Жизнь в Советском Союзе была...

При этом сорили в вагонах и выбрасывали обертки и бутылки в окно, если находили открытую форточку.

Ехали практически без остановок. Только на станции "Полетаево" электричка притормаживала ненадолго, и в вагоны подсаживали детей, живших не в Челябинске, а на мелких железнодорожных станциях, и ребятишек из детского дома, расположенного в этом поселке.

Детдомовские, несмотря на то, что были разновозрастные, всегда жили в лагере своим отдельным отрядом и как-то на отшибе, у них даже воспитатели были свои, из детдома. Еще бытовало мнение, что с ними лучше не связываться, дескать, если обидишь их малыша, то придут старшие и накажут по всей строгости. Может быть, это было и так, не знаю, не проверял, ни разу ни в какой конфликт с детдомовскими не вступал, да и повода не было.

После того как нас привозили на платформу "2060", всех высаживали. Там уже ждали разномастные автобусы, на которых нас по грунтовке привозили в лагерь. Не знаю, как сейчас выглядит этот лагерь, может, его давно продали и используют в других целях, но в наше время в нем было десятка полтора разно размерных дощатых корпусов, использовать которые можно было только в летнее время. В них не было ни отопления, ни особых удобств. Обычно была одна общая палата и примыкающая к ней веранда. В палате спали дети, а на веранде отделялся занавесками уголок, где проживали воспитатель и пионервожатая. У каждого ребенка обычно была отдельная кровать и какая-нибудь тумбочка или место в ней для хранения некоторого количества необходимых вещей: мыла там, зубной пасты с зубной щеткой и писчей бумаги с конвертами.

Последнее меня всегда умиляло, даже в самые первые поездки. Не успеет ребенок приехать в лагерь всего-то на три недели, как садится на табуретку у окна— письменного стола в палате нет — и выводит красивым почерком:

"Письмо!

Здравствуй, мамочка!..."

Потом надолго задумывается, о чем, собственно, он хочет написать. Чешет затылок и оглядывается по сторонам. Идей нет, потом соображает и дописывает, что доехал он до лагеря хорошо. После чего, еще смотрит по сторонам в поисках темы для письма... И тут обычно бывает два варианта: либо его отвлечет какое-нибудь событие или игра, затеянная ребятишками из его отряда, и он забросит это письмо, и оно еще долго будет валяться недописанное на подоконнике, пока его оттуда не сметут при уборке помещения. Или, если ребенок — маленький эгоист со склонностью к аутизму, то тогда он, хлюпая носом и пуская слезу, напишет, что он— бедненький — скучает по мамочке, это на второй-то день, что ребятишки все вокруг плохие и вожатые плохие, и воспитатели тоже. Все в лагере плохо: и скучно, и кормят невкусно, и попросит мамочку приехать и забрать его отсюда домой. Я видел ребят, которых родители увозили в ближайшие выходные, задолго до конца смены. Но я не помню ни разу, чтобы этих плаксивых жалобщиков кто-то в отряде гнобил или обижал, просто дети эти были чересчур домашние и капризные.

Ну а всё лишнее, что не хранили в тумбочке, обычно сдавали в камеру хранения. Иногда до конца смены. Даст мамочка такому гаврошу с собой баул со сменным бельем, он сдаст его в камеру хранения и забудет туда дорогу. Все двадцать дней может ходить в одних и тех же носках, трусах и майке. Надо ли говорить, что носки эти уже стоят, а от нательного белья идет запах как от закоренелого каторжанина.

