Дед Матей показал вниз.
— Посмотри. Следы ведут до воды. Поехали.
Мы спустились к озеру. Проехали, внимательно осматривая берег. Такое ощущение, что всадники съехали к озеру, потоптались тут и уехали обратно. Следы были только от копыт. Других следов не было.
— Не понимаю. Куда люди делись? Они явно сюда пришли. Иначе поганые сюда бы не поехали.
Я кивнул:
— Их следы монголы и затоптали на своих лошадях. О! Смотри, вот.
Я присел у кромки воды и показал на единственные следы, оставленные человеком и не затоптанными лошадьми. Они шли вдоль берега, по самому краю и терялись в воде. Кубин посмотрел на след и сказал:
— Как будто в воду прыгнул. Знаешь что? Давай вокруг озера пройдем и посмотрим — вдруг они где-то здесь прячутся.
Мы привязали коней, и пошли по еле заметной тропе вдоль берега. Смотрели под ноги и по сторонам. Тщетно. Следов не было. Обойдя озеро, остановились у привязанных лошадей. Кубин ещё раз прошелся по краю берега и посмотрел на единственные человеческие следы.
— Как сквозь землю провалились.
Я смотрел на ровную гладь воды.
— Власыч, а люди не того... случаем, не утопились? Следы-то в воду ведут.
Он даже перекрестился:
— Да ты что? Это ж грех. Нет. Не могли.
— Ну, тогда не знаю. Может, схрон тут какой. Нет, вряд ли. На столько народу схрон не выроешь.
Я достал последнюю пачку сигарет. Закурили.
М-да. Китеж сгорел, а не скрылся в водах Светлояра. И как бы он там скрылся? Сам видел, где город стоял. И до озера верста. Скрыться Китеж мог только в водах реки Люнды. Добавилась ещё одна загадка. Куда делись люди? То, что они были, сомневаться не приходится. Когда поворачивали от реки, то видели их следы, ведущие от сгоревшего моста в сторону озера. Потом их перекрыли следы от монгольской конницы. По дороге мест, куда могли свернуть жители, не было. Они просто пропали. А монголы дошли до озера, постояли и ушли. Почему? Что они такое увидели, что и дальше не поскакали?
Гадать можно долго. Но можно спросить у монгол. За всё спросить. Я поднялся.
— Поехали, Власыч. Долг зовёт.
Сели на лошадей и выехали на вершину холма. Я обернулся и взглянул на озеро.
О, господи! По спине пробежал мороз. Мгновение, и видение исчезло, оставив в памяти образ Богородицы, парящей над градом, и эхо далекого перезвона колоколов. Я проморгался. Ровная гладь озера отражала плывущие облака.
— Что? Что там?
— Ничего. Показалось.
Обратно к реке доскакали быстро. Но у реки остановились. Вода в реке поднялась, и с этого берега было видно, как вода постепенно заливает часть поля вокруг догорающего города.
— И как мы попадём на тот берег? Мочиться не с руки.
Кубин махнул рукой вдоль берега:
— Через пять вёрст есть брод, но завалы такие, что ноги переломаешь.
— А там что, мелко?
— Перекат. Камни сплошные. Поехали.
Завалы пришлось обходить. Нанесённые половодьем старые стволы деревьев и мусор были просто непроходимыми. К перекату пришлось идти пешком, ведя коней вповоду. Кубин, переходя бурлящий поток, побурчал:
— Странно, с чего вдруг вода так поднялась?
— Может, дожди в верховьях идут?
Углубились в лес. Опять опостылевшее петляние. Надоело, блин. Едешь, наклоняясь к самой гриве. Наконец плотные стены елок расступились, и мы выехали на поляну, в центре которой росла ветвистая берёза. Кубин перекрестился:
— Господи, помилуй!
На ветке, почти рядом со стволом, спиной к нам, висел человек. На краю поляны пасся конь. Мы подъехали ближе и посмотрели на повешенного.
Это был Григорий Лисин по прозвищу 'Кутерьма'.
Вот так. М-да, история не изменилась, и легенда в этой части правдива. Предатель все-таки он. Только как он монголам попался, пока загадка. И чем его напугали, что стал им помогать? Кубин смотрел на Кутерьму и что-то бормотал, потом сплюнул и сказал:
— Посмотри. Вон там, на груди.
