки назад выбрался из темницы. Вспомнил холод каменных стен, мрак и тишину подземелья.

Сервия резко вскинула руку, веля рабам задернуть занавесь и скрыть водяные часы. Она не желала вспоминать о неумолимом времени.

Неумолчно пели волны, солнечная рябь скользила по потолку триклиния, золотилось вино в чашах, густой аромат источали поздние розы, наспех срезанные садовником и брошенные под ноги пирующих самим управителем.

Сервия с Игнемой одновременно подняли кубки, и выплеснули чуть не все вино — в жертву богам. Максим последовал их примеру, чувствуя, что и ему нужно как следует поблагодарить судьбу. Затем они молча отпили по оставшемуся глотку, заново переживая и опасность, и невероятное избавление.