Хорошо, если родители приедут на родительский день, тогда под присмотром маменьки дитятко переоденется во что-нибудь чистое из заветного баула. Но во что переоденется, в том обычно и домой после смены приедет. Некогда ему там за чистотой следить, одежду менять. Мыло у половины детей часто даже не разворачивается, зато зубная паста может кончиться уже на второй день. Но вот только не надо думать, что ребенок извел ее всю на гигиену полости рта. Отнюдь! Он просто участвовал в соревновании, кто дальше стрельнет. Для этого абсолютно новый тюбик раскручивается, но колпачок не снимается и держится едва-едва, выполняя уже не роль крышки, а роль пыжа. Потом тюбик с недоснятой крышкой кладется на землю на ровный участок, и... со всей малолетней дури надо топнуть по нему ногой. В результате крышка, выдавленная пастой, отлетает до полуметра, а колбаска зубной пасты белым червячком вылетает сантиметров на двадцать. Победителем среди "спортсменов" считается тот, у кого крышка и паста улетают дальше.

Правда, всю пасту на такую стрельбу расходуют редко. Есть же святая пионерская традиция, что в лагере кого-то спящего обязательно надо мазать зубной пастой. Вот только, если честно, слышал я про это всякий раз, когда приезжал в лагерь, а видел измазанных ну очень и очень редко. Видимо тот, кто должен был мазать, спал крепче и дольше того, кто должен был подвергнуться экзекуции.

На второй день смены всех обычно вели в библиотеку и там записывали читателями. У каждого появлялась книжка для чтения, дальнейшее уже зависело от внутреннего мира пионера. Для кого-то эта книга была первой, и он успевал прочесть еще две или три, а для кого-то — сразу и последней, поскольку чтение дальше пятой страницы не получалось, и в основном она служила твердым аргументом, когда ею били по голове несговорчивого оппонента в споре.

Драки в лагере случались, но обычные, мальчишечьи, до первых слез. Кто заплакал, тот проиграл. Хотя порой проказы приводили к бедам, до которых и не всякая драка доведет. Именно этим и запомнилась мне первая поездка в "Чайку". Уж и не помню никого из детей и воспитателя тоже. Помню только, что вожатой была темненькая девушка в очках, а ещё то, что одному пацану ,шутя, сломали ногу.

Баловались на площадке у корпуса. Парни чисто по— дружески барахтались и смеялись, один оказался лежащим на спине на земле и в качестве защиты выставил вверх ноги, вроде как, угрожая оттолкнуть, если стоящий нападет. А тот взял, да действительно навалился с разбегу на выставленные ноги. Потом был дикий крик лежащего и суета воспитателя и вожатой. Правая нога мальчугана оказалась сломанной. Ладно бы там богатыри были, так ведь мальчишки по десять лет. И в эту же смену случился другой медицинский казус. Одну из воспитательниц срочно госпитализировали прямо со смены в лечебницу Биргильды, благо станция эта весьма близко. Для тех, кто не знает челябинской специфики, поясню, что в этом поселке находится большая психиатрическая лечебница.

Ну а так смена прошла превосходно, и мы с братом были весьма довольны отдыхом. Меня признали неплохим футболистом и охотно включили в основной состав отрядной команды, а ничего больше меня тогда и не интересовало. Ну, прошлись мы в парадной пионерской форме пару раз на конкурсе песни и строя, и из-за такой ерунды надо было ненавидеть советскую власть? Кормили там хорошо, развлекали, в клуб водили, мячик давали, медосмотр устраивали, ну чем не житуха?

2.

На следующий год мы поехали с братом в лагерь "Орленок". Хотя он вроде как должен был принадлежать железной дороге, но располагался почему-то в стороне от стальных магистралей. По крайней мере, добирались мы до него автобусами. Весь лагерь также собрали на стадионе, потом загрузили в комфортабельные "Туристы" львовского производства и повезли куда-то в сторону Кургана. Ехали чуть не час, а может даже и больше. Точнее место расположения лагеря не назову, какие рядом с ним населенные пункты не помню.

Сам лагерь мало чем отличался от "Чайки", такие же деревянные, летние корпуса, такой же распорядок. Вот только отряды большущие, человек по 50, не меньше. Народу было так много, что не всем девочкам нашего отряда хватило коек в девчачьей палате, и некоторым из них пришлось спать на общей большой веранде.

