Оценив количество разбитых зелий, повертев флакон в руках и рассмотрев его на свет, — тонкое узорчатое стекло, ровная восковая шейка, прозрачная аквамариновая жидкость, — Эйлин невесело заметила:
— Это явно не для личного пользования и не кустарного производства. Это товар, который либо получали здесь, либо готовили к отправке.
Она хотела сказать что-то ещё, но Кара перебила её.
— Слушайте, что за бардак тут творится, а? Никто не видел и не слышал, как здесь среди ночи устроили побоище. Мермены молчали о том, что кто-то тут прятался и что-то затевал, а остров ведь на их территории.
— Хороший вопрос, — согласился Касавир. — Мермены лояльны городу и сотрудничают со стражей. У них должны были быть причины для молчания.
— Может, у них и спросим? — предложила Эйлин, отвлекшись от своих раздумий.
— Интересно, как? С ними просто так не свяжешься, они мало кому доверяют.
— Я знаю, как, — заверила Эйлин. — Правда, это тоже непросто, потому что сначала придётся найти амазонок. Они в каждом городе на юге имеют представителей, хотя и не афишируют себя. А с мерменами у них очень хороший контакт, их объединяет сильная нелюбовь к пиратам. Я это всё от Солы слышала, помнишь её?
— Неплохая идея, — кивнул паладин, — но сначала надо разобраться с источником этих зелий. Найти портал и отыскать хранителя. Быть может, он сам многое нам объяснит.
— О, да, — с сарказмом усмехнулась Эйлин, вставая с корточек. — Он становится всё более интересной и значимой фигурой. Очень занятно было бы узнать, зачем он держал контрабанду и давал приют бандитам в таком удобном месте — прямо в городской черте, под носом у стражи.
Помолчав пару секунд, она взглянула на него исподлобья и упрямо произнесла:
— Однако, это всё ещё не делает его убийцей и государственным преступником. Его могли заставить, он мог не знать...
— Эйлин, — Касавир посмотрел ей в глаза и настойчиво произнёс: — Каким бы он ни был, он не вчера родился, он же бывший торговец и странствующий бард. Я ничего пока не утверждаю...
— Вот и не надо!
— ...нам просто нужно встретиться и поговорить.
В наступившем угрюмом молчании Кара, уперев руки в бока, перевела долгий подозрительный взгляд с одного на другую.
— Послушайте, — наконец, вымолвила она, — может, хватит таскать меня за нос? Что за игру вы ведёте последние три часа? Я не понимаю уже половины из того, что вы говорите. Есть что-то, что тупой колдунье не положено знать?
Эйлин вздохнула, взглянув на неё:
— Да нет, какой смысл скрывать. В общих чертах дело обстоит так: Красные Маги занимаются не только дискредитацией Гильдии Магов, но и пытаются проникнуть в кухню Нового Оламна. Они интересуются запретными Серебряными Лабиринтами. А хранитель Серебряных Лабиринтов и бард, встречавшийся здесь с алхимиком и державший оборотня — одно и то же лицо, это ты уже сама поняла. В ту же ночь он появился в очень возбуждённом состоянии в 'Садах Благодати', где, по слухам, есть проход к ещё одному порталу. С тех пор его никто не видел. Этот человек занимает в Новом Оламне кафедру очарования и входит в Совет, то есть, участвует в принятии решений. — Она немного помолчала и произнесла совсем тихо: — И этот же человек — отец Ниваля.
Признание Эйлин, вопреки её ожиданиям, вызвало у Кары неприятный колкий смех.
— Ах, вот оно что! Так я и думала. Значит, мы работаем на нашего дорогого сэра Ниваля. Верный рыцарь Девятки, самоотверженный слуга лорда и душка пронюхал, что его давно и благополучно забытый папаша как-то связан с головорезами из Крабьих Гротов, испугался за свою репутацию и карьеру и решил лично заняться этим делом, чтобы спрятать концы в воду. Но, судя по масштабу беды, это будет нелегко, даже используя таких дурачков, как мы. Ну, — она пренебрежительно повела плечом, приподняв бровь, — что ты на меня так смотришь, как будто сейчас в капусту порубишь своим мечом? Для тебя могу придумать и другую версию, — Кара закатила глаза, изображая раздумья, — благородный сэр Ниваль, узнав, что его отец совершенно случайно связался с плохими ребятами, воспылал сыновними чувствами и бросился спасать старика от самого себя. Выбирай, что хочешь, а я останусь при своём мнении.
