Берег мой. Книга 1

"Почему, ну почему?" — стучало в висках. Почему Наташке так везет? Почему именно ей, бестолковой кукле, чья голова наполнена лишь неврозами да сплетнями, которой никакого дела нет до науки, которая ненавидит матан и не перестает поливать гадостями Кулигина даже сейчас, после всего, что он для нее сделал, — именно ей выпадает счастье видеться с ним, звонить ему, разговаривать часами? Вдобавок, чай пила, и по институту ходили едва не под ручку. Почему — ей? Ведь для нее это лишь забавное приключение, анекдот, который можно всем рассказывать, разукрашивая и фантазируя, лишний повод показать себя, не более! А Саше...

Саше досталось несколько часов на экзамене, да лекции — смотри издали, и довольно.

Она хотела врезать по струнам, чтобы загремело, чтобы... но рука соскользнула и пальцы со всего маху ударились о гриф. От боли перехватило дыхание и брызнули слезы. Она чуть не отшвырнула гитару, но вовремя опомнилась. Слезы лились градом. Допрыгалась. Еще не хватало, чтобы вернулась Натали и увидела ее в истерике.

Ладно, пора приниматься за чашки. Заодно и успокоиться, собственно, из-за чего такое расстройство? Палец чуть не сломала, это ясно, больно, ну а матан... Тут, подружка, видишь, штука хитрая: чтобы "повезло", как Наташке, нужно всячески тормозить изучение того самого матана. Будешь учить, и того не получишь, что на прошлом экзамене. Такова цена "везению", и так ли оно тебе нужно на самом деле? Ведь тебе чего надо? Уважения! А таким путем уважения не добиваются. Таким другого добиваются. "Другого я тоже не хочу, чтобы Наташке", — робко подумалось ей, но эта мысль была немедленно отвергнута с негодованием. Как не имеющая отношения к науке.

Она вытерла мокрое лицо и пошла уже к столу, как...

"Нет! Нельзя, ты не можешь!" — заметалось в голове.

Саша покрепче ухватилась за спинку стула: такой страшный соблазн, руки могут выйти из-под контроля. А это как же, этого нельзя, нельзя допустить ни в коем случае!!!

На стуле стояла Наташкина сумка. Она была раскрыта. Будто специально. Проверим, мол, какова ты, подружка. Впрочем, скорее всего, никто ничего не думал проверять, оставил человек сумку открытой, так ведь дома же, где все свои, воров нет... "Это не воровство! Не воровство!" — шептал кто-то в самое ухо. Саша тряхнула головой и зажмурилась, чтобы не видеть красной книжки, ежедневника.

У Саши есть свой, точно такой же, но этот она, наверное, могла бы узнать из тысячи. Потому что навряд ли найдется второй, у которого на первой странице записаны номера Кулигинских телефонов.

Она глубоко вздохнула и отцепила побелевшие пальцы от стула. Правый мизинец ныл. "И поделом тебе. Вот ударилась — недаром ведь, предупреждение!" Она, как ни в чем не бывало, собрала чашки и понесла их в раковину. Выйдя в блок, она услышала шлепанье сланцев по коридору — кто-то шел из душа. "Вот и все, ты опять упустила шанс". С руками полными посуды она стояла и зачем-то ждала, когда Наташка станет отпирать дверь. Но шаги приблизились и стали удаляться снова.

Дальше все произошло как не по ее воле. Она сгрузила посуду в раковину, стрелой метнулась в комнату, двумя пальцами, не дотрагиваясь до остальных тетрадей, выхватила ежедневник и открыла на заветной странице.

Тридцать пять семнадцать двадцать восемь. Это домашний.

Тридцать пять ноль шесть шестьдесят три. Рабочий.

Семнадцать двадцать восемь, ноль шесть шестьдесят три... семнадцать двадцать восемь, ноль шесть шестьдесят три... все!

Так же аккуратно, не касаясь ничего другого, Саша положила книгу обратно в сумку. Она хорошо помнила, между какими тетрадями та лежала, и даже, кажется, на сколько миллиметров была сдвинута относительно них. Не переставая твердить номера, она взяла блокнотик и вывела на странице с буквой "К":

35-17-28

35-06-63

И инициалы: СВК.

