Практика использования угольных ям в качестве элемента защиты еще раз подтвердила свою эффективность, но фокус в том, что корабль уголь пожирает прямо-таки с невероятной скоростью, особенно когда идет полным ходом. Третий снаряд, попав в уже на три четверти опустошенную яму, не встретил сопротивления и ударил в броню, сумев практически сохранить скорость. Аккуратная круглая дыра — и взрыв уже там, в недрах корабля. Увы, особого ущерба этот снаряд не причинил, попросту не попав ни во что жизненно важное.

Еще несколько снарядов разбили надстройки крейсера, вызвав серьезные пожары. Два проткнули дюймовую бронепалубу, разорвавшись внутри корпуса, еще один, ударив под острым углом, скользнул по ней, как по катку, и вышел через правый борт, безвредно взорвавшись над морем. Потом то ли от близкого взрыва, то ли от пожара, сдетонировали поданные к стадвадцатимиллиметровому орудию снаряды, разрушив само орудие и разворотив борт, но самым серьезным оказалось попадание снаряда на уровне ватерлинии, приведшее к быстрому затоплению отсека. Несколько контуженных и раненных взрывом моряков так и не успели из него выбраться прежде, чем отсек герметизировали, и захлебнулись, но вцелом это обошлось кораблю всего лишь креном в три градуса. Неприятно, особенно с учетом врожденной валкости корабля, но не смертельно.

К моменту, когда два русских вспомогательных крейсера вышли из боя, "Акицусима", в общем-то, сохранил боеспособность. Все же совсем иная прочность, большая жесткость корпуса, другие требования к остойчивости и плавучести. Да и многочисленный экипаж, натренированный на быстрое тушение пожаров, тоже многое значит. С кормы на "охромевший" крейсер еще накатывался неповрежденный "Херсон", но две кормовые шестидюймовки глухо рявкнули, и обрушившиеся на палубу неосторожно приблизившегося преследователя столбы воды от близких разрывов сразу показали, что артиллерию корабля еще рано списывать со счетов. Чуть положив руль вправо, Ямая обозначил поворот в сторону русского корабля правым, практически неповрежденным бортом. Этого намека оказалось достаточно. "Херсон" отказался от преследования и отвернул в сторону все еще борющихся с огнем товарищей. Несмотря на то, что "Акицусима" получила серьезные повреждения, из этого боя она вышла победителем, пускай и по очкам. Правда, и продолжать бой командир японского крейсера не рискнул, предпочтя вернуться к охраняемым транспортам.

Возможно, эта победа смогла бы в будущем если не прославить Ямая, то, во всяком случае, представить его в глазах командования в выгодном свете. Засветиться в нужное время и в нужном месте дорогого стоит, ибо для карьеры ценен лишь подвиг, совершенный на виду у высокого начальства. Сражение же одного против троих, закончившееся победой, без сомнения, выглядело внушительно, пускай и ни один из этой троицы не был ровней полноценному крейсеру. Особенно сейчас, на фоне беспрецедентных потерь японского флота, заставляющих армейцев, глядя на корабли, презрительно кривить губы. Так всегда и везде. Пока флот справляется со своей задачей, все воспринимают это, словно так и надо, а иначе и быть не может. Стоит же флоту потерпеть поражение, морякам этим фактом будут тыкать и под шумок постараются урвать себе предназначенное для моряков финансирование. Хотя бы под тем предлогом, что после потери четырех кораблей флот уменьшился, а значит, надо меньше денег на его содержание. Командир "Акицусимы" это понимал и, несмотря на тяжелые повреждения своего корабля, даже был доволен раскладами. Но реальность, как это частенько случается, оказалась куда более сурова, чем мечты.

