Вот рассказываю и вспоминаю его. Волосы он как-то так умел заплетать в две косы, что они торчали у него на голове как рога у быка. У меня такие косы не получались. Висели на мое горе. А я ведь старался когда-то делать все как он! Ругачий дядя был страшно, но для моей пользы. Он потом рассказал мне, что был самый младший в семье, а хотел быть старшим братом. Когда я подрос, он меня всюду водил меня с собой, все объяснял и всему учил. Из него потом хороший отец получился, но это было уже намного позже.
А тогда он старался мне отца заменить. Вдвоем мы пришли в чужие земли, там, где никто не знал из какого мы племени и никто не стал бы мстить нам. Дядя Храбрый Бык находил себе работу на хуторах, он ведь умел работать не хуже, чем люди полей. У кузнецов был обычай — каждый с отроческого возраста должен был уметь управляться с серпом, косой, плугом, топором и всем остальным, что делается из железа, чтобы потом знать, как их лучше ковать. Храбрый Бык работал, а я ему помогал, как умел. Я тогда всего боялся, мне всюду Мертвоглазы мерещились. Бегал за дядей повсюду как тень и просил, чтобы он меня одного оставлял. А у него были одни герои на уме. Стал он меня пугать, чтобы научить смелости. Он говорил, что если я буду слезную сырость разводить, то он вот что сделает. Назовет меня девчонкиным именем. Потом побьет. Потом нарочно бросит в дремучем лесу, а людям скажет, что случайно потерял. Тогда я со страху стал делать вид, что ничего не боюсь, чтобы дядя меня не потерял в наказанье.
Когда он стал старше, богатые вдовушки стали приглашать его пожить у них, пока они себе нового мужа ищут. Вдовушки называли меня сынок-найденыш и птенчик из гнезда упавший, и относились по-матерински. Только никогда это долго не бывало. Я к ним привыкал, а они находили себе взрослых мужей. Дядю моего за порог выставляли. Ну и меня вместе с ним. Ему было все равно, что вдовушки его долго дома не держали. Он был большой, важный и отчаянный, и все равно мечтал встретить какую-то златокудрую красавицу вместо вдовушки. А я горевал, что я больше не сынок-найденыш. Я не хотел, чтобы дядя нашел молодую красавицу. Мне-то радушные вдовушки нравились. Когда Храбрый Бык влюблялся в какую-нибудь деву, ее отец его гонял, ведь мы были бедны и безродны. Тогда Храбрый Бык проклинал злую судьбу и меня воспитывал. А охотник из него в такие дни был такой, что он и в пень бы из лука не попал. А вот когда он бывал в дружбе с вдовушкой-хуторянкой, тогда была у нас и печка, и постель, и вдовушки мне сказки рассказывали. А потом все равно уходить приходилось. И обидно мне было, что меня выгнали, а я плачу из-за них. Я стал вместо этого стараться злиться, чтобы не плакать. Плелся за дядей Быком и ругался: "Выгнали нас как собак! А мы и одни не пропадем, и не нужны вы нам!"
А потом дядя вырос. Теперь он был уже не самый главный и мудрый дядя тринадцати лет, а просто взрослый человек. Однажды он сказал мне, что неправ был со мной. Он даже просил простить его за то, что он грозил меня потерять, даже если это было на самом деле не всерьез. Он собирался жениться и сказал, что я отныне буду жить у него как сын, старший из его сыновей. Но я вдруг понял, что я — и без дядиных угроз — уже сам не хочу быть трусом. Теперь я был готов играть с судьбой по ее правилам. Я выучился охотиться, стал бродить по лесам, и безопасности больше не искал. Теперь я не мог жить без того, чтобы испытывать себя. Придумывал сам себе испытания, избавлялся от страха как из мешка пыль вытряхивают. К Храброму Быку я приходил только поговорить о жизни и потому, что мне с его друзьями дружить хотелось.
