Пехота Империи

— — Так вот, босс. Я про эту штуковину. По моему надо ее исследовать.

— — С какого еще перепугу? — Амадей отодвинул в сторону бокал с конъяком, проследил взгляд Эйдена на бутылку и кивнул ему: — Будешь? Неплохой коньяк. Откуда на этом корыте такой бар....

— — Это наверное Волак притащил, старый алкоголик. — Эйден повел носом, принюхиваясь и покачал головой: — Не, не буду. У меня после пойла восприятие начинает по кривизне идти. В желто-фиолетовый спектр отдает.

— Ну как знаешь. — Амадей снова придвинул к себе бокал и вдохнул пары напитка. Пахло божественно. Ну то есть достаточно божественно для грузового фрейтера в жопе галактике за границей Карантина. Грех жаловаться.

— Так о чем ты там? — спросил Амадей после пары хороших глотков и ломтика лимона, принесенного с камбуза и порезанного на дольки боевым ножом.

— Я говорю что исследовать надо эту штуковину, дай добро и я дистанционно... — Эйден посмотрел на Амадея и поколебавшись все же взял с тарелки один ломтик лимона.

— Никто ее не будет исследовать. Опасно. Откуда мы знаем что там такое? — сказал Амадей: — от греха подальше...

— Босс. Я же эспер. — Эйден проникновенно посмотрел ему в глаза: — я все знаю. А чего не знаю — так догадаться не трудно. Не будет у нас никакого обмена с церковниками. Мы же сейчас на дно будем ложиться, верно?

— Ну... — недовольно проворчал Амадей, досадуя на самого себя: — ну допустим...

— Так если мы не собираемся церковникам ничего давать — значит эта штука у нас будет. На всякий случай и для гарантии, верно? Так я этого андроида в капсуле разве что не обнюхал — обычный он. Все обычное. А это значит что не в андроиде дело. Дело в информации которая внутри него.

— Которая нужна Ордену. — закончил за него Амадей и покатал желваками на скулах. Конечно, какая к черту секретность, если Эйден — эспер? Просто он не лезет под руку, выполняет задания и вообще хороший работник, разве что странный немного, так у них, у эсперов у всех мозги набекрень, у кого чуть-чуть а у кого и конкретно. Вот и забываешь про способности своих же работников. Старость подкрадывается, да, Амадей?

— Ну вот, босс. Если там есть какая информация — так лучше я ее сейчас извлеку и на носитель перепишу — будет намного удобнее. — Эйден замолчал, но Амадей мог продолжить за него — не очень то удобно скрыватсья с таким объемным багажом, как эта здоровенная капсула, они ее по коридору вверх еле-еле вчетвером затащили, если бы не робопогрузчик так и вовсе не смогли бы поднять. Тяжелая и громоздкая. Привлекает внимание. С такой штуковиной по улице не походишь. А после того, как они залягут на дно последнее что им нужно — так это привлекать внимание.

— Это... точно не опасно? — спросил Амадей. Эйден вздохнул и пожал плечами.

— Босс. Эта штуковина в запертой бронированной камере с высшей биологической защитой. Более того, эта камера в любой момент может быть залита плазмой, лучами нейродеструкторов или кислотой. И кроме того, вся камера может быть отделена и выстрелена в открытый космос. И я не буду заходить туда, у меня не такой возможности. Все о чем я прошу — это подключиться к этой капсуле дистанционно, через судовую нейросеть. Никакая зараза не сможет пролезть сквозь оптоволокна корабельной сети, никакая органика не попадет в жилые модули. Но нам надо знать что в голове у этого андроида, если мы не хотим везде и повсюда таскаться с этой капсулой на хвосте. — Эйден выразительно взглянул в глаза Амадея. Тот живо представил все трудности, ожидающие их на любом пассажирском рейсе или прохождении таможни.

— Ну хорошо. Хорошо. Подключайся к этой ... штуковине. Но только...

— Малейшая опасность, даже призрак опасности — и я отключусь, я уверяю.