Потом, двигаясь, как во сне, сунула блокнот на место, и пошла мыть посуду. Из всех мыслей в голове теперь были лишь эти номера, четыре числа, которые она продолжала твердить, словно все еще боялась забыть.

Приборка заняла мало времени. Или Наташка решила помыться от души по случаю такого великого события, как благополучное окончание сессии.

Саша снова уселась на кровать. Пошевелила пальцами. Вроде, прошло. А то сперва испугалась, не сломала ли. Погрозила гитаре кулаком. Та молчала, и вид у нее был независимый. Мол, грози не грози...

Правда, гитара-то при чем?

Саша вздохнула, обняла свою собеседницу, своенравную и капризную, но пока — самую понимающую и верную. И задумалась: что бы спеть? Пока нет Наташки, пока воля... важно не прогадать. "Березы"? "Офицеры"? "Очи черные" Высоцкого? Нет, все не то, не то...

Семнадцать двадцать восемь, — всплыло опять в голове. Взгляд упал на Наташкину сумку.

И только теперь задрожали руки. Что руки — все тело заколотила дрожь, пришлось стиснуть зубы изо всех сил, так застучали. "Что я наделала, что?!" — "Да что такого? Это Наташка вредничает, сама виновата". — "Да ты-то, ты сама теперь — кто?!" — "Ну не воровка же!" — "Залезла в чужую сумку и не воровка?!" — "Меня вынудили! И потом я ничего не взяла у нее! Это не ее! Не ей! Ей — ни к чему!" — "А тебе к чему?" — "Надо!" — "Надо — пошла бы к Берковичу и спросила!" — "Берковичу?!" — "Ну, к диспетчеру!" — "Заткнись!!!"

Кажется, он действительно заткнулся. Тот, кто орал на Сашу и обзывал ее воровкой. Несправедливо обзывал. Потому что если он за справедливость, то где она, его справедливость, если одному — все, другому — фиг, при том, что потребности как раз обратные! Вот и пусть молчит теперь. Информацию воровать не страшно. Тем более, такую. Тоже мне, секрет.

Дрожь немного унялась. Происшедшее перестало казаться вопиюще ужасным. И потом, что сделано — то сделано, назад не воротишь. Лучше про песню подумать.

Она машинально застучала по струнам, решив спеть первое, что в голову придет. И пришло: пальцы будто сами встали на нужные лады, и голос будто самостоятельно пропел:

— Позвони мне, позвони!..

"Смешная, старая песенка", — думала Саша, прислушиваясь к произносимым словам. И неудивительно, последние минуты только и помнила о телефонах, дались они ей — зачем? Ну зачем?!

— Голос низкий и глубокий...

Она задохнулась и перестала петь.

Голос низкий...

Чушь какая.

Саша продолжила песню, чувствуя, как наворачиваются слезы, потому что:

— Как хочу я слышать голос, как хочу я слышать голос!..

Она отложила гитару и, не мигая, уставилась в стену напротив. Там стоял Ольгин мамонт, но Саша его не видела.

Хочу я слышать голос.

Как, разве это все?

Это — все?

Такова-то цена всем ее устремлениям, желанию доказать, честолюбию, интересу к науке, наконец?

— Что ж я, влюбилась, что ли? — сдавленным шепотом проговорила она.

Влюбилась...

Она услышала это слово, сама произнесла его. Сколько можно врать самой себе? Хватит, девочка, раскрой глаза и уши, посмотри на себя, послушай себя. "Люблю матан". Любишь. Только матан тут — дело даже не десятое.

— Не хочу, — всхлипнула Саша. — Не хочу! Господи, — зашептала она. — Помоги! Если ты есть. Я не хочу, ведь нельзя, ведь это хуже, чем в чужую сумку, это хуже воровства, это...

Но бог молчал, опять притворялся несуществующим. И гитара оказалась подлой предательницей, выдала ее, с потрохами выдала, вывернула наизнанку душу, и оказалось, что там нет ни-че-го! Ничего, кроме этой дурацкой, пошлой, невозможной любви к взрослому, но главное — женатому, семейному человеку. Вот тебе и Саша Бурмина. С идеями в голове. У Наташки и то, поди, больше идей этих.

