— Смотри по сторонам! — резко приказал Витька и ринулся в нагретую уже духоту салона джипа. Ирка вертела головой, слушая, как матерится муж, грохоча чем-то в салоне. Из дверцы косо выскользнула та двустволка с пердючим именем, сверху на нее грохнулась беспардонно грязная зеленая канистра и, наконец взмокший муженек выскочил с пулеметом, издав торжествующий вопль.
— Вот теперь хрена кто нас обидит! Подходи, трупнина, на ноль помножу! — воодушевленно вопил Виктор.
Ирка дождалась, когда муж перестанет фонтанировать адреналином и, не отрывая глаз от окружающей действительности — деревенских брошенных домов, брошенных машин и валявшихся рядом мертвецов, спросила вполголоса: 'А дальше-то что? Я бы, например, позавтракала и водички попила'.
— Все б тебе жрать! Так, я на крышу, а ты заводи эту жестянку!
Грохотнув берцами, Виктор забрался на верхотуру и стал интенсивно вертеть головой. Пейзаж по-прежнему остался пустынным и недвижимым. Нельзя сказать, что это успокоило, но все — таки стало немного полегче. А у Ирки что-то никак не ладилось. Стартер исправно выл, но толку от него не было никакого. Не схватывало. Очевидно 'Чайник' свое отъездил. То есть не то, что совсем отъездил, но, во всяком случае, без осмотра и ремонта не обойтись. А заниматься здесь и сейчас осмотром и ремонтом джипа не хотелось страшно.
* * *
Утром мы чуть не проспали. Забыл вчера за весельем будильник завести, хорошо собакинская порода по своим биочасам сориентировалась и тявканьем нас подняла. Я даже успел кофе сварить. Но прибежали последними, войдя в комнату сразу же за майором. Тот ничего не сказал, но посмотрел выразительно. Я счел лучшим подумать — это следы пива на моем лице его заинтриговали. Все, зарекся к слову пиво квасить, если потом что эротическое наклевывается. Помешало пиво, причем сильно помешало.
Инструктаж был немного неожиданным, мы сейчас доставляемся к Летней пристани, там уже катер ждет. Ну и водой десантируемся на территорию демократизированного завода, где вплотную займемся Блондинкой. Вопросов никаких нет, и не будет, пока на место не высадимся. Все, встали, пошли. Мне дается странное поручение — отвести Фрейю домой, сегодня ей с нами не работать.
Ничего не понимаю. В ответ на удивленный взгляд Надежды пожимаю плечами. Вроде бы морфиня — зверюшка не из простых, приспособ мы никаких не взяли, а примитивные способы ловли этой морфини привели как минимум к двум 'двухсотым'. Так и собакина оставить дома надо. С другой стороны майор не прост. Ладно, двинулись, там видно будет. Как-то Андрей на меня странно поглядывает. То ли покупать собирается, то ли продавать что ли?
У Летней пристани приходится подождать, катеришко опаздывает, потому успеваю не торопясь. Это собственно самая восточная оконечность Котлина, потому считалось, что в случае боев тут будет ближний островной тыл — тут и госпиталь неподалеку и наша больница, и всякие тыловые учреждения, а вот на западной стороне — и форт Риф и форт Шанец и всякое прочее боевое. А еще тут же у площади — и пляж и стадион. Мы усаживаемся на пристани, которая далеко выдается в залив, посматриваем на Яхтклуб — его территория на мыске параллельно нашей пристани. Достаточно убогий тут Яхтклуб, не чета питерскому, где такие навороченные яхты и катера — закачаешься. Я-то на них налюбовался, когда мы там отстреливали теплую компанию из четырех хорошо спевшихся морфов. Грамотно они работали, стаей, да и нам попотеть пришлось, пока всех четверых упокоили. Пока я любуюсь маленьким сарайчиком с могучей бронедверью, явно снятой с какого-то списанного боевого корабля, подходят майор и Андрей.
— Вы сейчас будете общаться с нашим старым знакомым, можете не целоваться-обниматься, но, во всяком случае, общаться придется. Лишний раз напоминаю то, что говорил и я и Николаич раньше — гуманизм хорош в лечебных дозах.