— Кара, — взяв себя в руки, Эйлин окинула колдунью ледяным взором, — ты напрасно стараешься. Я не наивна, и в мотивах Ниваля разбираюсь уж никак не хуже тебя. Но это и мой отец.
— Твой отец! — фыркнула Кара, — о котором ты знаешь с чужих слов и который за всю жизнь уделил тебе пятнадцать минут своего времени — когда был с твоей матерью. — Округлив глаза, она выпалила нарочито тоненьким голосом: — Здравствуй, папа, помнишь, как двадцать пять лет назад...
Колдунья вторично фыркнула и умолкла, скрестив руки на груди.
Эйлин почувствовала, как кровь приливает к лицу, как начинает сосать под ложечкой и пересыхают губы. Она с детства краснела и тушевалась в споре, но тренировала себя, учась достойно реагировать на любое обращение, даже самое грубое и обидное. И преуспела в этом. Много разного пришлось ей выслушать за свою жизнь приёмыша и карьеру спасительницы мира, но крепкое и меткое слово, убийственная ирония, очаровательная или холодная улыбка, презрительный или безразличный взгляд стали её надёжными союзниками. А сейчас она не знала, как ответить человеку, с которым её связали месяцы войны и сдружили полтора послевоенных года; которого она сознательно выбрала в попутчики и на которого здесь, в Уотердипе, очень рассчитывала. Она, как обычно, пыталась сначала понять, что спровоцировало Кару на эту вспышку. Зачем она это всё говорит? Не для того, же, чтобы нарочно сделать больно!
— Ну, да, — тихо промолвила Эйлин, растерянно пожав плечами, — я знаю своего отца по рассказам. И по этим рассказам я могу представить его ветреным любовником, авантюристом, человеком, связанным не слишком изысканными знакомствами, торговцем, нарушающим правила, горе-искателем приключений, в конце концов. Но умышленным пособником убийц и бандитов — никак не могу. Поэтому, я здесь, — она удивлённо посмотрела на Кару, словно для неё было дико любое сомнение в том, что она поступает правильно, — с Нивалем. Мне не важно, что будет потом и наступит ли семейная идиллия. Я просто хочу помочь ему распутать этот клубок, чтобы отец смог отмыть своё имя от грязи или... или...
Тут она окончательно смешалась, запуталась и умолкла. Румянец отхлынул от её лица, губы как-то жалко дрогнули, и она отвернулась. Через несколько мгновений раздался её глуховатый усталый голос:
— Хорошо, Кара. Я не могу тебе приказывать, не стану и уговаривать. Не хочешь в этом участвовать — можешь уходить.
Повисла тягостная пауза. Досадливо поджав губы, Кара взглянула на нахмуренного паладина. Какой-то вредный червячок начал грызть её в наступившей неловкой тишине. И Касавир, как ей показалось, бесконечно долго смотрел на неё, а потом вздохнул и обхватил Эйлин за плечи.
— Послушай...
Но Кара неожиданно перебила его, быстро шагнув к подруге:
— Эйлин, — хрипло сказала она и прокашлялась, — тебе надо успокоиться, вот что я скажу. Ты всё слишком драматизируешь.
Она снова прочистила горло и заговорила смелее:
— Меня, конечно, взбесило, что мы снова для Ниваля каштаны таскаем. Но ты, между прочим, тоже словом обидеть можешь, когда взбесишься. Я же не сказала, что ухожу. Плевать мне на Ниваля и его чувства, даже если они у него есть. Где он вообще — твой Ниваль? Но ты — другое дело. Разве я когда-нибудь лезла тебе в душу, спрашивала, не сверну ли я шею, если останусь с тобой? 'Давай, Кара! Покажи им, Кара! Молодец, Кара!' Просто, повторяй это почаще, и со мной всё будет в порядке.