— Не хочу, не надо! — простонала Саша и легла, спрятав лицо в подушку.

Одна она и осталась — верный, молчаливый, но увы, совсем-совсем бессильный друг...

10

Дурацкая Панаринская идея выбрать Сашу старостой пришлась группе по вкусу. Ну еще бы! Кому нужны лишние хлопоты? Хорошо хоть комсоргом не выбрали — эту должность добровольно взял себе Ренат, в ноябре, когда замдекана по их курсу, Беркович Петр Яковлевич, самолично пришел в группу и сказал, что не выпустит никого из аудитории, пока они не проведут собрание и не выберут комсорга. Ренат тогда собрал взносы за полгода и, кажется, вся их комсомольская жизнь на этом закончилась. Судя по вестям из "большого мира", так обстояло дело не только в их группе, самой неорганизованной, по мнению Берковича.

У старосты забот больше, чем у комсорга, но зато они куда естественнее и понятнее: вести журнал посещений, вовремя оповещать группу о важных новостях из деканата, но главное — получать и раздавать стипендии.

Саша вышла из кассы, крепко сжимая ручку дипломата. В голове роились фантазии на темы шпионских фильмов, где всякие секретные агенты приковывали себя к кейсам цепями. Нет, цепь — это полумера, ручка может оторваться. Надо стальной полосой оковать весь дипломат, и к ней — цепь. Оторвут, так вместе с рукой, ну, тут уж ничего не поделаешь.

В дипломате лежали деньги — много денег, почти шестьсот рублей. Столько сразу Саша никогда не видела даже.

Она растерянно остановилась у гардероба. Чтобы получить пальто, надо хоть на минуту да расстаться с дипломатом. Мыслимо ли?! Но как тогда одеваться? А потом — нести домой, по темноте. Вот не послушала умных людей, поторопилась, так бы получила завтра утром и раздала тут же. Теперь думай. И знакомых никого не видать.

— Саша! — раздалось сзади.

Саша обернулась и увидела соседа, Веллера.

— Сережка! — она едва не бросилась к нему с объятиями. — Привет!

— Привет, — он явно не ожидал такой бурной радости.

Саша опомнилась, поспешила объясниться:

— Я тут стипон на группу получила, а теперь не знаю, что делать, одной-то страшно, даже пальто не взять. Хорошо, ты появился.

— А почему пальто не взять? — удивился Сергей.

— Ну как, чемодан-то я на кого брошу? Ты не сильно спешишь? Погляди, ладно? Я быстро!

Он рассмеялся:

— Ладно, беги, одевайся. Или нет, погоди, давай номерок, я тоже домой иду.

"Ура!" — втайне возликовала Саша. У нее была мысль попросить Сергея проводить ее, но было ужасно неловко, неизвестно, какие планы у человека, плюс всякие сложности из-за Ольги. А тут — такая удача!

Удача ли?

Взглянув в лицо парня, когда он вернулся с одеждой, она засомневалась. Похоже, он не просто так ее окликнул, и проводить вызвался не только потому, что соседи. Больно хмурый и задумчивый у него вид, когда не смотрит на Сашу, будто обдумывает разговор... и не самый приятный.

Предчувствия ее не обманули. Обычно Веллер при встречах спрашивал, как дела, и как никто умел завести легкую беседу, а тут молчал половину дороги и лишь у самой столовой сказал с неловкой усмешкой:

— Плохо, что зима, да?

— Почему?

— Холодно. Негде сесть, поговорить, и не погуляешь.

Саша согласно промычала.

— Слушай, давай зайдем в нижний зал? — неожиданно предложил он. — Или ты сильно спешишь?

— В ни-ижний? — с сомнением протянула Саша. — Да ну... там дорого, говорят.

— Нормально. Мы ж не шиковать, поговорить. Для виду по коктейлю возьмем и хватит.

Саша согласилась. Было любопытно и страшновато — недавно отремонтированный нижний зал столовой представлялся ей чем-то вроде ресторана. Работал он только вечером и допоздна, там всегда был полумрак, играла музыка и позванивали стаканы.