Я присмотрелся и увидел деревянную бляху на кожаной верёвке. Вот, блин, это ж пайцза! Я ошарашено повернулся к Кубину.
— Власыч. Насколько я знаю, пайцзу давали только лояльным. Что же он такого сделал, что ему выделили эту деревяшку?
Кубин опять сплюнул.
— Плевать, что он там сделал. Повесили, или сам повесился? В ад ему, иуде, и дорога.
Он спрыгнул и направился к коню Кутерьмы. Я подъехал и сорвал деревянную бляху с висельника. Вгляделся в написанное — сверху вниз шла замысловатая вязь. Хм, с монгольской письменностью я не знаком. Да и на пайцзе было написано не по-монгольски. Это скорей на арабский похоже. Кубин привязал к седлу коня Кутерьмы, и обернулся.
— Поехали, Володя.
13.
В моей земле опустошенной,
Жестоким, яростным врагом,
Дома, леса, поля сожжены,
А люди угнаны в полон.
Прости ты нас земля родная,
Что мы изранены в боях,
Вернёмся мы изнемогая,
Не со щитом, а на щитах.
В столбах дымов, в жестокой сече,
Сражены в грудь мечем, стрелой,
Ложимся в землю мы навечно,
И покрываемся мы мглой.
Но сила предков нас поддержит,
А память внуков вознесет,
И над землёю воссияет.
Свободы солнечный восход.
И верим мы, что Русь воспрянет,
И вера наша так крепка,
Из пепла наш народ восстанет,
И это будет на века!
На окраину леса вышли как-то неожиданно. Дымов от пожара стало меньше. Город почти догорел. Вышедшая из берегов река залила половину поля, и хорошо, что залила. Ещё чуть, и высохшая трава вспыхнула бы, а там недалеко и до лесного пожара. Насмотрелся я на них в своём времени. Из леса мы вышли ближе к реке, метров на триста от того места, где оставили троих китежан. Сейчас там горели костры. Вокруг них толпились больше десятка ратников. Подъехали. Нам навстречу вышел Садов. Мы спрыгнули с коней. Ратник, чуть виновато опустив голову, сказал:
— Простите меня, бояре, за слабость мою.
Кубин прервал его:
— Ничего, Тимофей Дмитриевич, мы всё понимаем.
Я показал на людей, толпившихся у костров.
— Откуда они?
Садов, прокашлявшись, махнул рукой в сторону дороги:
— Я как в себя-то пришел, сначала опять к граду кинулся, но вижу, не спасти там никого. Потом поскакал к крепостнице. А там... — Он сглотнул. — А там побиты все лежат. Как будто со спины им ударили. Ворота даже не сорваны, а просто открыты. Я стал кричать, звать: 'Есть кто живой?'. Вот осьмерых и высмотрел в лесу, как откликнулись. Они мне рассказали, что поганые от города ударили. Потом по дороге и остальные подошли. Как будто кто путь им указал.
Ратники, толпившиеся рядом, согласно закивали:
— Как есть правда.
— Тихо от города пришли и ударили.
Садов заскрипел зубами:
— Попадись мне этот иуда. Голыми руками удавлю.
Кубин хотел меня остановить, но я выпалил:
— Удавился сам, иуда этот.
Все чуть ли не одновременно выдохнули:
— Кто?
— Лисин Григорий.
Все уставились на Кубина.
— Кутерьма?
— Не может быть!
— Он же славным боярином был.
Я оглядел всех и сказал:
— Может. Видели его. Он тут недалеко на берёзе висит.
Кубин добавил:
— Совесть иуду заела. Сам повесился.
Садов сплюнул:
— Жаль, не попался он мне. Пусть теперь в аду горит вечно.
Потом, помолчав, спросил:
— Что же теперь делать нам?
Мы с Кубиным переглянулись. Я поднял руку и сказал:
— Есть у нас только одно дело. Поганых бить.
Ратники загудели:
— Где теперь их искать?
— Мало нас.
— Луков нет. Лошадей по одной на брата.