Она несмело улыбнулась, надеясь на ответную улыбку, но уголки её губ тут же опустились:
— Ну, ладно, кончай дуться... извини.
Потолок пещеры не обвалился, солнце не упало на землю, Великий Ледник не растаял, затопив полконтинента. Кара просто произнесла слово, которого в её лексиконе отродясь не было. А Эйлин вдруг стало до кома в горле неловко. Ведь если вдуматься, колдунья не сказала ничего неправильного. И делу будет больше пользы, если не воображать себя спасающей отца, а спокойно выполнять свою работу. Но друзей мы почему-то судим строже. А умение вовремя остановиться — ох, как непросто дается. Эйлин ответила ей извиняющейся улыбкой и сказала:
— Это ты меня прости. Не думай, что я это скрывала. Я сама только сегодня узнала, и постоянно думаю об этом... а Ниваля так вообще убить готова, — она вздохнула, — вот меня и всколыхнуло. Ну, — она приободрилась, — здесь, кажется, больше нечего делать, пойдёмте искать портал.
— Минутку, — Касавир обратил их внимание на длинный окованный ящик, искромсанный валяющимся рядом топором, и обрывки плотной холстины. — Обсидиановые мечи хранились здесь и тоже предназначались для транспортировки. Те двое бежали сюда за мечом, чтобы убить зверя. А остальное оружие мог забрать тот, кто перетаскивал тела.
— А почему он тогда не перетащил и этих двоих? — поинтересовалась Эйлин.
Касавир пожал плечами.
— Он потратил много времени и сил, перетаскивая трупы с улицы, торопился. И, возможно, в коридоре в это время ещё лежал раненый зверь, которого он боялся.
— И всё-таки, я не понимаю, — обратилась Кара к Эйлин. — Почему твоего отца не искали, если он такая шишка? Они же должны были знать, что начинать следует с порталов.
— Трудно сказать. О том, что здесь есть старый портал, знают не многие. — Эйлин вспомнила о рассказе Квиста. — А те, кто знают, считают его недействующим. Наверное, правда известна лишь некоторым посвящённым.
— И именно эти посвящённые не заинтересованы в том, чтобы накануне Большого Фестиваля всплыла эта грязная история, — добавил Касавир. — А для кого-то было подарком судьбы исчезновение хранителя в момент, когда с богатым попечителем велись переговоры о Серебряных Лабиринтах.
— Да, Новый Оламн — сложная и противоречивая система, — задумчиво произнесла Эйлин.
— Можешь не рассказывать, — махнула рукой Кара. — Я тоже кое-чего повидала в Невервинтерской Академии. Везде одно и то же. Наверху борьба за власть и попечительские деньги, внизу зависть и крысиная возня. Пойдёмте уже отсюда.
* * *
*
Долгие блуждания по коридорам, большинство из которых были слепыми (а в тупиках водились чьи-то старые и, конечно, недовольные вторжением скелеты), увенчались успехом, когда друзья, наудачу спустившись по уступам в широкий колодец, попали из него в освещенный коридор. Мягкий свет струился из-под соляных наслоений стен и потолка, отчего они казались прозрачными.
— Это точно здесь, — прошептала Эйлин.
Словно в подтверждение её слов, из глубин коридора послышалась музыка и пение. Собственно, они догадались, что это были музыка и пение, поскольку ничем другим это быть не могло. Хотя и на музыку, по их понятиям, не очень-то походило, скорее, на какие-то потусторонние звуки. Рваные, агрессивные аккорды, гнусаво-замогильный голос — от всего этого веяло вселенской безысходностью и мрачной тоской.
There's no present, there's no future
I don't even know about the past
It's all timeless and never ending
To take it in it's all too vast[1]
Странная песня оборвалась и тот же голос рявкнул, обращаясь явно к ним:
— Может, поторопитесь, чёртовы нарушители покоя этой чёртовой святыни?! Или я тут просидел чёртову вечность, чтобы томительно ждать, пока вы, разинув рты, тащите сюда свои задницы?