Но только я так и не научился быть таким же учтивым, как он. Наверное дядя Бык всю свою ругачесть потратил на воспитание меня. А потом стал суровым и справедливым, но рассудительным и умеющим никого не обижать. Храбрый Бык никогда ни над кем не смеялся. Понять не могу, как у него получалось без смеха обходиться. Глаза у него были такие синие, круглые, ясные, без всякого ехидного прищура. Либо добрые, либо строгие, либо праведным гневом горящие. А любимые слова у него были: достойно и недостойно. Говорил только о вещах либо разумных и полезных, либо величественных и достославных. И водился он с людьми уважаемыми. Умел поставить себя так, что и им с ним побеседовать хотелось. Прям и правдив он был, но всем с ним было хорошо как орлятам в гнезде орла, как медвежатам у медведицы в берлоге.
Каждый вечер кто только у него в доме не собирался. Многие его друзья были люди воинственные. Тоже ни с кем не почтительные, как и я. Только дружили-то с ним, а не со мной. А меня ругали. Мол с Рейгом разговаривать, что из ерша уху варить. Мол Рейг говорит что думает, не спросив сперва, кто его мнение хочет знать. А бывает, что скажет для смеху даже и чего не думает. И мол чтобы от этого нахального мальчишки хоть небольшого уважения добиться, надо за ним целый день с дубиной гоняться. Хотя это неправда, я их уважал. Но мне хотелось, чтобы эти герои за мной с дубиной побегали, для смеху. Поэтому я мое уважение скрывал. А уж если я кого не уважал, то он об этом быстро догадывался по моим глазам. Даже если я скромно помалкивал из вежливости.
Дядя неустанно учил меня, как ладить с людьми. Он объяснил мне, что учтивость — не в словах и не в голосе. Просто он относился к другим как к самому себе и беседовал с другими так, как если бы обращался к самому себе. А ведь как себя не ругай, все равно себя самого никогда не обидишь. Поэтому хотя Храбрый Бык всем говорил правду, люди любили его слушать.
Но этому учиться долго, и я решил поступить хитрее. Заучил на память, какие учтивые слова дядя людям говорил. И как кого увижу так пересказываю, что от дяди перенял. Стал глаза долу опускать, как дева благовоспитанная. Ну чтобы себя взглядом не выдать! Кстати, тогда-то я перестал доверять женскому полу. Подумал, что может быть у девиц-скромниц такая же цель как у меня. Опускают ресницы при виде мужчин, чтобы мужчины не поняли, как ехидно девы о них дураках думают.
Я и голос поменял на сладкий, медовый. Для почтительности. Но однажды один дядин друг сказал мне так: если волка учить петь соловьем, то не получится ни волка, ни соловья. Он сказал мне:
— Рейг, когда ты такой как ты на свет уродился — это еще не самое худшее. А вот когда ты соловьем поешь и глаза долу опускаешь, то тебя в болоте утопить хочется.
Я не счел это за оскорбление, потому что я сам такой: говорю, что думаю, а не нравится не слушай. Видя, что я не обижаюсь, он посоветовал мне:
— Рейг, оставайся уж какой ты есть, ибо судьба любит тех, кто ее вызов принимает. Сделала она тебя волком неуживчивым — иди путем волка. Ибо наверняка по этой тропе ты придешь туда, куда судьба предназначила тебе прийти, и узнаешь то, чему судьба тебя захочет выучить.
И ведь прав он оказался. Ничьих я милостей не искал, никому не угождал, а однажды влез в драку с кем не надо, потом спрятался среди разбойников и там встретился с Рябым. И ведь именно через него судьба заговорила со мной и сказала мне, где Страна Мертвых. Вот и польза от людей, которые не скрывают что думают. Ведь тот, кто сказал, что на меня смотреть противно — он и дал мне хороший совет. Не вижу, за что называть таких, как мы с ним, ершами в ухе.
Я была согласна с Рейгом. Хотя и хотелось мне, чтобы он снова назвал меня своей милой ведьмой. Но потому и хотелось, что от таких, как Рейг, добрые слова больше ценятся. Чем-то он напоминал мне горы на севере, которые я видела в детстве. Когда их в полдень освещало солнце, уж как мы всем племенем радовалась.