— Именно. Мне не нужна зараза на этом корабле. — Амадей поежился, вспомнив давний голофильм про Хозяев и их способы размножения в теле человека. Мерзость.

— Понял, босс. Ну, я пошел. — Эйден откланялся, а Амадей остался в одиночестве — созерцать бокал коньяка на свет. Однако допить бутылку в спокойствии и одиночестве ему не удалось — через несколько минут в каюту снова ворвался Эйден, с выпученными глазами.

— Босс! Там! Капсула... — задыхаясь сообщил Эйден и глядя на него Амадей с тоской понял что все было зря. Скафандры, плазменная обработка, бронированная камера биозащиты, дезинфекция, лучевая обработка поверхности, кислотное травление и система отстрела камеры в пространство — все зря. Он встал и ударил рукой по кнопке интеркома.

— Биологическая тревога высшей степени! — сказал Амадей в микрофон и устало опустился в кресло. Поискал глазами лежащий на столе шлем, одел его и опустил забрало. Посмотрел на Эйдена, все еще пребывающего в состоянии шока и вздохнул.

— Ну. Выкладывай что случилось.

Епископ Альмо стоял за небольшой кафедрой прямо посреди большого зала для молитв в жилом отсеке крейсера. Он стоял и смотрел в глаза людей, собравшихся перед кафедрой одетых в просторные белые мантии. Пятьсот добровольцев, выбранных согласно программе внутреннего поиска, пятьсот человек с малейшими отклонениями от нормы в нейрокинетике, пятьсот членов Ордена, у которых есть ничтожный шанс выжить. Прямо сейчас от 'Клинка Гнева Господня' отделялся один из его вспомогательных носимых транспортников, 'Эфес'. На 'Эфесе' покидали корабль все, кто не принадлежал к этим пятиста, капитан команды, и все члены экипажа. У них не было и малейшего шанса, а понапрасну жертвовать людьми епископ не любил. Поэтому на корабле остались только эти пятьсот и епископ Альмо. И у него была еще одна обязанность перед этими людьми. Во-первых речь.

— — Мы уже не в первый раз собираемся здесь, в этом зале для молитв. — начал епископ, обводя взглядом окружающих: — Но что значит слово 'молитва' для вас? — он поискал глазами и кивнул, разрешая одному из присутствующих говорить.

— — Молитва — это просьба к господу. Ваше преосвященство. — склонил голову тот.

— — Верно. Что же... еще варианты? — еще раз епископ кивнул и еще раз услышал ответ.

— — Молитва — это выражение наших желаний и воплощение веры. Ваше преосвящество.

— — Тоже верно. Это верные определения. Но я хотел бы остановиться на изречении Святого Аугуста, мученика церкви Антропоса и кардинала Ордена в период Великого Исхода. Есть много изречений этого великого человека. Они цитируются как нами, послушниками Ордена, так и вполне светскими людьми. Но это изречение не столь известно. По ряду причин. Что же... вот оно — У Бога нет других рук, кроме Ваших. — епископ обвел зал взглядом, убедился что присутствующие задумались и кивнул: — Верно. Вы — посвященные, и вы уже знаете что Бог умер. Нет, не так. — епископ сделал паузу, собирая мысли: — Он умер для человечества. Но чувство пустоты в груди было настолько чудовищным для человека, что он придумал себе новых богов. И даже создал нескольких. Эти боги были ложными. И человек понял что теперь единственный бог в окружающей его пустоте — это он сам. И он сам может дать миру нового Бога. Вы все это знаете. Так вот, у нового Бога нет иных рук, кроме ваших. Именно вы сейчас — Его руки. Его руки, которые могут сжаться в карающий кулак! И у Бога нет других рук, кроме тех, что сейчас передо мной! У Него нет других глаз, кроме тех, что смотрят на меня сейчас! У Него нет иных сердец, кроме тех, что бьются сейчас под вашими мантиями! А значит я сейчас могу обратиться к вам так, как будто я обращаюсь к Нему! — епископ замолчал и снова обвел взглядом зал, видя как потрясенные его обращением братья начинают переглядываться между собой.