Я прервал гомон:
— Знаю, нас мало. Но есть ещё Велесов и его полк. Он к Большим ключам шел. Вот туда и пойдём. Тут недалеко отроки лагерем стоят. Там найдётся всё. И луки, и сабли. Лошади тоже есть. Собирайтесь и пошли.
Сборы были недолгими. Быстро затушили костры, и, собрав и навьючив всё на лошадей, ратники повернулись в сторону города. Все как один поклонились.
— Прости нас, батюшка Китеж. Не уберегли мы тебя.
И, перекрестившись, поднялись в сёдла. Первыми в лес въехал Кубин, я за ним. Колонну замыкал Садов.
— ...ванович!
-А? Что?
Я встрепенулся, приходя в себя. Надо ж, задремал, и это сидя на лошади, которая совсем не стоит, а движется, хоть и медленно. Видно, совсем освоился. Или устал как ломовая лошадь. Немудрено. После ранения, хоть и быстрого выздоровления, тело всё равно ещё было слабое. Требовался отдых. А когда отдыхать, когда такое творится? Впечатлений от увиденного хватило за глаза. Настроение было у всех подавленное. Только молодые парни рвались в бой. Если б не мы, то они рванули искать монгольское войско сами. Еле их уговорили не пороть горячку. Причём убеждал больше Садов.
После прибытия в лагерь отроки, узнав о том, что произошло, сразу заявили: "Надо мстить!". И несмотря на вечер, решили побыстрей добраться до лагеря основного полка у Больших Ключей. Довольно долго шли быстрой рысью. Потом, когда осталось пройти несколько вёрст, поехали медленно, давая отдохнуть лошадям, ну и самим заодно. Мерное покачивание и однообразный глухой стук копыт сморили меня.
Потёр лицо и посмотрел на Кубина. Он хмыкнул:
— Заснул, что ль?
— Ага, устал. Что случилось?
Дед Матвей поднял руку, останавливаясь. Потом заставил всех замолчать и прислушался.
— Нет, не показалось. Кто-то скачет.
Я посмотрел вперёд. Точно, далеко, среди маленьких берёзок мелькал всадник.
— Ну и слух у тебя, Матвей Власович.
Он кивнул и пробурчал:
— Жизнь заставила. Научишься и ты. Внимание!
Все сразу подобрались, взяли на руку щиты и стали внимательно осматриваться по сторонам.
— Один скачет. Во весь опор, как будто гонится за ним кто. Странно.
Мы внимательно смотрели вперёд. Я на всякий случай снял крышку с тула и приготовился выхватить лук. Топот приблизился, и из-за кустов вылетел всадник.
— Да это ж Третей!
Третей, один из четверых дозорных, весь взъерошенный и бледный, резко осадил коня. Показывая в сторону дрожащей рукой и заикаясь, сказал:
— Т-т-там, на-на-на п-п-п-поле н-н-н-наших побили.
— Что?
Мы, взревев, тут же рванули вперёд. Бешеная скачка закончилась у края поля. Кони резко остановились, и мы чуть не вылетели из сёдел. Картина того, что я увидел, ввергнула меня в ступор.
— Господи, помилуй!
Я стал бродить, потрясенно смотря на тела. Вглядывался в лица, узнавая многих. Не верилось. Не хотелось верить глазам. Все погибли. Весь большой полк. Почти все тела утыканы стрелами. Всё в стрелах. Только из земли торчит столько, что хватило бы и сотой доли на всех убитых. Убитых пиками, или рублеными ранами тоже хватало. Я брел и смотрел на всё это. Как так вышло? Их же побили как младенцев. Многие без брони. Ратников в кольчугах считанные десятки. Как такое могло произойти? Не выставили дозор? А может опять предательство? Но кто?
Господи!
Ноги, как ватные, еле держали меня.
Вот боярин Карпов, с рассечённой грудью, тот, что спорил со мной на совете. Вот Егор Бусин, ратник великан, он кроме десятка стрел, имел колотую рану в груди.
Я остановился у незнакомого ратника, пронзенного множеством стрел. На кузнеца Тютю похож. Не мог оторвать взгляд от его остекленевших глаз. Молодой. Был.
Ноги подогнулись. Хотелось выть.
Меня затрясло. Нет, это не меня трясёт, трясли меня, за плечо, и что-то говорили. Но я не слышал. Голова мотанулась от удара и слух прорезало:
-... ди в себя. Черт возьми!