Уж не знаю почему, но в нашем отряде на правах отдыхающих оказалось трое или четверо великовозрастных парней. Нам всем было лет по 10-11, а им уже года на три — четыре больше. Я так понял, что кто-то из них приходился родственником воспитательнице. То ли был ее сыном, то ли племянником, а с ним еще были друганы. Согласно своему возрасту, парнишки эти уже были озабочены половым вопросом, и в их разговорах темы ниже пояса уже затрагивались. Но вели они себя вполне прилично и ни к кому — ни к мальчикам, ни к девочкам — с глупостями не приставали. Наоборот, они даже защищали свою малышню в конфликтах с другими отрядами и способствовали справедливому разрешению конфликтов внутри отряда. Естественно, в силу возраста, эти орлы формировали и футбольную команду отряда. При таком большом количестве мальчишек конкуренция за право играть в футбол в отрядной сборной была жестокая, но я и тут себя зарекомендовал. Правда, пришлось вспомнить свои голкиперские и защитные способности. В нападение меня не ставили.

В "Чайке" для купания был специально оборудованный бассейн под открытым небом, а в "Орленке" купаться ходили на реку. Пляж находился достаточно далеко — километра полтора-два от лагеря, причем, дорога проходила через какой-то сосновый лес. Вот в этом-то лесу я однажды чуть не заблудился. Вроде как вошли в чащу группой, собирая клубнику, потом я спустился с какого-то пригорка, чтобы сорвать пару ягодок. Сорвал, съел, поднялся на этот же пригорок, — ап! А рядом-то никого нет. Все куда-то исчезли. Я даже "Ау!" покричал, только мне никто не ответил. Но самое главное, я даже не знаю, в какую сторону они пошли!

Пришлось выбираться самому. Сориентировался на местности по солнцу и решил, что если пойду в эту сторону, то наверняка выйду к реке. Река-то — не пионеры, от меня не спрячется, а уж от пляжа я дорогу знаю. Действительно, вышел на знакомую дорогу и вернулся в лагерь. Самое смешное, меня даже не потеряли. Нет воспитанника, и не надо. Хватились бы, наверное, если б я в столовую на обед опоздал, не раньше.

Воспитателем у нас была пожилая, полная, покрашенная в блондинку суровая тетка, большая любительница бижутерии. Вроде как педагог, но всем своим видом она напоминала прожженную торговку из престижного гастронома. С вожатыми, их в отряде было две, в тот раз повезло. Хоть они и не были писаными красавицами, но девахи были интересные, умные — студентки пединститута. Одна из них была с исторического факультета и очень интересно, со знанием дела рассказывала про археологические раскопки. Объясняла нам, например, чем отличаются раскопки курганов от раскопок населенных пунктов. А другая, наверное, была филологом. Она классно пересказывала нам литературные произведения. Причем, сообразно нашему возрасту и интересам, она в красках и с деталями пересказала нам произведения русских классиков: "Страшную месть" Николая Васильевича и трилогию про упырей с вурдалаками сиятельного Алексея Константиновича. После такой рекламы, вернувшись домой, я первым делом спросил у брата Юрия, есть ли у нас эти повести Толстого и Гоголя. К моей радости, они в его библиотеке были. Кстати, у Толстого я с удовольствием перечел не только эти страшные истории, но и всю его остальную прозу, а также все юмористические стихотворения.

Среди детишек этой лагерной смены мне запомнились две сестры— двойняшки из какой-то артистической или даже цирковой семьи. Они были похожи друг на друга не больше, чем мы с братом. Одна была темненькая со стрижечкой, я с ней даже немножко дружил, а другая — рыжеволосая и кудрявая. Девочки были спортивные, подтянутые, стройные и охотно выступали в самодеятельных лагерных концертах с подготовленными дома акробатическими миниатюрами.

Но в целом "Орленок" нам с Лешкой почему-то не приглянулся, и мы попросили мать на следующий год брать нам путевки только в "Чайку", что она и выполнила уже следующим летом.

3.