Как ни думала Эйлин над логикой этого мыслеизречения, она осталась для неё загадкой. Но спорить с обладателем сверхъестественного голоса не хотелось, поэтому они поспешили на зов.
Коридор привёл их в пустой зал, где на нижней ступеньке монументальной соляной лестницы с массивными балясинами восседала зеленовато-призрачная фигура с лютней. Фигура была крупной, вроде бы человеческой, но наличие странных перекошенных крыльев за спиной намекало на что-то иное. Впрочем, и без этого атрибута их обладатель выглядел весьма колоритно. Одеяние его состояло из килта, грубых башмаков, прикрывающего голую спину плаща с застежкой на одном плече, клепанных наручей и нескольких устрашающе-массивных амулетов. И лютня в его руках была необычной — напоминала формой голову дьявола с рогами.
Внешний вид призрака был под стать его одежде: широкое одутловатое лицо с крупными мужицкими чертами и горящие неугасимым безумием чуть выкаченные глаза. Совершенную законченность образу барда придавала умопомрачительная прическа. Гробнар, чьи волосы тоже имели способность существовать отдельно от законов физики и здравого смысла, часто говаривал, что голова гному на то и дана, чтобы быть нескучным. Что бы он ни имел в виду, про голову представшего их взорам призрака можно было сказать, что она была нескучной в самом прямом смысле этого слова.
И тут Эйлин осенило. Кому ещё быть стражем Серебряных Лабиринтов, как не их гениально-сумасбродному создателю.
_________________________________________
1. Ozzy Osbourne, Forever or center of eternity.
Глава 8
Мёртвый бард
Слова иногда нуждаются в музыке,
но музыка не нуждается ни в чём.
Э. Григ
Это был странный дух. Эйлин встречала много похожих существ, но никогда не видела у них таких прозрачных и в то же время осмысленных, пронзительных глаз. Оранжевые зрачки его казались живыми отблесками огня в призрачно-зелёной глубине замерзшего озера. Он поприветствовал их небрежным жестом и продолжал наигрывать. Какой мощный и странно-завораживающий звук у этой призрачной лютни.
— Безумный Одмус, к вашим услугам, — проворчал он. — А вы, добрые люди, пришли передать привет от моих ребят, временно покинувших этот мир? Или, может быть, поговорить о том, как солнышко светит и птички поют? Или сказать "старина Одмус, ты гений, иди и возглавь наш сраный Дом Песни?" Или... О, нет! Невероятно, но всё же... вдруг вы совершенно случайно хотите пройти в чёртовы Серебряные Лабиринты?! Какая безумная мысль! Должно быть, я окончательно сбрендил, отсиживая свой бесконечный посмертный срок.
Царапнуло под сердцем от этого многословного приветствия. Тоской и затаённой обидой. Этот необычно эмоциональный, мизантропически настроенный призрак был одним из тех, чьи тела покоились в склепе бардов, не обозначенном в путеводителях. И он был здесь не по своей воле.
Эйлин переглянулась с товарищами. По молчаливому согласию, ей было предоставлено право говорить со стражем.
— Ты прав отчасти, — вымолвила она, собравшись с мыслями. — Мы хотим пройти в лабиринты, но не за тем...
"А зачем? Зачем вообще туда кто-то хочет попасть?"
— Верю, верю, моя маленькая коллега, — притворно-сладко перебил призрак и снова перешёл на каркающее ворчанье: — Верю, что вы не собираетесь утопить этот сраный городишко и через это овладеть всем миром. И до кучи приделать фитиль занюханному Дому Песни или Новому Оламну, как его теперь кличут. В этом я бы и сам с удовольствием вам помог. Будь у меня сердце, оно бы разорвалось от мысли, что я должен вас убить всего лишь за здоровое любопытство. Или любознательность, если хочешь. Или — чем чёрт ни шутит — пытливость.
