Раскрыть ладони

— Непоправимо, верно?

— О чем вы, господин?

— О своем здоровье, конечно же!

Когда-то он был темноволосым, но теперь память о прежнем цвете осталась только в бровях. И короткой щетине постриженной бороды. Забавно... И почему волосы не седеют равномерно? Хотя белая борода и черные локоны смотрелись бы еще страннее.

А лицо волевое. С таким лицом долго спорить не будешь, если вообще решишься. Чувствуется, держит прислугу в кулаке. А возможно, и не ее одну. Если этот человек богат, то непременно влиятелен, а влияние без характера не существует.

— Я не лекарь.

— Знаю. И поэтому ты здесь. Келли говорила, ты кое-что умеешь.

— Госпожа Каэлен слишком добра ко мне.

— Хочешь сказать, она солгала?

— Нет. Но возможно, переоценила мои таланты.

— А вот это я проверю уже сам.

Сказано спокойно, но с явственно ощущаемой угрозой. Мол, не ты здесь решаешь, парень. Хотя сомневаюсь, чтобы игра голосом была устроена нарочно ради меня. Просто иначе этот мужчина говорить разучился. Или никогда не умел.

— Чем я могу помочь?

Суровые брови сдвинулись, словно их обладатель не ожидал подобного обращения. Но что я еще мог сказать? Меня просили о помощи, верно? Про плату же разговор вообще не заходил, стало быть, я тоже имею право немножко позадирать нос.

— Хех, а ты с норовом, как я погляжу... Но твоя правда: мне нужна помощь, а не услуга. Услуг я уже навидался и напробовался, только все они на вкус хуже дерьма.

А у него что, большой опыт по поеданию означенного яства?

Наверное, мое удивление слишком ясно читалось, потому что мужчина снова хохотнул:

— Да ты и сам должен знать. Неужто ни разу не пробовал?

— Простите, господин, я не понимаю.

— Ни единого слова? Ой, не верится! Ну ладно, не хочешь болтать, не надо. Я тебя не на беседу и приглашал.

Он отвел полу мантии в сторону и снова откинулся на спинку кресла:

— Что скажешь об этом?

Набрякшие вены, небольшая припухлость. Обычное дело для стариков. Немощные ноги. Но поправить можно. Конечно, бегать, как олень, не станет, но ходить без особой боли — вполне. Правда, не знаю, сколько мне понадобится времени.

— Ничего страшного.

— Так-таки и ничего?

— Вы могли бы обратиться к лекарю из тех, что промышляют магическим лечением. Он бы справился быстрее меня. И лучше.

— Нет, магия мне ни к чему. Не люблю я магов.

— Но я тоже внесен в Регистр.

Ясные, несмотря на возраст, глаза снова прищурились.

— Знаю. И знаю кое-что еще.

Я напрягся, ожидая худшего, и оно не преминуло последовать:

— Ты маг только наполовину, если не меньше. И сам толком не магичишь. То ли не умеешь, то ли не можешь. Другое важно, совсем другое.

Моего вопроса для продолжения беседы вовсе не требовалось, но прежде, чем это сообразить, я спросил:

— Что же?

— Ты — изгой, не прибившийся ни к одной из сторон. А значит, у тебя нет хозяина. Ты как приблудный пес, ожидающий на задворках трактира, когда вынесут помои, и готовый драться за пару обглоданных костей с такими же неудачниками.

— И вы...

— А я могу кинуть тебе кость с остатками мяса. За совсем небольшую службу. Послужишь?

Стою, борясь с желанием отряхнуться, отчиститься, стереть с лица хоть часть той грязи, которую на меня только что вылили. Всего лишь несколько слов, но лучше бы меня оплевали по-настоящему!

— Я заплачу. Разумеется, сколько сочту нужным, а моя щедрость зависит уже от твоего усердия. Будешь стараться, получишь косточку пожирнее.