Пока вспомогательные крейсера бодро перестреливались с охраной конвоя, многоопытный Эссен, хорошо понимающий реальное соотношение сил, в бешенстве расхаживал по мостику "Рюрика". Будь у него борода вроде макаровской, он бы ее, наверное, выдрал от злости, но привычка стричь ее коротко весьма осложняла этот процесс. Однако он никогда не стал бы командующим Балтийским флотом, если бы позволял эмоциям брать верх над разумом. Некоторая упорядоченность характера, доставшаяся ему в наследство от немецких, или, если правильнее, остезийских предков позволяла ставить дело превыше всего, а кровь викингов, в смеси с русской образовавшая взрывоопасную смесь, не позволяла искать иного выхода, кроме победы. И сейчас броненосный крейсер уверенно вспарывал носом волны, а радисты слали на вспомогательные крейсера радиограммы, написанные таким высоким "штилем", что у тех, кто их читал, просто обязаны были заалеть от смущения уши. К сожалению, принимали их только на "Херсоне", как раз наименее причастном к свалившимся проблемам. Радиорубки остальных крейсеров были в нерабочем состоянии — на "Морском коне" от сотрясения из-за близкого разрыва снаряда вышло из строя оборудование, а на "Енисее" радист, едва не задохнувшийся от дыма неудержимо разгорающегося вокруг пожара в смеси с продуктами сгорания шимозы, позорно оставил свой пост. Впрочем, вряд ли у кого-то поднялась бы в тот момент рука осудить его.

Больше всего Эссену сейчас хотелось идти на помощь своим избываемым кораблям, но он также понимал, что пока "Рюрик" добивает японский крейсер, транспорты успеют сбежать. В океане следов нет, им достаточно сменить курс — и найти их, скорее всего, не удастся. Ох, как же жалел сейчас Эссен, что в трюме "Херсона" не нашлось этой новомодной игрушки под названием самолет. Да, летающие этажерки выглядели смешно и ненадежно, но сейчас очень пригодились бы в качестве средства разведки. Или вон и в Германии, и в России уже давным-давно придумали, как искать чужие корабли с помощью радиолуча, и что же? Как не было доведенных до ума образцов, так и нет...

Вот и приходилось "Рюрику" вместо того, чтобы помочь вспомогательным крейсерам, идти на перехват транспортов. Потопление чуть ли не антикварного, но все же крейсера, красиво звучит в победных реляциях, но перехват транспортов с грузами все же важнее. Особенно если учесть, что груз наверняка очень важен, иначе вряд ли послали бы его под охраной боевого корабля. И он успел, причем в горячке боя сражающиеся даже не обратили внимания на мелькнувший на самом горизонте дым. Не такой и густой, кстати, кочегары на "Рюрике" были отменные.

Зато капитаны грузовых судов, обнаружив перед носом огромный корабль с одним видом внушающими уважение орудиями, предпочли не играть в героев. Попытайся они уйти, бросившись в разные стороны, шанс был — пока "Рюрик" будет топить одного, второй, может быть, и сумел бы оторваться. Однако боевой дух гражданских самураев оказался явно не на высоте, поэтому и машины транспорты застопорили, и призовые партии на борт приняли без звука. А еще через несколько минут их командирам стала ясна причина их сговорчивости — один из транспортов был загружен боеприпасами — от сравнительно легких снарядов к полевым орудиям до одиннадцатидюймовых "чемоданов" для осадных мортир. Тех самых, которые в прошлый раз пустили на дно стоящие в гавани Порт Артура боевые корабли.

В принципе, это объясняло сговорчивость капитана транспорта — ему, видимо, не слишком хотелось разлетаться на атомы вместе со своим кораблем, и тот факт, что он даже не успеет ничего почувствовать, выглядел слабым утешением. Второй транспорт, загруженный не столь взрывоопасно, всего-то восемь стадвадцатимиллиметровых гаубиц немецкого производства, правда, со снарядами, а также несколько тысяч винтовок и патроны к ним, также не стал выказывать лишнее рвение и спустил флаг по первому требованию.

Пока русские загоняли пленных японцев в трюм — после случившейся накануне бойни доверять им никто не собирался, и зря рисковать своими шкурами тоже — "Рюрик" был вынужден находиться рядом. Однако, как только контроль над трофейными кораблями был установлен, он полным ходом устремился в ту сторону, откуда все еще доносился ослабленный расстоянием гром орудий. И это поставило крест на честолюбивых мыслях Ямая, которому так и не суждено было стать адмиралом. Его будущее разбилось о русскую сталь.