— Куда хочешь сесть, на диван или за столик? — спросил Сергей, когда они вошли.

— Не знаю, — сказала Саша и сняла очки, стекла которых покрылись изморозью. — Я не вижу ни диванов, ни столиков, веди, куда лучше.

Веллер повел ее вглубь зала.

— Вот, устраивайся, а я сейчас приду, — он поставил в угол симпатичного диванчика Сашин дипломат, бросил на него свой пуховик и куда-то ушел.

Саша сняла пальто, осторожно села на диван, кое-как протерла очки, надела и стала осматриваться. Первым делом разыскала глазами Сергея. Он стоял у бара, позади двух девушек. Это был настоящий ресторанный бар! Саша с восторгом разглядывала его, эх, жаль, нельзя подойти. Она нащупала позади себя дипломат. На месте. Да что с ним сделается? Сейчас давешние страхи казались смешными.

Ба, а это что такое? Саша прищурилась, стараясь рассмотреть светильник на стойке: тонкие и гибкие светящиеся трубки раскачивались из стороны в сторону и переливались разными оттенками. Красивая вещь. И знакомая. Саша видела ее по телевизору, когда награждали Новосибирскую команду КВН. Вот этим светильником и награждали, и... ну да, это же сам Кивин — сказочная птица, тоже с КВН, символ их полной победы! Сидит в углу стойки, настоящий, подойди и потрогай... в другой раз, Сережка уже возвращается с двумя бокалами.

— Вот, коктейль из пепси, нормально? — он поставил бокалы на низенький столик перед диваном и сел рядом с Сашей.

Саша восхищенно уставилась на бокал. Высокий, тонкого стекла, и с соломинкой.

— Кстати, я забыл спросить, ты поужинала? — встревожился Сергей. — Если что, там можно взять нормальную еду, — он махнул рукой куда-то назад.

Саша только теперь увидела вход в ярко освещенное помещение за баром. Там стояла очередь, человек десять. А она гадала, откуда появляются люди с подносами.

— Нет, я уже, — сказала она.

— Это хорошо.

Веллер задумчиво вертел в руках бокал. Лицо его постепенно мрачнело.

— Мда, трудновато задавать такие вопросы... но надо, — произнес он наконец.

— Какие вопросы? — спросила Саша, чтобы помочь ему справиться с неловкостью.

Ребяческий восторг от попадания в "настоящий ресторан" улегся. Пора было вернуться в себя... и в реальность.

— Да ты, наверное, догадываешься, — криво усмехнулся он.

Она пожала плечами.

— Ладно, — Сергей резко выдохнул и даже подался чуть вперед, будто решаясь на что-то отчаянное. — Ты мне скажи... тебе можно доверять?

Саша удивленно посмотрела на него.

— Не знаю...

— Как не знаешь?

— Серега, — она рассердилась. — Я не знаю, как отвечать на такое. Скажу "можно" — выходит, хвалюсь, скажу "нельзя"... Сам думай, и говори прямо, чего тебе надо.

— Мне надо, чтобы наша беседа осталась между нами.

— Хорошо, — бесцветным голосом сказала Саша. — Только не говори тогда... ничего такого. Во избежание.

— Я ничего не буду говорить, только спрошу, — сказал он. — Одну вещь мне объясни пожалуйста. Ольга меня сторонится, даже напрямую избегает. Почему?

— Разве она тебе не говорила, почему?

— Она много чего говорила, — он усмехнулся, заметив Сашин более, чем красноречивый, взгляд. — Ну да, конечно, я редкий тупица, но, может, именно поэтому снизойдете до разъяснений? Раз я дошел до того, что спрашиваю тебя, постороннего, в общем-то человека, хоть и самую близкую подругу ее? Или, думаешь, мне это ничего не стоит?

— Сережка, но я правда не знаю, что говорить! — Саша растерялась.

Он досадливо дернул головой.

— Не знаешь... Она ведет себя, будто я ее смертельно обидел! И тоже: "не знаю, что говорить!" — дескать, сам понимать должен. А что понимать? Если у тебя кто-то другой есть, так и скажи, чего голову морочить?