Очень простые мы - рабочая версия

Да. Что она там говорила о высших и низших Я? Что мое высшее Я ведет мое неразумное низшее. Значит Мое Я-высшее переписало сценарий развития событий низшего Я, а покрывало? Черная тьма вокруг? Тоже мое высшее Я накинуло на низшее? Значит, я сам все создал, сам все сделал и жаловаться не на что, вот только бы знать к чему это МНЕ? И права она, Муза, будем разрушаться дальше, в прах, в небытие, пока не забрезжит новый рассвет. Итак, иди ко мне, Муза, я зову тебя. Я взываю к тебе, разрушай меня дальше. Опять холодный ветер пронесся по улице, покрывая мир инеем, опять возникла она и, протянув мне руку, прошептала: «Иди ко мне. Я так рада, что ты понял». Я посмотрел на эту руку, посмотрел на ее улыбку, дарующую вечный покой, забвение и пустоту. До весны, до лета, до нового во мне. А пока будет долгая зима, завывание бури за окном и ожидание розового рассвета, когда во мне, опустошенном, вырастет и забьется с первой капелью новое Сердце. Проснется, встрепенется и подарит радость. Так взять ее руку?

«Подожди, жизнь», сказал Я. «Я еще не до конца разрушился. Подожди чуть-чуть. Она понимающе улыбнулась и, резко отдернув руку, превратилась в большую белую ворону. Ворона каркнула, и полетела к клену за моим окном, где и уселась на одну из черных веток-рук, старого дерева, почти полностью обнаженного от листьев, содранных с него властью осени. Эти жалкие искривленные руки тянутся к небу, моля о скорейшем возвращении лета и солнца, но ворона клюет их, царапает и насмешливо смотрит на меня, уже сидящего у окна с телефонной трубкой в руке. Я наблюдаю, как капает кровь из ран дерева, которое продолжает терзать ворона. «Ты жестока», говорю я. «Звони лучше быстрей, я не буду ждать», зло щурит черный глаз ворона. «Я должна разрушать больно, иначе какая радость от возрождения тебя настоящего. Ты еще поймешь пользу страдания. Глубже поймешь. Звони».

Я набираю номер. Полминуты, показавшиеся вечностью, она берет трубку. Ее голос, он какой-то словно треснутый, бесцветный и безликий. Лишенный цвета и выражения. Как-будто запустили старую-старую пластинку, древнюю пластинку, треснутую посередине и совсем затертую. Как я люблю ее сейчас. «Прости меня, котенок». Первые слова, первые фразы. Я понимаю как ей больно. «Ты понимаешь, что ты наделал», голос срывается и плачет. В меня вонзается тысяча ножей. «Я так ждала сейчас тебя, так ждала. Мне, мне очень плохо..Ты...Ты предал меня...». Я пытаюсь возразить, заранее зная, что бесполезно. «Но..но выслушай меня...Это стечение обстоятельств, так получилось...Я просто не догадался постучать погромче». Голос становится еще суше, он обрывает меня. «Я не хочу сейчас ничего слушать. Я не могу. У тебя всегда так, всегда что-то находится, и ты приходишь позже. Я все время плачу, я не могу так. Не хочу. Ты сделал мне очень больно». Я замираю с трубкой, которая плавится от этих ее слов. Бесполезно, все бесполезно. «Но выслушай. Я не хотел так». «Ты всегда не хочешь», голос дрожит. «Может если так, то трех месяцев хватит? И, я-я-я-я, люблю тебя, но лучше нам не быть вместе». «Нет, как? Зачем ты так, ну хочешь, я сейчас приеду. Или ты приедь, я не могу когда ты в таком состоянии». «Нет, я не хочу тебя слушать. Я ждала тебя два часа. Я всегда тебя жду, много раз. У тебя всегда дела! Все, не звони сейчас». «Подожди».