"Акицусима", поврежденная, дающая сейчас не более двенадцати узлов и все еще оставляющая густой дымный след от не до конца потушенных пожаров, флагману Балтийского флота и в лучшие-то времена противником не была. Обнаружив перед собой идущую на всех парах броненосную смерть, Ямая еще попытался сопротивляться, развернувшись к "Рюрику" правым бортом, однако все это было не более чем трепыханием мышки в лапах кота. Эссен не боялся ни моря, ни бога, ни даже начальства, и уж тем более не могли его остановить слабосильные японские орудия. Залп из восьмидюймовок с десяти кабельтовых, на которые он подошел, разнес японскому кораблю половину борта и выбил три орудия из четырех.

После второго залпа на "Акицусиме" взорвался заряженный минный аппарат. Четырндцатидюймовая самодвижущаяся мина была к началу войны архаизмом, однако для покалеченного корабля хватило и ее. От взрыва треснул киль, и на глазах у русских моряков японский крейсер вдруг изогнулся, словно был сделан из каучука. Нос и корма задрались вверх, а центр корабля начал оседать. Стальные листы бортов рвались, словно сделанные из бумаги. Потом обе части крейсера встали практически вертикально, а затем словно провалились под воду. Все это действо, от первого залпа "Рюрика" до появления огромного водоворота на месте гибели "Акицусимы", заняло не более трех минут. Спасенных с японского крейсера не было.

Борт крейсера "Рюрик", два часа спустя

— ...Я еще понимаю этих мальчишек, но вы-то, вы, Стюарт, куда смотрели? Лавры Нельсона покоя не дают? Так успокойтесь, такими темпами вы тоже станете одноглазым, и намного быстрее, чем вам того хочется!

Адмирал Эссен был взбешен и плевался словами, не скупясь на эпитеты в адрес подчиненных. Подобно всем русским — да и не только русским — морякам, он знал массу слов, выражений и их сочетаний, применительно к любому случаю, и не стеснялся их применять. Конкретно сейчас стоящая перед ним троица узнавала о себе много нового и интересного, а поскольку спорить с адмиралом не самая лучшая идея, то им оставалось лишь стоять и молча обтекать. Ибо — за дело, и все они это понимали. Оставалось стоять и трепетать, чем получавшие по мозгам командиры вспомогательных крейсеров и занимались.

— Я считаю, что поступил правильно, — резко ответил Стюарт. Лицо его было обмотано толстым слоем бинтов — осколки японского снаряда в двух местах распахали левую щеку и наискось прошлись по лбу. Не смертельно, однако болезненно и, вдобавок, очень неудобно. Вот и сейчас, стоило британскому капитану слишком резко шевельнуть губами, как раны на щеке тут же стали кровоточить, на бинтах проступили темные пятна. Тем не менее, он был единственным, кто рискнул возразить адмиралу, все же дисциплина, вбитая кадровым офицерам на уровень подкорки, довлела над ним не столь сильно. А может, причиной его храбрости были доза морфия, вколотая доктором, и принятый уже после этого коньяк.

— Да? — Эссен удивленно поднял бровь. — Может, вы поясните мне свою мысль?

— Я шел за флагманским кораблем, и не имел права разрывать линию, — на сей раз, Стюарт говорил негромко, опасаясь за свои раны. — Я не имел права бросать товарищей, тем более что часть экипажа, включая и моих людей, не поддержала бы меня. Сам я намерен мстить за своих людей, которых эти желтые макаки недавно перерезали. И, наконец, мы были обязаны прикрыть "Херсон".

— Вы говорите, как мужчина, — Эссен задумчиво кивнул. — Впрочем, я вас трусом никогда не считал. Вот только делать вы обязаны были совсем другое. У вас радиостанции на кораблях установлены для чего? Еще до начала боя вы должны были скоординировать действия драг с другом и со мной. А видя, что японский крейсер отходит, и опасности для "Херсона" больше нет, вы должны были преследовать японцев, держась от них на безопасной дистанции и предоставив решение вопроса орудиям "Рюрика". Молчите, я сам знаю, что это не принесет славы, но зато и ненужных потерь удалось бы избежать. А сейчас что? Два вспомогательных крейсера из четырех небоеспособны. И продолжать поход в нынешнем составе нет смысла, поскольку в первый же шторм ваш "Морской конь" отправится на дно, да и "Енисей" тоже далеко не уйдет. И что прикажете делать? Наворотили дел, сопляки!