В июне следующего года мы с Лешкой записались в 11 отряд. Явно не по возрасту, там брали детей 10-11 лет, а нам было двенадцать, но у этого отряда было несколько приятных особенностей. Во-первых, он был чисто мальчишечий, никаких, понимаешь, девчонок, одни конкретные пацаны. Во-вторых, маленький — всего на два десятка мест. В-третьих, корпус его был на отшибе от всех остальных, рядом с избушкой директора лагеря и ближе всех к бассейну и лагерному пруду. Так что дети из других отрядов рядом с ним не толклись, не надоедали, а директор? Ну и что? Директриса, озабоченная всяческими проблемами, нам тоже шибко не мешала.

Совершенно случайно в этот же отряд записался и Толик Новоженин из "того двора". Пусть мы с ним до этого не сильно дружили, но были уже знакомы и общались, все же свой человек в отряде.

Воспитателем в нашем 11-м отряде была очень милая и хорошая женщина-учительница одной из железнодорожных школ. Она никогда не кричала на воспитанников, говорила спокойно, но все ее слушались. Если кого она и ругала, то исключительно по делу, так что я вспоминаю её только добрым словом. К сожалению, я забыл, как её зовут. Пионервожатой у нас поначалу не было. Вернее, она была, но очень недолго. Мы ее только на стадионе и видели. Потом с ней что-то приключилось, вроде как, приступ аппендицита в первый же день смены, поэтому больше мы ее не видели. Но свято место пусто не бывает.

По случаю в нашем пацанском отряде оказалась пара девиц — старшеклассниц. Они не были официально отдыхающими детьми, а приехали в лагерь без путевок, по знакомству. Я и тогда не вникал, и сейчас не знаю, но, видимо, существовала в этом лагере какая-то практика брать левых отдыхающих. Руководящий состав ежегодно был один и тот же. Педагоги часто ездили одни и те же. Все друг друга знали, все либо друзья, либо родственники, либо железнодорожники или просто очень хорошие и нужные люди. Вот и брали, и отсылали в пионерский лагерь своих великовозрастных детей или детей друзей и знакомых. Не знаю, за чей счет они ели и спали, но пионерского распорядка они обычно не придерживались.

Случилось так, что младший брат одной из этих девиц, а звали ее Людмила, был оформлен в наш отряд. Вот Люда и оказалась привязанной к 11-му отряду. Она как бы за братом приглядывала, а заодно и сама отдыхала на свежем воздухе. На каком основании жила в нашем отряде другая девушка, я вообще не знаю. Все же железнодорожники, все договаривались без проблем. Питались девушки вместе с нашим отрядом и жили в нашем корпусе, но не в общей палате, что было бы для них неудобно, а, как и вожатые, отдельно на веранде.

Поскольку наша пионервожатая заболела, а под рукой имелись две почти взрослые девицы, то Людочку официально оформили пионервожатой. Она повязала себе на шею красный галстук и стала на законном основании ходить с нами на утренние линейки.

Как старшие по возрасту, мы с братом автоматом вошли в группу помощников воспитателя по поддерживанию дисциплины и порядка в отряде и стали негласными командирами, решавшими, кто войдет в футбольную команду, а кто станет председателем пионерской организации в нашем коллективе.

В тот заезд среди пацанов нашего отряда оказались два любопытных персонажа. Один, по-моему его звали Виталиком, жил в Челябинске недалеко от нас возле кинотеатра "Спутник" и, судя по всему, был любителем, как сейчас принято говорить, шансона и воровской романтики. У него был приятный голос, неплохой музыкальный слух, и, самое главное, он не стеснялся петь. Правда, в его репертуаре в основном был блатняк: начиная от "Мурки" и до "Гоп со смыком". Так я впервые в изрядном объеме познакомился с данным направлением музыкальной культуры. Когда он не пел, то любил пересказывать приключенческие рассказы из зарубежной литературы с элементами страшилок. Что-то про скелетов, бегающих за главным героем. Очень интересные были истории, особенно когда их рассказывали после отбоя в темной палате.