Науфрагум: Под саваном Авроры - Том второй

— Одно ясно — не видать нам теплого ночлега и пирогов с капустой.

Выслушав наш рассказ, принцесса нахмурилась.

— Напрасно ты меня отговорила, Хильда. Может быть, получилось бы их уговорить. Хотя, если крестьяне не хотят иметь с нами ничего общего, это их право. Не верить нам — тоже. Но то, что здесь все-таки живут люди, немного... немного успокаивает.

Я кивнул и добавил:

— Вы правы, ваше высочество. Если выбирать из континента-кладбища, где, хрустя костями, рыскают панцирные чудовища, или глухомани с нелюдимыми бирюками — второе, все же, неизмеримо лучше. Вот только не могу понять, откуда здесь появились люди, да еще целой деревней? Как они могли уцелеть? Во всех книгах, что я читал, говорилось о сплошном поле поражения. Не могло же оно сработать там, но не затронуть здесь? Хотя механизм никто и не пытался разъяснить, даже самые ученые умы. По крайней мере, в открытой литературе.

Из-за плеча принцессы робко высунулась Весна:

— М-механизм я м-могу объяснить... немного. Если вы разрешите, г-господин Немирович.

— Опять вы с этими формальностями? Но, прошу, прошу.

Она кашлянула, прочищая горло, и заговорила, стесняясь, краснея, и заикаясь.

— Современная наука действительно не способна описать механизм поражения, а исследования в этом направлении запрещены... по понятным причинам. Правда... мама всегда говорила, что мы должны знать — ведь знания необходимы, чтобы предотвратить катастрофу. Отказываясь от знаний, люди могут оказаться беззащитными... как в тот раз. Что же касается общего механизма... то я могу описать... на базовом уровне. Я... я интересовалась... штудировала литературу...

— То есть, вы не очень-то следуете правилам, верно? — поднял я бровь. — Ну, не собираюсь осуждать — напротив. Видите, для нас это из далекой теории вдруг превратилось в конкретную практику. Знание — сила, тут нет сомнений. Продолжайте, пожалуйста.

— С-спасибо... вы так добры... — немного успокоившись, она протерла очки и снова заговорила, на этот раз с лекторскими интонациями.

— Наведенное электромагнитное поле подавляло частоты естественных биотоков головного мозга и вызывало коллапс синаптических связей нейронов и всей нейрофизиологической сети. Можно предположить, что поле было инициировано экспериментальной установкой, расположенной в районе города Оппау, но как именно оно распространялось, доподлинно не известно. Общепринятая версия утверждает, что это было прямое излучение, но с этим трудно согласиться — в таком случае кривизна земной поверхности не позволила бы ему сохранить поражающую мощь на большом расстоянии. Оно ушло бы по касательной в космос. Кроме того, помешал бы естественный рельеф — к примеру, горные хребты — и распространиться на несколько тысяч километров, чтобы поразить и восточную оконечность континента, и северную часть Гондваны, даже для самого мощного излучения было бы попросту невозможно. На этом основании я бы предположила, что использовался совершенно иной принцип — возбуждение естественной ионосферы, вероятно, определенными участками. Упоминаемые всеми очевидцами северные сияния невероятной доселе мощности и продолжительности, не говоря уже о том, что они возникли не зимой, и на территориях, где никогда не наблюдались ранее — подтверждают такую теорию. Если ее принять, становится ясно, что жесткого проникающего излучения не было, а гибель людей была вызвана протяженными, особенным образом модулированными относительно слабыми магнитными или электромагнитными полями, образовавшимися непосредственно над пораженными территориями. Говоря об электромагнитных полях, теория утверждает, что они появляются в виде фигур вращения — кругов или овалов. Но, как видите, если установка индуцировала поля большой площади, все зависело от ее исполнительных устройств — антенн — и установленных при эксперименте координат. Конфигурация зон поражения теоретически могла быть самой разной... хотя вероятнее всего наихудший вариант — зона была сплошной и непрерывной на всем протяжении материка, кроме, разве что, арктических полуостровов и архипелагов. То есть, нельзя исключать, что по периметру люди выжили... но подтверждений тому нет, ведь статистических исследований или научных экспедиций в Гардарику больше не проводилось. Вот так... вкратце.