Он имеет право так со мной говорить. Я имею право гордо повернуться и уйти. Если мне позволят, разумеется. Но не уверен, что смогу сделать и шага вон из комнаты: люди, подобные избраннику Келли, не оставляют в живых дерзких и непокорных. Или купить, или подчинить силой, третьего не дано. Свободный дух им не нужен. Что ж, если я хочу сохранить свою честь, мне нужно всего лишь плюнуть богачу в лицо. Но если я хочу выжить и отомстить за унижения... Сначала придется унизиться. До "ниже пола".

И словно желая помочь мне принять решение, мужчина небрежно замечает:

— Ты ведь видел лозы, когда шел сюда, и наверняка подумал, что в такой густой зелени может спрятаться кто угодно? Там и в самом деле кое-кто играет в прятки. Стражи, более верные, чем люди. Ты слышал что-нибудь о лозянках? Они малы, почти незаметны, даже когда касаются кожи, и не могут убивать сами, но от их "поцелуев" человек теряет способность двигаться и становится легкой добычей...

Невольно сглатываю и переспрашиваю:

— Добычей для кого?

— Для того, кто пожелает открыть охоту.

Предупреждение принято. Больше нет смысла раздумывать.

Опускаюсь на колени и кладу ладонь поверх фиолетовых змеек надувшихся вен.

Разве мне трудно? Ни капельки. Главное, не дать злому азарту разгореться раньше времени. Успеется. Спешат только храбрецы, а трусы никогда и никуда не торопятся, но, как ни странно, везде успевают.

А соломинки еще и перекручены... Придется повозиться. И за один раз не справлюсь. Но пока хотя бы ослаблю напряжение натянутых струн сосудов.

Это просто работа. Никаких чувств. Никаких сожалений. Все будет потом.

* * *

— Маллет — зл... грх... ш-ш-ш-ш-ш!

Сжимаю мохнатую мордочку пальцами, сдавливая узкие челюсти и останавливая шипящие слова на полпути к выходу. Феечка хлопает крыльями, стараясь вырваться на свободу, злобно царапает коготками мою руку, но в конце концов, осознав безнадежность сопротивления, повисает безвольной тряпицей.

— Со слабыми справляться всегда легче, верно?

Он покидает густую тень, выходя на островок мостовой, освещенный бледным огнем давно не мытого фонаря. Спокойный и будто бы менее самодовольный, чем обычно. Почти участливый, и такая смена настроения немного пугает. Что ж, господин старший распорядитель, вы добились своего, и не угрозами, а сменив маску вершителя судеб на личину доброго приятеля. Раньше нужно было начинать, глядишь, и сломали бы меня об колено.

— Еще бы. Иначе бы и не взялся.

Ослабляю хватку. Феечка, терпеливо дожидавшаяся возможности сбежать, тут же отлетает в сторону, но не спешит присесть на плечо Трэммину, предпочитая холодную незыблемость каменной ограды, а не живую плоть под коготками.

— И часто вы гуляете по ночам?

Он рассеянно поднимает голову, вглядывается в черное небо с редкими искрами звезд:

— Когда есть повод.

— А сейчас он есть?

— Да. И предлагаю разделить его на двоих.

Приглашение пройтись рядом? Прогуляться? Странновато. Но дядя в кои-то веки не язвителен и насмешлив, а похож на человека, так почему бы и нет? От меня не убудет, а вдвоем идти по ночным улицам сподручнее, нежели в одиночку: лихие люди трижды подумают перед тем, как напасть.

— Хотите поговорить?

— И ты хочешь не меньше меня. Угадал?

Да, тема для беседы у меня имеется. Правда, она будет мало интересна кому-либо, но говорить я могу много, долго и цветисто. Только малосвязно ввиду большого количества ругательств, так и рвущихся наружу.

— Что вам нужно?

— Ох, и когда же ты научишься быть любезным, племянничек? — вздохнул Трэммин, пристраиваясь сбоку и задавая ритм шагов. — Правда, в твои годы я тоже любил повздорить и подерзить, но всегда знал меру, заметь! Всегда.

— Хотите сказать, нужно тщательнее выбирать, кого приветить, а кому отказать?