— — И обращаясь к Нему я хочу попросить только об одном ... Господи, сделай так, чтобы жертва этих потрясающих людей осталась не напрасна. Этих людей, которые готовы отдать самое ценное что есть у человека — его жизнь — за возможность. Возможность для нас всех. Для всего человечества. Тиима. — епископ склонил голову и присутсвующие склонили головы вслд за ним. Ритуальное 'Тиима' прогудело над ними.

— — А обращаясь к вам, братья, я могу сказать что никаких слов не хватит чтобы выразить мою личную признательность и благодарность, вам за ваш поступок. И поэтому от имени Ордена прямо сейчас, в этой зале мне дарованы полномочия удостоить вас звания кардинала! Всех вас! Каждого из вас. — перед каждым из присутствующих в полу открылась ниша и из нее с тихим жужжанием сервоприводов выросла небольшая колонна — как раз до уровня груди. На вершине колонны стояла небольшая фиолетовая орденская подушечка, на которой лежал перстень Пастыря — неотъемлемый атрибут сана, подтверждающий статус кардинала Ордена. В зале раздался шепоток, многие не верили своим ушам, но кто-то уже протянул руку, взяв заветный перстень, а кто-то уже надел его на руку. Их можно понять, подумал епископ, кардиналов в Ордене всего четыре, их количество никогда не превышало даже двух десятков, а тут — сразу пятьсот кардиналов. Полномочия высшего сана Ордена автоматически наделяли кардинала такой властью, перед которой многие президенты независимых государств и диктаторы планет тихо бледнели. Но это в сущности была жалкая подачка для этих людей, все равно стоящих одной ногой в могиле. Вероятность что все они выживут все же была, пусть и ничтожная. Если Зверь сразу же попадет в избранного и не сможет перемещаться дальше. Но эта вероятность мала. Скорее всего все произойдет как и десятки раз до этого — Зверь сожрет все, до чего сможет дотянуться, и будет способен свободно перемещаться между носителями. И останется только одна возможность — отправить 'Клинок Гнева Господнего' прямо в ближайщее светило, чтобы в очищающем огне аутодафе изнать из этого мира ересь и скверну. Так, Сигма пять?

— — Да, епископ. — в голове у Альмо прозвучал голос: — мы все равно не сможем ничего для них сделать. И это их выбор. Может быть в этот раз среди них все же найдется тот, уникальный...

— — Должен. — епископ смотрел как послушники разбирают перстни, радуясь как дети куску металла и нескольким камням. Сейчас этот перстень не значил ничего.

— — Ты заблуждаешься. — прошелестел в голове голос Сигмы: — для них это значит очень много. Возможно даже больше чем твоя персональная благодарность и прочувствованная речь. Не успеем мы покинуть залу, как они станут обращаться друг к другу 'Ваше преосвященство', даже зная что это лишь на несколько часов, пока они еще живут. Они люди. А ты слишком рационален для человека. Порой я думаю что это мое влияние.

— — Изыди, Сигма Пять. — беззлобно шепнул епископ и голос утих. Он поднял ладонь, привлекая внимание и дождался, пока шепот в зале не стихнет и все глаза не обратятся к кафедре.

— — Еще раз — спасибо вам всем за вашу жертву и ваше мужество. Если кто-то из вас передумал и считает что он ошибся в своем выборе — у вас еще есть шанс. Через десять минут еще один транспорт покинет 'Клинок Гнева Господня'. Вы все еще можете передумать и отправиться на нем вместе со мной. — епископ обвел взглядом присутствующих, отмечая как их лица становятся серьезней. В зале повисла тишина. Важный момент. Вряд ли кто-то на самом деле откажется от исполнения миссии, но дать шанс им нужно. Чтобы они понимали что они на самом деле идут на это добровольно.

— — Нам не нужны эти десять минут, Ваше Преосвященство. — раздался голос из задних рядом. Молодой послушник со светлыми волосами и пронзительным взглядом откинул капюшон белой мантии и встретился взглядом с епископом.