Завершение лекции было встречено уважительным молчанием. Принцесса осторожно заметила:

— Большая скромность сказать, что вы просто 'интересовались'. Ваши знания поражают, а самостоятельно разработанные теории говорят об интересе, который нельзя назвать обычным. Видно, что вы специально изучали эту проблему, госпожа Госпич. Но что вас побудило?

Отличница снова залилась краской и пролепетала:

— М-моя мама... она занималась теоретической физикой... говорила только о излучениях, полях и потенциалах... вместо сказки на ночь. Ее уволили, но она не остановилась... продолжала экспериментировать и считать... а я постоянно сидела рядом, и... и... и... — на глазах Весны выступили слезы, она совсем смешалась и умолкла.

— Вот как.

Принцесса еще несколько секунд задумчиво мерила ее взглядом, потом смилостивилась и перевела разговор на другое.

— Может быть, кто-то спасся в глубоких подземельях? Скажем, шахтеры?

— Мы с Алисой видели целую деревню — мужчин, женщин, детей, — ответил я. — Причем они такие... фольклорные. Не похожи на потомков фабричных работников, скорее, типичные крестьяне. Не могли же они всем родом рубить уголь в забое?

Принцесса задумчиво взялась за подбородок.

— А если они пришли откуда-то уже после катастрофы?

— Это больше похоже на правду. Если дальние оконечности континента все же не попали под удар Науфрагума, их обитатели остались живы и теперь снова постепенно заселяют пустоши. В таком случае, теоретически мы можем надеяться на помощь. Жаль, что не удалось завоевать их доверие и узнать побольше.

— Ладно, теории оставим на потом, — вмешалась замерзшая и сердитая Алиса. — Поехали уже, что стоять. Зуб на зуб не попадает, а так хоть от мотора какое-то тепло идет.

— Тут ты права. Едем дальше. Что же нам еще остается?

Щелкнул переключатель стартера и горячий дизель запустился с пол-оборота, заставив корпус танка задрожать. Правда, теперь урчание казалось привычным и почти успокаивающим. Я зажал тормоз, развернул танк на месте и всмотрелся в мокрый пейзаж.

— Вон, кажется, другая колея идет правее. Наверняка выходит на магистральные пути. Поедем туда, чтобы не возвращаться.

Все оказалось не так просто. Железнодорожная колея неожиданно еще раз раздвоилась и выбранная мной правая ветка вдруг вывела нас на другую обширную пустошь, где за какими-то старыми постройками виднелись еще два купола. Правда, крошечные по сравнению с теми гигантами, что нависали над деревней. Один геодезик сиротливо зиял пустыми ячейками — очевидно недостроенный. Второй, диаметром ярдов шестьдесят, выглядел целым. За ним величественно простирали в небо лопасти два громадных ветряка. Пути вели вперед, и, минуя разгрузочную платформу, устремлялись дальше, по практически заросшей осинником насыпи.

— Тупик? — поинтересовалась Алиса, дыша мне в ухо.

— Нет, до магистральной ветки уже рукой подать. Думаю, она вон за тем перелеском. Проедем тут, заодно и на ветряки поглядим. Вернемся, в крайнем случае, — не слишком уверенно сказал я.

— Ох, завезешь ты нас неизвестно куда.

Танк снова затарахтел по прогнившим, ушедшим в землю шпалам. Поглядывая направо, я вдруг рассмотрел, что рядом с застекленным геодезиком прячется еще один скромный домик. За ним скучились несколько сараев и коровников с замшелыми тесовыми крышами, лужа, где застыли, опустив носы, с полдюжины гусей, потом выгон, огороженный неровными жердинами. Еще дальше, на опушке березнячка, сиротливо мокли несколько крестов.