— Ну хоть что-то ты понял! Начинаю тобой гордиться. Не смейся, я говорю совершенно серьезно. Верить или нет, выбирай сам, но сейчас... Разговор пойдет вовсе не о вере.

— А о чем? О надежде? Или может быть, о любви?

Дядя качнул головой, пряча улыбку:

— Любовь — очень полезное чувство. Она делает людей уязвимыми и слабыми, превращая самую неприступную крепость в жалкий заборчик. В моих надеждах именно любовь сыграла главную роль... Но я опять отвлекся. Лучше скажи, как тебе понравился dyen Райт? Молчишь? Тогда позволь ответить вместо тебя. Позволишь? Это ужасный человек, лишенный способности уважать хоть кого-либо. Только деньги и сила, вот что имеет для него значение.

Можно подумать, господин старший распорядитель ценит другие вещи! Но в одном он прав. Чувствую я себя просто чудовищно, и виной моего плачевного состояния является именно человек с больными ногами. Зато рассудок у хозяина Виноградного дома здоровее, чем у многих. Во сто крат.

— Полагаю, ему все равно, кто и что о нем думает.

— Разумеется! Его мало заботят чужие чувства. А вот меня очень даже беспокоят. Зачем ты ходил в его дом?

Ага, вот мы и добрались до сути! Но правду я ведь все равно не скажу. И потому, что не имею права раскрывать не принадлежащие мне секреты, и потому, что одну извинительную подать уже уплатил, а на вторую денег еще не накопил.

— Вам хорошо известно, зачем меня обычно зовут.

— Избавиться от заклинаний, конечно же... Часом не от охранных?

В дядином голосе слышны любопытствующие нотки. Не к добру это, ох не к добру.

— Нет, дело гораздо проще. К охране отношения не имеет.

— Жаль, — вздохнул Трэммин. — Но возможно, оно и к лучшему: никто не заподозрит...

— Не заподозрит что?

Мой интерес оставили без внимания, заставляя от следующего вопроса насторожиться еще больше:

— И ты придешь сюда снова?

Приду. Возможно, не один десяток раз. Хотя сомневаюсь, что меня допустят до лечения той части тела, которую желает видеть во всеоружии Келли.

Приду, конечно. Но зачем это нужно знать господину старшему распорядителю?

— Какая разница?

— Ты не ответил.

А врать ведь бессмысленно: легко проследит и проверит. Стало быть, нужно говорить правду:

— Да.

— Через какое время?

— Вы задаете странные вопросы.

— Разве? Просто любопытствую.

Да уж, простенькое такое любопытничанье... Но у меня нет желания играть словами, особенно на ночь глядя. Если ему что-то нужно, пусть говорит прямо.

— Какое значение для вас имеют мои ответы, если вы так настойчиво их добиваетесь?

Трэммин усмехнулся злее, чем полагалось для приятельской беседы, но справился с голосом, удержав чувства в узде:

— Сейчас я расскажу то, что известно лишь избранным и крайне неболтливым людям. Это дорогая тайна, но тебе... Тебе, пожалуй, можно ее доверить. По-родственному. Ты же не предашь своего любимого дядюшку?

С превеликим удовольствием, если бы мог. Если бы было, кому и за что предавать. И если бы меня стали слушать.

— Мне не нужны ваши тайны.

— О, ошибаешься! Очень нужны. Просто ты пока не понимаешь, насколько в них нуждаешься!

Неподходящее время, неподходящее место, собеседник, от которого следовало бы держаться подальше, так теперь еще и какие-то тайны... Определенно, удача отвернулась от меня окончательно. Придется лицезреть филейную часть капризной госпожи, но надеюсь, не слишком долго.

— Если желаете, говорите поскорее. Уже поздно, я устал и хочу спать.

— А много времени и не понадобится, — уверил меня дядя. — Сейчас свернем вон в тот проулочек, и поговорим. Быстренько и по делу.

В узком коридоре глухих стен Трэммин остановился и, отослав феечку стеречь покой и неприкосновенность нашей беседы, сменил тон с приятельского на бесстрастный.