Бросаю я отчаянную фразу, но, гудки, гудки, гудки. Вселенная гудков и одиночество, набор номера, пальцы срываются, голос автомата. «Абонент недоступен». Мне глухо, я как в танке, звуки не воспринимаются, и тишина. Глубокая тишина, но не та, что сердца, а та, что смерти. Тишина сердца умерла сейчас до конца, и нет даже боли, нет ничего, только ворона гадко ухмыляется с дерева. «Ну, ты идешь»? Открывает она клюв. Я смотрю на нее и ухмыляюсь в свою очередь. «Нет, пошла к черту. Я разгадал твой хитрый план. Я понял все. Ты меня привела к этому своей игрой, чтобы я сам захотел до конца разрушиться. Да, все должно умереть, чтоб возродится, старое должно уйти. Но с чего ты взяла, что я последую этому. Может, я буду сопротивляться вопреки здравому смыслу. Это разрушит твою комбинацию. Прочь, кыш», заорал я. «Нет тебя, нет. Я буду возрождаться, сам, и умирать не буду». «Ты уже умер», расхохоталась ворона. «Где твоя радость, радость сердца»? «Радость, она во мне, я просто воспользуюсь тем плакатом, я вспомню старые упражнения, я буду медитировать на радость и я добьюсь ее. Верну, клещами вытащу из себя. А ты — прочь. Оборотная сторона меня, моя темная сторона. Я же тоже могу разрушать. Раз ты можешь. Вот я твою власть, твою тьму и уничтожу! Начну для начала дебильно улыбаться».

И я сейчас же так и сделал, нахально показав вороне язык. Ворона взвыла и на глазах начала трансформироваться в нечто темное и страшное, очертаниями напоминающее большую пасть, полную клыков. «Я тебя так просто не отпущу», проревела пасть. «Да что ты! Я сейчас тут Сандру начну слушать, как раз проигрыватель починил. И кстати, ты права, он не виноват, все зависит от пластинки, которую ты ставишь, лично я для своей Души предпочитаю Сандру».

И я исполнил угрозу, подошел к полкам, где среди стопок пластинок лежала та самая, заветная. Старая ветхая бумага обертки, по краям уже пожелтевшая и обтрепанная, но все равно она яркая в центре, краски не потускнели со временем и она, САНДРА, так же улыбается, как и много лет назад. Я осторожно вытаскиваю из обертки черный диск, покрытый сеткой царапин, и стираю с него пыль. Последний раз я слушал его года четыре назад. Иголку для прога не мог найти, а она сюда редкая нужна, алмазная. Кладу этот диск на держатель и включаю.

Бумм. Это электричество дало о себе знать, когда попало в старый прог. Оно словно удивилось, еще такое слушают? Слушают, слушают. И я кладу пластмассовую лапку на диск, на самый краешек, где в магнитной пыли притаилась радость моего сердца, мистический голос, способный вернуть себя! Поворачиваю рычажок с еле заметной уже надписью, «пуск». Прибавляю громкости, шипение, треск и шум, но вот я поправляю разъем, откуда звук попадает в старую деревянную колонку, которой если я не ошибаюсь лет пятнадцать-двадцать. И теплый голос Сандры втекает в комнату, наполняет ее таинственным волшебством, мгновенно вернувшим меня в детство, родители часто слушали этот диск...

Голос дотрагивается до меня, превращает в один экстаз, океан радости, и тьмы нет, она ушла навсегда. Только ворона шепчет откуда-то. «Я еще вернусь». «Вернись..Вернись»...Как в той песне, эта музыка будет вечной если я заменю батарейки. Диск вращается, вращается, это другое вращение-измерение, рвущее сердце во вкусные лоскутки ванили и шоколада, отчего уже не можешь дышать. А я танцую под Сандру, кружусь по комнате и, что-то во мне тоже вращается, и я знаю, что больше оно не остановится никогда! Я не дам ему прекратить вращение, я снова поставлю эту пластинку! Я снова наполню себя шипучей жаждой ДИСКО — ЖИТЬ и ПЕТЬ! А завтра я пойду к ней, и все будет по другому а сейчас....Будет САНДРА...САНДРА..Волшебница из прошлого, ты вечно живешь в этом диске и никто не убьет тебя, я не дам этого сделать. А еще ты в моем сердце. А еще ты в детстве. Королева диско, королева винила. Я танцую под тебя! И танец мой вечен...

Лапка стукнулась о край, и музыка смолкла, но она продолжала звучать в сердце, где вращался маленький виниловый диск, на который я записал радость сердца. Оно тоже танцевало. И я улыбнулся, ведь я сейчас это точно НАСТОЯЩИЙ Я!

+(Бонус-трек). Глава14...Уходим...