— Если почуешь, что все идет не правильно — добавляет и Андрей — ложись. Или падай. Или хотя бы пригнись. Это для нас с Ильясом будет сигналом.
— Хотите сказать, что охота нынче будет не простая?
— Зачем говорить, если вам и так ясно. В общем — учтите.
И майор отходит к нашим ребятам, начинает им что-то толковать. А я встречаюсь взглядом с Надей. И вижу, что она тоже все поняла.
Катер прибывает сразу же за мотопатрулем, прикатившим из города. Пришвартовывается посудина с торца пристани, а усиленный решетками джип встает у ворот в город с противоположного конца. Пулеметчик посматривает на нас, как можно судить с расстояния в тридцать метров, да и рыло его машинки хоть и глядит поверх наших голов, но развернуто в нашу сторону.
Именно поэтому я нисколько не удивляюсь, когда согласно кивку майора пробираюсь в кубрик этого плавсредства. Ну да, запах ацетона и мертвячины я унюхал очень быстро, так что сюрприза не будет.
В маленькой не то каютке, не то кубрике сидят за микроскопическим столиком мичман Алик и мой старый знакомец — массивная фигура, жуткая зубастая рожа, чуток облагороженная каской.
Мутабор. Давно не видались.
— Привет коллега! — говорю ему.
Молчит, смотрит. Воняет им тут в каютке сильно. Так и молчит дальше, хотя слышал и вроде понял. Поприветствовал я и мичмана. Тот тоже кивнул, но опять же молча. Ну ладно, слышу, что отвалили от пристани, почапали.
Сам удивляюсь, но особого страха или волнения не ощущаю. Не могу сказать, что рад встрече, но и огорчения нет. О чем разговаривать — тоже не могу понять. На всякий случай перестраиваюсь мысленно — этот морф, сохранивший остатки разума понимает только существительные, да еще и дикция у него ужасающая, омертвелый язык не позволяет говорить четко, получается такая каша, как у детей с волчьей пастью и прочими дефектами развития. Понятно, что меня опять в виде переводчика пользуют, как тогда, когда мы с ним и познакомились. Мрачный был денек, даже на фоне происходившей катастрофы мрачный. Слыхал, что в некролаборатории есть человек, который морфа понимает, старикан — отставной лоцман, но у того тоже проблемы с дикцией, так что начальница лаборатории Кабанова предпочитает общаться с феноменом напрямую. Хотя как слышал не оправдались надежды — одно время, узнав, что многократная реанимация умирающего каким-то образом позволяет сохранить остатки личности и часть человеческого интеллекта после смерти и обращения понадеялись на то, что теперь такими простыми средствами добьются светлого будущего — помирает хороший человек, его обработали по такой схеме, и он хоть и зомби. Но наш зомби, хороший то есть. Не заладилось. Надо бы узнать — что там да как, все недосуг был. Хотя мне, в общем, до этого дела нет. Отмечаю про себя, что пришитые создателем морфа не пойми зачем к груди Мутабора детские ручки очевидно прижились. Вспоминаю, что надо бы нанести визит к тому, кто собственно и создал из так и оставшегося мне неизвестным коллеги-врача этакую жуть. Но для этого надо получать разрешение в Комендатуре на посещение некролаборатории в форте Чумной, времени уйдет много...
Но, наверное, все же соберусь, больно уж охота отсикорачить уже непокойного Вивисектора. Но как-то за беготней забывается — вот увидел Мутабора, опять вспомнил.
Прибыли, вылезли. Апокалиптичное зрелище демократизированного здоровенного завода нагоняет тоску. Где-то тут прячется Блондинка. Но мне как бы и поровну — потому как в паре шагов стоит морф еще и пострашнее видом. Что мне посторонняя жуть, если своя жуть еще жутче?
— Нужда врач сопровождение? — спрашивает майор морфа. Морф минуту думает, потом кивает башкой. И отправляемся мы двумя группами — в первой Серега, буквально носом уткнувшийся в землю, следом морф, да мы с мичманом. Остальная наша публика двигается следом, но в отдалении. Когда стали выдвигаться, я еще успел услышать странную команду майора: 'Стрелять только при непосредственной угрозе жизни!'