— Думаю, тебе известно, что Анклав располагает достаточными средствами, чтобы не чувствовать уязвимости перед всем прочим миром? Да, я говорю о золоте, именно о нем. Но золото, к сожалению, нельзя есть... Еще два столетия назад верховный маг, понимавший сию простую истину, начал беспокоиться о будущем Анклава и, зная, с каким недоверием простой люд относится к одаренным, решил действовать через посредников. После долгих размышлений были выбраны несколько благонадежных, но, разумеется, не слишком заносчивых семей, и им было предложено поспособствовать благополучию Саэнны. Конечно же, с учетом их собственной выгоды! На деньги Анклава были куплены пастбища и рудники, леса и посевные угодья, но поскольку Анклав не мог открыто признать свои владения, для всего мира хозяевами были названы эти семьи.

— Почему же не мог? Ведь глупо и опасно отдавать деньги кому-то постороннему.

— Разумеется, но... — дядя скорбно поджал губы. — Со времен окончания Долгой войны Анклаву запрещено обзаводиться собственными владениями, кроме Обители. Иначе королевства снова выступят против нас, и тогда...

Никакое количество магов не сможет сдержать натиск разъяренных людей. Хотя бы потому, что силенок не хватит. Понятно, что же тут не понять?

Полагаю, жители королевств не догадываются о том, что всесильный и гордый Анклав вынужден зависеть от горстки самых обычных людей. Правителям сия тайна, кончено, известна, но думаю, они берегут свои знания не менее свято, чем маги. Иначе подобие мира исчезнет, обрушивая все заинтересованные стороны в бездну очередной войны...

И все же, дядя лукавит. Хорошо, теперь я знаю кое-что важное. Но никаких доказательств у меня нет, и быть не может. Так что проку в секрете, открытом господином старшим распорядителем? Хочет заставить гордиться оказанным доверием? Не-е-е-ет. Мне ни жарко, ни холодно от такой любезности. Хотя, расспросить поподробнее все же не повредит:

— А с этими семьями хотя бы заключили договоренность?

— Заключили. И соглашения исправно выполнялись обеими сторонами. Но песок времени не прекращает свое движение, стирая память о прошлом. Кто-то умирал, кто-то рождался, кто-то уставал, кто-то норовил избавиться от обязательств, не желая служить... И совсем недавно единственным хозяином всех угодий Анклава за пределами Саэнны стал один человек. Dyen Райт Амиели.

— Значит, он несметно богат!

— Не он, а Анклав, — не преминули с назиданием поправить меня. — Он всего лишь распоряжается имуществом. И в последнее время...

— Почувствовал свою силу?

Невинное предположение оказалось верным, потому что в ответ Трэммин зло фыркнул:

— Он не посмеет нарушить договор!

Хм. Если все вокруг безоблачно, то откуда взялись грозовые тучки в голосе дяди?

— Так в чем же беда? И зачем вы мне все это рассказываете?

— Есть причина. Вернее, бумага, подписанием которой dyen Райт после своей смерти передает все владения другому человеку.

— Что-то вроде наследственного назначения?

— Да, оно самое. И имя пока не вписано.

— А Анклаву, разумеется, нужно, чтобы следующим прислужником стал верный человек? Разочаровались в семействе Амиели?

По лицу дяди даже в слабых отсветах фонарей было видно, как тяжело дается честное признание в собственной слабости. Но оно все-таки состоялось:

— Люди из этого рода чересчур своенравны и в любой миг могут начать играть в свою игру. А мы можем лишиться всех денег.

— Веская причина, не спорю. Но причина для чего?

— Я уже упомянул о бумаге. Она хранится в Виноградном доме и недосягаема никем из магов. Потому что dyen Райт не пускает их на порог.

— Но меня же пустил?

Снисходительный вздох обжег мою щеку:

— Ты не маг, мой мальчик. И никогда им не станешь. Но твоя обделенность способна оказать Анклаву услугу, за которую... Будет заплачено более, чем щедро. Тебе не придется ни в чем нуждаться, поверь!