А пока Рейг рассказывал мне о себе, я увидела, что ушли мы уже далеко, и над лесом горит багряный закат. Просека кончилась. На севере небо было чистым как до сотворения мира, дым от костров и очагов не поднимался над острыми еловыми верхушками. Стволы деревьев были истерзаны медвежьими когтями: Хозяин Диких земель метил свои лесные владения. В этих пустых землях Рейг мог лишиться жизни, но никто не отобрал бы у него его цветные камни. Пора было мне возвращаться в деревню. Ведь в этих глухих лесах обратной дороги я бы уже не нашла, да и места были опасные. Рейг крикнул мне слова прощания, нагнул голову, прикрыл глаза рукой и собрался свернуть вправо, под низкие еловые ветви. Он хотел перебраться через горный отрог, чтобы не идти по землям, где промышляют разбойники, а добраться до океана по тайным северным тропам.
Я поклялась отцу быть трусихой, но по рассказу Рейга я поняла, как он устал от одиночества. А разве человек, который играет со смертью ради доброго дела, не стоит того, чтобы его приласкать вечером у костра, скрасить ему долгий путь разговорами, и быть ему верным другом в Стране Мертвых? Ведь я дочь мудрого человека. Могу и подсказать чего. Вдруг да помогу Рейгу советом да хитростью? Я и ведьму изображать могу, и многое другое. Каково мне будет думать, что Рейг погиб потому, что я его одного бросила? Ну пусть я утону в океане. Что за горе! Утонула и забыла. А вот думать, что Рейг погиб из-за меня — это на всю постылую жизнь! И все равно меня потом старую волк съест либо медведь. Потом я подумала, что Рейг тоже умрет, и мне его сразу обнять захотелось. Он любил ласку, как все, кто рано лишился матери.
Но как же быть с клятвой, которую я дала отцу? Вдруг вспомнились мне слова старого вождя лесорубов. Старики знают все! Вождь сказал, что Богиня Любви освобождает от клятв тех, кто простил всех любящих.
Вспомнилось мне, как Удар-Молнии прижимался всем телом к Семи Зверям. Мне стало жалко моего бывшего мужа, ведь его с ней разлучили на невольничьем рынке. Потом я вспомнила, как Семь Зверей смотрела на сына вождя, и щека у нее дрожала. Мне стало жалко ее, ведь что она его больше никогда не увидит. Сердце мое шепнуло мне: разве виноват Удар Молнии? Ведь любовь сделала его рабом Семи-Зверей. А Семь-Зверей была воспитана в племени, где убивали слишком сострадательных или нерасторопных, не умеющих нанести удар первым. Не только сына вождя любила она — с юности страстная любовь к власти горела в ее крови.
Я больше не ненавидела их. Значит, я свободна от данного отцу обещания, и я крикнула вслед уходящему Рейгу:
— Рейг, я поплыву с тобой через океан и чем могу, помогу тебе!
Лес Враждебных Теней
Вот что значит не ухватиться вовремя за осину. Премудрая Ифри, дочь ученого Исмона, не шла благоразумно домой. А отчаянный Рейг с отчаянной и лишившейся ума Ифри шли по диким землям, направив свои стопы к опасному океану. Пусть сегодня багряное солнце уйдет за край земли без нас. Но настанет день, когда мы увидим вблизи его обитель! Так мы перешли через поросшие лесом горы и повернули к западу.
Но оказалось, что и до начала плавания через грозный океан спокойной жизни нам не будет. Где спокойная жизнь вообще есть, скажите вы мне, если знаете? Ибо по дорогам мы идти не могли. Отобрали бы там у нас драгоценности, а может быть, захватили бы в рабство. А в лес-то был не простой, а зачарованная страна, очень волшебная и очень опасная. Зовется она Лес Враждебных Теней. Так мне Рейг сказал, а уж он-то здешние земли знал. Сперва мы вошли в ельник, полный нор. Я решила, что наверное лисьих. Но Рейг объяснил, что это пещеры гномов. Опасность гномов была в том, что они все крадут, стоит только тебе уснуть. Поэтому Рейг не спал и мне не велел: два глаза хорошо, а четыре лучше. Я спросила Рейга, как гномы сумеют отобрать его котомку. Ведь они маленькие, а мы большие. Рейг объяснил, что гномы подкрадываются в темноте и начинают водить вокруг тебя хоровод. Если они успели все взяться за руки, то ты уснешь колдовским сном. Проснешься нищим! Тут только одно средство против волшебства. Дать гномам пинка раньше, чем они станут хороводом.