Ничего не понимаю и чувствую себя нелепо. Ну, как-то я не понимаю своего маневра в этой ситуации.
Мы долго кружим по изрядно замусоренной, заброшенной территории, заваленной всяким хламом. Серега неутомим, морф невозмутим, только мы с мичманом потеем и волнуемся. Разговаривать Серега не велел, потому только смотрим и слушаем. Следопыт наш работает как бушмен какой-то — читает следы, хотя я ничерта не вижу в этой большой помойке. Мне все это не нравится, очень жарко и душно, да и не вполне понимаю — морф-то нам зачем. Правда я видел, как он работает в виде боевой машины, страшно выглядит, но там были люди, его можно сказать корм, да еще из артели, которую морф остатками своей памяти люто ненавидел, собственно он создан были волей этой людоедской банды. Но тут-то блондинистая морфуша — и лично Мутабору морфиня эта никакого вреда не причинила, а я прекрасно помню, что морф делает только то, чего хочет сам.
Тогда чего он хочет?
Мы уже второй раз обходим этот здоровенный заброшенный корпус. Наконец Серега разгибается и уверенно говорит: 'Она внутри. И, похоже, сытая и сонная'. Перевожу, как умею это Мутабору. Вроде бы он заинтересовался. Дверь в цех полуоткрыта. Да вроде и ворота в которых вделана эта дверь тоже не заперты.
Мутабор отодвигает створку и уверенно заходит внутрь. Смотрю на Серегу, на мичмана. Следопыт отрицательно качает головой, и мы пятимся от ворот в сторону. Минут десять ждем. Наши ребята заняли позиции с другой стороны, хотя Серый уверен — морфиня входила и выходила именно через дверь. Время тянется медленно и нудно. Тут даже мухи не летают, совсем мертвое царство. Промышленный постапокалипсис. Только он наступил здесь еще до зомбеца.
Ждем. Ждем. Ждем.
Наверное, уже полдень, солнце висит в зените. Преем в своей одежде.
Совершенно неожиданно — только вскинуть автомат — из ворот вываливается что-то розовое, отчаянно работающее всеми четырьмя конечностями. Настолько отчаянно, что при повороте это существо заносит, словно дрифтующую машину очередного идиота-стритрайсера. Из дрифта Блондинка выйти не успевает, вымахнувший по пятам Мутабор открытой ладонью, даже не кулаком хлопает суетящуюся Блондинку по... как это сказать? По крупу, по заду, по жопе? Ну, в общем по крестцу, отчего морфиню распластывает на растрескавшемся старом асфальте, тут же морф жестко садится на свою жертву, придавливает ее всей своей массой к земле и не то шипит, не то хрипит. Очень злобно и угрожающе это выходит. Та в ответ молча пытается зацепить его лапами, но тут же привстав, Мутабор грубо трясет ее за шкирку и снова впечатывает в асфальт мордой. Драку эту видеть страшно, но увлекательно, куда там бою быков. Морфиню взять — не корову резать, тут бы испанцы облажались наверняка. Серега что-то быстро бубнит в рацию. Вижу, что наши появляются справа и слева, но держатся в отдалении. Соображаю, что так не перекрываются сектора стрельбы, на всякий случай — полезно и грамотно. Морф продолжает давить сопротивление и мне сначала кажется, а чуток позже я уже вижу, что морфиня спеклась. Сопротивление бывшее вначале активным и злобным превращается в трусливое трепыхание. Но удрать ей не удается и сидящий на ней грубиян продолжает то трясти ее за шею, то снова шмякать об асфальт. Живой человек давно бы сдох, но морфиня выдерживает такое жутковатое обращение. А еще морф по-прежнему однообразно шипит и хрипит. Еще раз шмякнул. Пошипел. Еще шмякнул. Да он же ей все кости переломает! Она и так еле шевелится. Все. Перестала шевелиться. Сдохла окончательно? Или выдохлась только?