Я включил комп, включил себя, и, дождавшись окончательной загрузки и ума и мертвого монстра напротив, нажал на маленькую кнопочку. Крак, и из недр системного блока выдвинулась пластиковая лапка держателя. Подумаем? Наверно сейчас мое состояние выразит всего один cd, одна песня, одна певица. «Самолеты», Мары. Вытаскиваю диск из новенькой, еще не стертой коробочки, она сверкает в свете мутного осеннего солнца за окном, которое слабо пролезает сквозь серый триумфальный гранит облаков. Диск сверкает тоже, он нов и я нов, мы оба не стерты. Мы начинаем новую жизнь! Сегодня день и во мне тоже день, с того дня, на прошлой странице, прошло две недели и уже ноябрь, в котором мне стукнет ни много ни мало 24 года. Прикольно, да? Хи.

Мара поет о свободе, свободе, и о том, что мы уходим, да, вчера я стал свободен, случилось то, чего я ТАК боялся, и из-за чего у меня была ТАКАЯ депрессия. Она кинула меня. Но нет боли, нет тьмы, я ее выкинул из себя, я один на своем Пути, на своей дороге в никуда, но улыбка трогает мои губы. Ведь я знал, что так будет, правда? Что дорога из желтого кирпича для меня и только для меня? Знал. Теперь некоторое время пошагаем по ней в гордом одиночестве..Но...

Ее камни теперь не серы, солнце сияет над ней оттенками оранжевого, делает булыжники золотыми и платиновыми. А линия горизонта впереди голубая до одури. Я иду и смеюсь, теперь не важно, что снаружи в материальности дождь, бесконечный вечный дождь, пятнающий стекла тысяч домов и создающий вонючие лужи, куда мы все падаем. Во мне вечно солнце, вечно рассвет, вечно закат, все сразу в один такой моментик. Ура!

Пыль летает по дороге, она пуста как душа мертвеца, но я не пуст, и я знаю, что дорога для меня и для меня. Нравится это слово. Она пуста для меня и не существует без меня. Боль. Есть? Да, когда мы вчера были на очередном рок-концерте в некой студенческой столовке, по вечерам превращающейся в место андерграунд-пафоса. Да, она с самого начала дала понять. Все. Мы напились до тошноты, и все стало все равно, все равно. Банальности. Стандартные отмазки женщины перед собой. Ее слова. «Ты не для меня, ты не для меня, ты не мой тип мужчины». Возможно! Моя реплика. Мой выход. «Почему»? «Не знаю, не знаю, не знаю. Так, и все». И все, спектакль окончился, зрители разошлись, не вполне довольные, актеры сегодня пьяны и играть больше не будут. Все игра в мире, точно? А вы как думаете? Только режиссер непонятен, то ли мы он, то ли в нас что-то? Но не важно, отряхнем пыль, снимем грим, снимем костюм и пойдем дальше. Кто здесь виноват? А никто, все, мир, дождь, люди, мы. Какая разница, послушаем МАру. Вот ее песня играет!

По дороге к Амстердаму. «По дороге к Амстердаму я жива, пока еще жива, с тобой еще жива». Да, я жив и она во мне, она всегда со мной и одиночества нет. Но все, же ностальгия яд, как ты коварна Мара! Выплюнем! Душа то рядом, и, в общем, я наверно иногда вижу Ее впереди на моей дороге, мы просто не зрим друг друга или идем на разных участках. А боль, сквозь опьянение, боль была, но одну секунду и нет ее сейчас, есть Мара, дорога, душа. Так где одиночество? Еще есть творчество и Будда, тупые надоевшие вечерины, например, еще есть Макс, с которым я якобы сдружился. Так что вытащим из кармашка грязных джинсов унылую сигарету марки «винстон», щелкнем, усмехнемся при взгляде на огонек, и подумаем, к кому Он на этот раз направится, этот кусочек пламени. С кем будем играть в любовь? Уходим, к бесконечной голубиной линии горизонта, где облаков никогда нет и солнце, душа и где новая игра? Подождем, в конце концов, такое состояние свободы, и я замедляю шаг, и я иду, а МАра, где-то в реале напевает. Я, или не Я? А кто я? А где я?

А наплевать! Тут! Здесь! Сейчас! В ее песне наверн-о-о-о. Да, а, конечно, упомянем о провале между двадцатым и сегодня. Да, третье ноября. Ну, конечно, помирились тогда, но свет из нас исчезал, она придиралась к мелочам, ища недостатки, «повод». Чтобы расстаться. Нашла. Не будем говорить какой, достаточно «результата». Вот в этом моменте жизни. Ветер колышет мои волосы, ветер вечной дороги, кстати, ты тоже со мной! Со мной весь мир. И вы все тоже, через чтение этого параноидального романа Дороги в никуда.