Ответом ему было гробовое молчание. А что говорить? Как всегда, кто-то заваривает кашу, а кому-то предстоит ее расхлебывать. Эссен, чувствуя, что ложкой придется орудовать ему, лишь вздохнул:

— Значит, так. Лейтенант Полищук. Швартуйте "Енисей" к борту "Рюрика", будем догружаться углем. Потом догружаете "Херсон" и вместе с капитаном Стюартом возвращаетесь на базу — в нынешнем состоянии вашим кораблям в море делать нечего. Займитесь ремонтом и постарайтесь хоть немного привести их в порядок. Можете использовать оставшиеся пушки из наших трофеев. Лейтенант Иванов. Сдадите корабль помощнику, перейдете на борт "Рюрика". Вашей храбрости мы найдем лучшее применение, чем раз за разом бездумно рисковать всеми нашими запасами. Вопросы есть? Вопросов нет, все свободны.

Офицеры выходили из адмиральского салона молча, словно оплеванные. Лейтенант Иванов шел с прямой спиной, будто великомученик, ловя на себе сочувственные взгляды остальных. Когда дверь закрылась, Бахирев, присутствовавший при разносе, обернулся к Эссену:

— Николай Оттович, ты палку-то не перегнул? Мальчишки, конечно, но жалко их...

— А меня кто пожалеет? — сварливо поинтересовался адмирал. — Да, из этих троих двое мальчишки, а третий, считай, вольнонаемный и человек гражданский. Но где лучших-то взять? Вот и вожусь, с кем приходится. И если человек непригоден для своего места, я его снимаю, пока он не угробил корабль.

— Так уж и непригоден? — Бахирев прищурился. — Командует он неплохо, и команда его уважает, да и сам бой провел, в общем-то, грамотно. Ошиблись остальные...

— Он ошибся, не выполнив приказ. Дважды.

— Не то, чтобы не выполнив, а... скажем так, обойдя.

— Ох, Михаил Коронатович... Не надо, а, — устало вздохнул Эссен. — Мне еще адвокатов тут не хватало. Плохо не то, что он обошел приказ, а то, что не соображает, когда его можно игнорировать, а когда нет. Он — прирожденный авантюрист, и на мостике миноносца таким самое место. Но не в качестве командира корабля, от которого зависит наше выживание в этом мире. Так что пускай лучше будет под рукой, а там, Бог даст, подберем ему что-нибудь более подходящее, чем "Херсон". А пока пускай немного подумает над своим поведением.

— Ну, если в воспитательных целях...

— Именно. Впрочем, куда больше меня сейчас другое волнует.

— То, что наши возможности ограничены?

— Да. Из-за этих щенков, которым удача вскружила голову...

— Так, стоп, — Бахирев слегка прихлопнул ладонью по столу. — Ты, Николай Оттович, меня извини, но знакомы мы не первый год, а потому я тебе сейчас начистоту скажу, а ты не обижайся. Да, мальчишки виноваты. Да, им первый успех глаза застил. Только не забудь, у них — никакого боевого опыта. Абсолютно! Самые боеспособные кадры мы держим на "Рюрике", и это оправдано, вот только обучить воевать тех, кто ходит на вспомогательных крейсерах, некому. Я считаю, они неплохо держались в том бою. А что неверно поступили — так это ты, как командующий, должен был предусмотреть, что они могут повести себя подобным образом и отдать четкие, недвусмысленные приказы. Ты привык, что у тебя командиры кораблей — ветераны, которым ничего не надо разжевывать. Отвыкай. Сейчас все приходится начинать с нуля. И хорошо еще, что теперь у тебя появились обстрелянные командиры. В следующий раз они, я надеюсь, будут осторожнее и ошибок не повторят.