— — Потому что даже десять часов не изменят нашего решения. Мы находимся тут уже несколько месяцев и все это время мы знаем для чего мы тут собрались. Неужели вы думаете что мы дрогнем в последний момент? — сказал он, словно бросая вызов. Присутствующие согласно загудели.

— — И давать нам такой шанс — все равно что оскорбить нас в лицо! — завелся молодой, поднимая над головой сжатую в кулаку руку, на которой блеснул кардинальский перстень. Послушники ответили согласными выкриками и свистом, захлопали и на лицах стали появляться улыбки.

— — Хорошо. Хорошо. Ваши Преосвященства. — улыбнулся в ответ и Альмо: — я понял что вас не переубедить. Что же, удачи вам и до встречи на Яблоке!

Через пять минут епископ, пристегнувшись к ложементу пилота, следил за тем, как автопилот выводил 'Гарду', бронированный транспорт из открытого порта крейсера. Когда массивная туша 'Клинка Гнева Господнего' стала уменьшаться в размерах, под монотонное бормотание автопилота о состоянии корабельных систем, — тогда в голове епископа снова раздался голос Сигмы Пять.

— — А ведь был напряженный момент, да? Когда ты сказал что они могут покинуть корабль. Все еще могут...

— — Не было никакого момента. — буркнул епископ вслух — здесь никто не мог его услышать и он мог говорить с искином без опаснения что его сочтут помешанным.

— — Не веришь ты в человечество, Альмо. — сказал Сигма Пять: — циник ты и манипулятор. Я уверен что никто из этих мальчиков и не подумал бы отступить от миссии и вернуться на твоем корабле.

— — Я тоже был уверен. — вздохнул Альмо и помассировал ноющие виски: — тоже был уверен. Но этого мало. Моей уверенности мало.

— — Поэтому ты заставил послушника выступить с речью именно в этот момент? — с ехидством заметил Сигма Пять. Епископ стиснул зубы. Он давно привык что скрыть что-либо от симбионта не удастся, тот видит и слышит и даже чувствует все, что видит, слышит и чувствует носитель. Поэтому конечно Сигма Пять слышал как он остановил в коридоре Мости, самого преданного и самоотверженного из послушников и дал ему листок со словами. Но он не понимает одной простой вещи — что у человека бывают минуты и секунды слабости о которых он впоследствии пожалеет. И в такие моменты важно услышать слово, которое наставит тебя на путь истинный. Впрочем, Сигма Пять называет это манипуляцией.

— — Изыди, Сигма Пять. — сказал епископ, ставя точку в разговоре. В конце концов он тут хозяин.

— — Как скажешь, Альмо. Как скажешь... — прошелестел голос в голове и утих, оставив после себя пустоту сомнений. Епископ привык к этой пустоте. Привык к сомнениям. К чему он никак не мог привыкнуть, так это к мигрени, терзающей его голову. Он потер виски, достал из кармана пилотного комбеза блистер с обезболивающим и принял одну таблетку. Он сделал что мог. Дальнейшее зависит от того, какие кости выкинет судьба.

Трое мужчин в костюмах высшей биологической защиты стояли в бронированной камере, отделенной от жилых отсеков корабля тремя герметичными стальными дверьми и одной лепестковой дифрагмой, с лепестками острыми как бритва — на случай если возникнет необходимость очень срочно отделить содержимое камеры и выстрелить в открытый космос со скоростью противокорабельной торпеды. Но сейчас все эти двери и перегородки были открыты, молочно-белое стекло капсулы разбито, а по полу от капсулы и в сторону коридора в жилые отсеки вел ярко-зеленый след, так, словно туда прополз огромный слизняк.

— Так. — сказал Волак и прочистил горло, прокашлявшись. Проклятый костюм мешал ему, нос жутко чесался, а еще он потел, потел каждый раз, влезая в эту резиново-пластиковую душегубку. И еще он был труп. С того самого момента как по корабля разнеслись первые звуки сирены, замигали красные лампы и ровный голос корабельного компьютера произнес — Биологическая тревога! Высшая степень опасности!