Откуда взялись две страховидные фигуры, я так и не понял — слишком загляделся на потасовку. Немножко стыдно, ишь, раззявился как в театре, но вижу, что и мичман, хоть и тертый калач, а тоже чуток сконфужен, тоже отвлекся. Серега — он-то как раз фишку все это время рубил, улыбается и поясняет: 'Ильяс с Вовчиком вязать добычу полезли. Они это лучше других умеют'.
— А во что они вырядились-то?
— Пожарные костюмы. Там ткань такая зашибенческая, что хрен прокусишь.
— Так мы что теперь морфов будем брать живьем? Ну, то есть мертвьем что ли?
— Не знаю. Но мне вообще-то понравилось. Погуляли, посмотрели. А всю работу дядя сделал. Похоже, майор поощряет такой подход, а? — спрашивает улыбающийся Серега мичмана.
— Эт вряд ли дальше выйдет — очень по-суховски отвечает мичман, который наконец перестал таращиться на потасовку и демонстративно оглядывает бдительным оком окрестности.
— А что так?
— Да на Мута где сядешь, там и слезешь. Это на ваше стчастье ему захотелось иметь кошку.
— Кошку? — в один голос удивляемся мы с Серегой.
— Что так удивились? Ну, домашнюю живность. С крысами не заладилось, он их жрет. Как конфеты. Пользы видно мало, но ему нравится. Кошки от него удирают в ужасе. Одна правда не смогла, привязали ее серьезно, так сдохла от страха, наверное, потом он ее сожрал. Вот и решили, что зооморф вполне может сойти за котейку. Ему самому идея понравилась, а мы заодно узнаем — можно ли дрессировать дикоморфов. Опять же изучение интеллекта. Да Валюшка это сама объяснит — сегодня в больнице какой-то сбор большой, так что увидитесь. У нее и по Лялечке вопросы есть и вообще...
Ильяс и Вовка пеленают плененную Блондинку. Подходим к ним поближе. Как раз прилаживают какой-то не то колпак, не то намордник, а может просто помятое ведро на башку Блондинки. Морф встает.
— Успех. Поздравления — говорю ему.
Он в ответ молчит.
Ну и ладно, мы не гордые.
Спеленутую словно египетская мумия морфиню тянем к катеру. Морф не прощаясь исчезает в каютке.
— Воду открытую не любит — извиняется за него мичман и уходит следом. Смотрю на майора. Брысь пожимает плечами и я остаюсь на палубе.
— Значится для всех присутствующих докладаю — говорит он чуть позже — про сегодняшнюю операцию не трепаться зря. Званцев, тебе особенно напоминаю — чтоб ни арий ни легенд, ни былин.
— Товарищ майор — обиженно начинает Рукокрыл, но Брысь обрезает его: 'Разговорчики в строю! Так вот — искали долго, потом нашли и обезвредили. Тушку передали по принадлежности в некролабораторию. Все. И без красочных деталей. Рутина, занудство, обычная тяжелая работа. Ни нам ни лаборатории не нужно, чтоб конкурирующая команда за своего полезла мстить. Да и мареманам знать не надо, тоже чтоб не вписывались за своего двухсотого. Все отработали — и забыли. И хвастовство разводить не надо, не стоит дразнить гусей. Ясно? Вопросы есть?'.
Вопросов нет.
Остается странное чувство — вроде как можно праздновать победу. Но почему-то не тянет. Всякий раз, как постоишь рядом с Мутабором чувствуешь себя паршиво, и я даже себе не могу объяснить почему. Странная смесь ощущений — и задавленный животный страх, и ощущение чего-то чудовищно неправильного, абсолютно противоестественного и жалость сродни той, которую всякий нормальный человек испытывает к безнадежному калеке. И все это как-то смешано неверно, как в неумелом коктейле дурака-бармена. И несочетаемо и на вкус отвратительно, но идет все одним комплектом.
Ребята готовятся еще порыскать по территории — по имеющимся данным морфов вроде бы и нет тут больше, выбили, но пара-тройка шустеров — тоже маленькая радость, тем более, что город рядом — за забором. То, что шустер легко может вырасти в морфа нашим объяснять не надо. Тут такое даже дети знают.