На шум мотора и лязг гусениц из низкой двери появилась пожилая женщина, в цилиндрическом платке-намитке с двумя хвостами, вытирающая руки расшитым полотенцем. За ее юбку цеплялись две маленькие девочки. Наверное, крестьянка ждала кого-то другого, потому что сначала приложила руку к глазам, всматриваясь, и даже, было, помахала нам. Но, когда танк подкатился ближе, на ее лице появился испуг.

— Слушай, останови-ка, быстренько, — затеребила меня Алиса. — Пойду, хоть дорогу спрошу.

В самом деле, не успел танк замереть, раскачиваясь на рессорах, как рыжая выбралась через люк пулеметной башни, легко спрыгнула на землю и, улыбаясь, направилась к остолбеневшей крестьянке. Бродившие по палисаднику куры брызнули в разные стороны.

— Здравствуйте, тетенька! — бодро начала Алиса. 'Тетенька' — это она польстила, скорее, все же, 'бабушка'. Женщине было лет пятьдесят, но тяжелая крестьянская жизнь уже сгорбила ее спину, иссекла морщинами лицо и искривила пальцы. — Мы тут мимо едем, и заблудились немножко. Подскажите, как на большую железную дорогу отсюда выбраться?

Та подслеповато прищурилась. Но, видимо, Алиса не выглядела слишком угрожающей, поэтому крестьянка перестала пятиться и заталкивать обратно в дверь хаты любопытно поблескивающих глазенками малышек и отряхнула испачканные мукой рукава.

— Обратно вам надыть повертаться, красавица. Там за рощей мостик размыло, не проехать вам. Сын-то сено возил трактором в позатом году, так ить едва не провалился, да прям в воду. Вертайтесь, красавица, вертайтесь.

Втянув носом воздух, Алиса вдруг напряглась и сделала стойку, как охотничья борзая. Что это она? Я высунулся подальше и тут носа моего коснулся невероятный, божественный запах свежеиспеченного хлеба.

— Это... знаете... — я прямо слышал, как у подруги детства в голове жужжат и крутятся колесики, отвечающие за непринужденную светскую беседу. — Понимаете... давно едем, в горле пересохло... можно у вас водички попросить напиться?

...'И так есть хочется, аж переночевать негде' — классика. Я и не думал, что Алиса запомнила те сказки про удалого солдата, что нам рассказывала нянька ее младшего братца. Умница, молодчинка. Всегда знал, что если ее прищемить, то лень и жеманство слетают, и рыжая становится шустрой и позитивной.

— А кто ж вы такие будете сами? — подозрительно прищурилась бабушка.

— Вообще-то мы из другой страны... ну, из соседней. Учимся там в школе. И так вышло, что мы потерялись, а потом... потом заблудились. Хорошо, что нашли вот эту штуку на гусеницах, едем, домой пробираемся. Но ехать еще далеко, а мы устали все, замерзли и проголодались страшно...

Я выглянул из будки и проиллюстрировал ее рассказ заискивающей улыбкой. Принцесса и Брунгильда, высунувшись из открытых башенных люков, тоже вежливо поздоровались.

— То-то я гляжу, говор-то не наш, — заметила бабушка. — И молоденьки, да девки одне... кто ж вас отпустил-то одних из дому? Родители-то, поди, теперь убиваются?

— Убиваются, убиваются, — закивала Алиса и добавила жалостно, — ...уж не знаем, сумеем ли выбраться, животики подвело...

— Дак вы что ль голодные, сердешные мои? — догадалась крестьянка.

— Да! — едва сдерживая восторг, пропищала Алиса. — Два дня маковой росинки во рту не было...

— Ой-ой, лихо вам, лишенько!.. — сочувственно пригорюнилась хозяйка. И замолчала почему-то.

Алиса, выжидательно глядя на нее, помялась, повертела ножкой. Потом намекнула еще разок:

— До чего же пахнет вкусно...

— Печево-то? На неделю напекла, да и дочка с деревни внучку пришлет — сама не умеет, нет. 'У баушки Вадомы, грит, лучшей всех хлебушек, вот те крест'.