Я поднял голову, с трудом оторвав взгляд от мёртвого парня. Я зашел почти в середину лагеря, превратившегося в большое кладбище. Ещё одно Буево поле.
Дед Матвей стоял надо мной и тряс за плечи.
— Как же это?
Кубин скрипнул зубами.
— Не знаю. Ну что, пришел в себя?
Я кивнул.
— Пришел. Что теперь делать, а? Их же всех...
— Не всех. Пойдём отсюда. Вон в роще наши собрались. Там и подумаем, что делать.
Обходя тела, я уже не смотрел на лица. Не смогу я опять оторвать взгляд. На душе стало ещё поганей. В том, что произошло, есть моя вина. Я знал, как и что может произойти. Ведь подробно читал об этом. Порадовался лёгким предыдущим победам. Понадеялся, что с моим появлением тут всё пойдёт по-другому. Идиот. А Кубин? А остальные? Кулибин, Ефпатин? Они, что не пытались всё изменить? Мне ведь Кулибин говорил об этом. А я возомнил, что у меня получится.
В себя пришел на краю рощи, на небольшой поляне, отделённой от поля густыми кустами. Здесь уже запалили костры. Мы остановились у одного.
— Садись, Володя.
Кубин присел рядом. Выглядел он, наверно, лучше меня. Окаменевшее, хмурое лицо, в глазах глубокая скорбь. Я так не могу. Ещё чуть и крыша съедет. Как он себя в руках-то держит?
— Вижу, прийти в себя не можешь. Понимаю.
Дед Матвей смотрел на огонь и ёжился, как будто мерз.
— Страшная картина.
Кубин, перевёл взгляд на меня и, продолжил:
— Странно. Когда сам сражаешься и столько крови видишь, и товарищей убитых, воспринимаешь всё не так. Я сам в первый раз, так же как и ты... Эх, водки бы. Много.
Я, смотря на огонь, спросил Кубина:
— Власыч, как ты думаешь, что произошло? Кто опять предал?
Он посмотрел на меня.
— Думаю тот же. Кутерьма. Поганых к Китежу вывел, и место лагеря показал.
А ведь точно! Теперь вся картина стала ясной. Монголы, пройдя тайной тропой показанной предателем, не только захватили город, но и подготовили засаду для русских ратников. Вот только как со следами? Столько следов от конных должно было остаться, хотя...
Искушенные в этих вопросах монголы смогли скрыть свои следы. После того как русское войско встало лагерем они его окружили и ударили, перед этим вырезав дозоры. Скорей всего так и было.
Дед Матвей, помолчав, сказал:
— Я отроков разведать послал — как и что кругом. Так, что б по-тихому оглядеться. И в Верши тоже. Тут нам одним не справиться. Поганых теперь не догнать. Да и дело у нас важное есть.
Вокруг загомонили парни:
— А как же поганые? Неужели спустим им это?
Я вздохнул.
— Будет ещё у нас возможность с ними поквитаться. А сейчас товарищей наших похоронить надо.
Из кустов вынырнул Демьян.
— Дед Матвей, Володимир Иванович! Там наши. Велесов Борька и с ним ещё дюжина. И там боярин Велесов. Умирает он.
Последнее Демьян договаривал уже на ходу. Мы мчались туда, куда указывал Демьян.
Велесов лежал на небольшой полянке. Его голову держал на коленях Борис. Вокруг толпились ратники, что уцелели. Увидев меня, он слабо улыбнулся:
— А, боярин Велесов. Видишь вот, как вышло? Умираю я.
Борис всхлипнул:
— Нет, тятя, ты не умрёшь. Боярин поможет тебе.
Он поднял на меня умоляющий взгляд:
— Ведь ты поможешь? Помоги, прошу.
Я молчал. Помочь уже было невозможно. Из груди торчали обломки стрел. Кольчугу снять и не пытались. Крови потерял много. Как он живой ещё? Я опустил голову. Помочь я не мог в любом случае. Ну не врач я, черт возьми! Борис всё понял. Понял и Велесов. Он закрыл глаза и пробормотал:
— Слушай меня, сын. Наклонись ближе.