После такого объяснения я поняла, что Лес Враждебных Теней и правда опаснее нашей деревни в праздник, когда все напьются. Мы сидели рядом, держали нашу котомку четырьмя руками и дрожали за наше богатство. К полуночи мы услышали тихий-тихий топоток. Рейг вскочил, пнул то, что топало, и тут же выругался. А потом сказал зло:
— Хитрый гном! Успел оборотиться ежом. Ну ладно, главное, что они хороводом стать не успели. Видишь, Ифри, какие здесь колдовские места.
Днем мы отоспались на дереве. В этом зачарованном лесу можно спать только днем и только на дереве. А ночью надо не спать, а ограждать себя от всяких бед. Это очень замедляет передвижение. Потом норы кончились, зато мы увидели в земле большой пролом. Он вел под корни березы.
— В этом лесу живет знаешь кто? Крот! — сказал Рейг.
Я ему сказала, что один крот — это не страшно. Рейг возмутился всей душою:
— Ты сначала спроси, какого роста крот. А тогда уж и говори. У него один хвост длиной в сто медведей. У него тут под всем лесом нора, от опушки до опушки. Рассердишь крота — лес под твоими ногами весь рухнет в кротову нору.
Я ему сказала, что вроде лес стоит, пока не провалился. Но Рейг ответил, что все-таки однажды здесь земля тряслась. С тех пор у людей хватает ума не сердить крота. А его очень трудно его не прогневить. Надо идти по лесу и без устали говорить кроту хвалы. Если хоть на один миг замолчал — изволь возвращаться к опушке. И снова иди с хвалами. Не пройдешь через лес, пока не сможешь восхвалять крота не переводя дыхания. И чтобы всякий раз по-новому. А не пойдешь по кротову закону — лес провалится под твоими ногами, и ты, горе тебе, провалишься вместе с ним.
Придумывать хвалы кротам очень трудно. Мы два дня потратили. Благодарение небу — я вспомнила стихи, какие мне отец рассказывал, и заменила везде имя божества, царя или мудреца на Крота. Только тем и спаслись от его гнева.
Потом мы шли по заброшенным полям. Рейг сказал, что люди ушли отсюда потому, что здесь поселились огнедышащие змеи. Однажды в грозу змеи рухнули с неба и теперь ползают повсюду. Я посмотрела перед собой и увидела по всему полю черные обуглившиеся круги. Думала, что это огненные змеи оставили следы. Но Рейг объяснил мне, что это как раз следы кругов, защищающих от змей. Здешние змеи днем не ползают. Но если ночь застигнет тебя в полях, одно спасение — окружить себя костром в виде огненного круга. Чтобы змеи не могли пробраться! А если этого не сделать — верная гибель от змей. Иногда поутру люди находили в этих местах сгоревших людей.
— Может быть, они сгорели не от змей, а потому что разводили вокруг себя огонь? — спросила я.
— Нет, безумная! Ведь огненные круги они стали делать уже после того, как узнали от кого-то про огнедышащих змей. Сказано тебе, что есть тут змеи, значит, есть тут змеи. И не тебе о таких делах рассуждать. Женские владения — дом и что рядом с ним. А это дикий, опасный, необитаемый мир драконов, великанов и прочих чудовищ, про которых ты ничего знать не можешь, и знать не должна! Если вы, женщины, еще и здесь станете распоряжаться, то нам, храбрым мужам, вообще ничего не останется.
Я ему говорю:
— А это не я говорю! А мой Гном-который живет-внутри. Он любит спорить и даже и со мной иногда спорит. А Гном — это не женщина!
Рейгу нечего было сказать. Про Гнома-в-голове все знают. Он у всех есть, и он часто неутомимый спорщик, он пререкается иногда даже с тем, в чьей голове живет. Рейг только подбросил хвороста в огненный круг и велел мне попросить Гнома помолчать и лучше песни петь. Сказал, что если он и принимает такие меры предосторожности, то больше ради меня. И это было правдой. Я видела, что он не боится, а просто старается быть предусмотрительным. Только я опасалась, что так мы до осени до океана не дойдем, и отправимся в плаванье во время предзимних бурь. Но это конечно не повод чтобы терять разумную осторожность и не окружать себя огненным кругом от огненных змей.