Вот сигарета выкурена и выкинута, в тот момент когда программа меняет песню и, опять песня..Секс-с..Слияние..Разъединение...Полное завершение одного момента, за ним по логике идет следующий. Огонек зажигалки, созданный для очередной сигареты, трепещет на ветру дороги и..Нет, показалось. Ни в какую сторону не склонился, я еще один. Свобода. Я иду и повторяю это слово, я свободен от всего и от нее и от вас, и от Дороги, и от Души.

Как парадоксально? Да! И потому вы все со мной, потому, что вы мне все не нужны, я могу сесть в тенечке у края дороги, прямо в золотую пыль и скажем «помедитировать». Солнце пробивает глянцевую листву дерева, под которым я, и щекочет волосы, а я медитирую на любовь во всем мире, и в этот момент МАра уходит от меня, диск кончился, но в другой степени она со мной, ее состояние, в котором она пела для этой записи. Я медитирую? А, надо всегда быть в ЭТОМ! И, что дальше? Я встаю и легкой походкой направляюсь по дороге в будущее.

Все это было написано в течение времени, нужном для проигрывания одного компакт диска. Здесь я ставлю точку.

(((Ps//

Ре-лаки. Я о ней давно не писал тут, но, наши отношения вышли за рамки этого романа, и потому я перестал о ней упоминать. Пусть она останется в тени смысла, в неизвестности, параллельной вселенной, пусть Вы не будете знать.

))PP/S((

Вот так. Окончательная точка. До свидания.)

PPP//SS))

А только вот позвонил Макс, и сказал, к нему прибежала Оля и сообщила, что хочет со мной встретиться, что у нее вчера, на концерте, была депрессия. Что-ж, пойдем, послушаем, сейчас час сорок шесть, встреча у него на работе в три и надо собираться. Пойдем. Посмотрим. Интересно, что там будет? ( Мне точно интересно!)))) Вот тут точка. Нет! Запятая, после которой много точек, жирных точек, количество которых бесконечно. А вот Мара слушается мною второй раз, ее слова… «Я сделала бы все для тебя». Это знак, намек? Посмотрим..

Еще один бонус. Абсолютный свет.

Мы встретились, но только на следующий день и это естественно. Вот ее слова: «ты знаешь, я просто не знаю. Это временно, у меня была обычная депрессия. Будь со мной». Но все равно, в ней была какая-то неуверенность, недоговоренность, она не сказала в тот день «прости меня». Не сделала первый шаг, когда пришла к Максу на работу, где я коротал время за бутылкой пива. Она думала, что я заговорю первым, но я смолчал, и в итоге ей пришлось самой сделать это. Причем два или три часа мы делали вид, что не замечаем друг друга. Потом, уже на улице, когда мы проводили Макса, она попыталась разрушить мое зловещее молчание, но я только усмехнулся. И услышал ее тихую реплику к рядом идущей Мирре, «он, наверное, обиделся». Наконец она сказала ту самую фразу, и мы разошлись по своим делам, и каждый чувствовал неловкость и напряженность, оставшуюся между нами.

А вот и другой день, следующий, иной, странный. Я ищу прежний интерес, но пропасть растет, и, причем создает ее она, она. Зачем? Через неделю или две мы стоим на мосту, под нами течет, лениво неся на своих плечах пластиковые бутылки и прочий мусор города, грязная темная река. Я прижимаю ее к себе, и тут, опять ловлю ощущение единства, света, нежности. Как в самые первые дни нашего знакомства. Тогда, правда, светило солнце, было тепло, сказочно! Светило делало эту реку более жизнерадостной, и она не казалась такой неуютной и грязной. Все ходили в легких просторных одеждах, и улыбок на лицах было больше. А теперь? Теперь даже у нас, в этот кратковременный миг единства нет их — улыбок. Печать грусти сделала тусклыми наши лица, они растеряли жизнерадостный апельсиновый загар, больше видны морщинки тревог и страхов, глаза. Где в них блеск? И тела наши окутаны плотной шерстяной, или иной тканью. На мне темно-серое, как небо теперь, пальто. На ней красное как кровь, доходящее до пят. И косичек, ее растаманских косичек нет, она расплела их, потеряв первоначальный образ, и мои волосы не уложены по последнему писку моды. Краска в них выцвела, спутанные пряди лениво шевелит ледяной ветер.