Нетрудно было догадаться, что рот Алисы наполнился голодной слюной — просто потому, что со мной случилось то же самое. Рядом кто-то гулко сглотнул.

Но вот беда, хозяйка никак не желала понимать намеков. А может быть... может быть, сама на что-то намекает?..

Я выбрался из люка, подошел и поклонился.

— День добрый, ба... тетенька. Мы голодные — страшно, а от такого аромата заворот кишок может случиться. Менять нам особенно не на что, но... не дадите ли нам хлеба?

Хозяйка грустно покачала головой.

— Ах, сердешный, да ведь муки-то — по донышку скребу. Внучек кормить надоть, а кто вдове поможет? Мой-то уж десятый годок, как помре, да и Грекула, единого сынка-кормильца по весне дикий зверь загрыз, а невестка родильной горячкой преставилась — вот ведь горе-злосчастье! Дочка замужем в деревне, да зятюшка — никудышник, хоть бы гвоздь пришел забить. Картошка поспела, пора копать, а сил нет, да и хребет ломит — беда...

Снова многозначительная пауза. Но теперь-то понятно, в чем дело.

— Так мы бы, ба... тьфу, тетенька... мы б вашу картошку и выкопали бы.

Глаза бабушки радостно вспыхнули.

— Ай, сынок, ай благодетель! Я ж думала, люди странные-перехожие, не пойми какие, а вы-то милостивцы, спасители мои! Только много ее, картошки-то. Поди пол-четверти позасадили.

— Это сколько? — прошептала мне на ухо Алиса. Я, скосив рот и почти не разжимая губ, шепнул в ответ:

— Полчетверти... полчетверти — понятия не имею. Тут же не акры, а десятины какие-то или гектары.

И, громко:

— Сколько бы ни было — показывайте, хозяйка.

— Погоди... — теперь в голосе Алисы слышалась паника. — ...Копать? Картошку? Под дождем, в грязи?..

Но я не слушал.

— Начнем прямо сейчас — кушать страшно хочется.

Все оказалось не так неприятно, как представляла Алиса. Хотя дождь продолжал поливать, земля под ногами была роскошно сухая, мягкая и пушистая. Вилы входили в нее легко, как во сне, а вывороченные крупные белые клубни даже не нужно было сушить — чернозем и не думал налипать.

Выкопав последний куст в сорок пятом рядке, я выпрямился, утер трудовой пот и огляделся. Дождь изо всех сил барабанил по стеклу; так, что по шестигранным стеклам снаружи текли настоящие ручьи. Но здесь, в гулком геодезическом куполе, сверху лишь изредка срывались крупные капли конденсата.

— Поразительно, насколько велика сила науки! — с уважением проговорила Алиса. Она только что наполнила клубнями вторую корзинку и собралась тащить их к дальней стене, где небольшой бетонный оголовок скрывал вход в подвал. Туда-то девушки и носили выкопанную картошку, рассыпая в сколоченные из почерневших досок закрома. Выбравшаяся из подвала на свет божий Весна как раз пыталась стряхнуть налипшую на очки паутину. София, все еще слабая, снова закашлялась после первой же корзинки, и теперь пыталась отдышаться, привалившись к какой-то деревянной загородке.

С соседнего рядка донеслось раздраженное фырканье. Брунгильда никак не могла приспособиться втыкать вилы так, чтобы, с одной стороны, выворотить куст целиком, не оставив клубни под землей, а с другой — чтобы не протыкать их остриями. Сочный хруст, раздававшийся с завидной регулярностью, подтверждал, что у отважной телохранительницы, прекрасно разбирающейся во всех остальных колюще-режущих предметах, не имелось необходимого таланта к троезубым вилам.

— Каждый удар точно в цель, — ехидно прокомментировала Алиса, глядя, как валькирия мрачно спихивает с острия очередную безжалостно пронзенную насквозь и треснувшую картофелину. — Хорошо, что хозяйка ушла, а то бы дисквалифицировала тебя в носильщицы.