Хороший ученик

— Она — лиса, — многозначительно сказала Мадими.

— Ну и что?

— У лисиц — оборотней, как ты наверняка заметил, матриархат. Мужчины для них — всего лишь самцы. Те, у кого рождаются одни сыновья и нет дочерей, считаются неудачницами; чем больше дочерей, тем лучше. Тебя и твоего сына... — Мадими сделала паузу, — я бы сказала — "терпят", но это слишком резкое определение, все-таки наполовину они люди... Однако ваша ценность по сравнению с женщинами очень низка. Поэтому ей действительно неинтересна твоя жизнь вне дома, твои друзья, увлечения, проблемы. Если ты решишь уйти, она не будет печалиться. Или, полагаешь, будет?

Я подумал о Мэй, узнающей, что я от нее ухожу, и нехотя произнес:

— Нет, не будет.

— Ты к ней привязан? Не сейчас, не в данный момент, когда ты злишься, а вообще. Можешь представить свою жизнь без нее?

— Большая часть моей жизни и так прошла без нее. Телефонные разговоры не в счет.

— Вот видишь — то, что вас связывает, не имеет отношения к чувствам. Вы не любите друг друга.

Я посмотрел на змею.

— Мы никогда не говорили, что любим друг друга. Но ты права, между нами есть связь иного рода, благодаря ней мы встретились и благодаря ней до сих пор вместе. Мы одной крови... в определенном смысле... и нас обоих устраивает такая жизнь. К тому же, я ведь не говорю о глобальных переменах. Это всего лишь благотворительный вечер. Если бы она меня пригласила, я бы пошел, почему нет?

— Потому что ты человек, а благотворительный вечер — нечто очень человеческое, — терпеливо объяснила Мадими. — А она — лиса. Лисицы ходят на благотворительные вечера, только если от этого зависит благополучие их клана. Ради одного тебя она стараться не будет, ты не настоящий лис.

Я устал от этого разговора и вернулся в постель, погасив свет. Телефон на полу мигал красной лампочкой — странно, что он пережил такой удар. А может и не пережил, думал я, глядя в потолок, по которому проходила широкая тусклая полоса света от уличного фонаря, и испытывая на удивление приятное чувство свободы и одиночества. Мадими права — Мэй не интересна моя жизнь вне семьи; да я и сам это понимал, только до сих пор не формулировал свое понимание столь прямолинейным образом. Однако знал я и другое: нас с Мэй связывает прочная нить, и даже если мы расстанемся, эта связь не исчезнет, пока мы живы. А может, не исчезнет и потом.

Засыпая, я представил, как из моего тела исходит металлическая нить, похожая на струну гитары; она тянется вдаль, в темноту, соединяя меня и Мэй, таким же образом внедряясь в ее тело... Вот другая нить, прочная струна медного цвета — она ведет к Тао. При мысли о Тао я успокаиваюсь: если б я пригласил ее, она бы наверняка пошла, хотя тоже лиса и, по мнению Мадими, должна считать меня существом второго сорта.

Еще одна нить, она светится белым; на другом ее конце — Ин. Эта нить короче двух предыдущих. Я чувствую, что теряю контроль над своими видениями, и они захватывают меня, плавно перенося в сон...

Нить Кана закручивается широкими спиралями, с которых то и дело слетают голубые искры. Он далеко, однако я вижу его так отчетливо, словно мои зрительные способности искусственно усилены. Но эта нить исчезает, как и все другие. Спустя секунду темнота сменяется красным, и в этом красном пространстве возникает черный силуэт в длинной мантии вместе с ведущей к нему черной нитью. Силуэт не движется, словно вырезанный из бумаги; я хочу понять, с кем связан еще, пытаюсь приблизиться, гадая, уж не Риддл ли это, однако все мои попытки ни к чему не приводят. Внезапно, как это бывает во сне, я понимаю: на том конце — Снейп, и он не хочет, чтобы я к нему подходил. Учитель ошибся во мне, я его разочаровал, всё сделал не так... Меня охватывает отчаяние, и в ту же секунду возвращается темнота.

В ней кто-то есть. На этот раз я не вижу никаких нитей, но знаю, что из нее на меня смотрят, и это не взгляд друга. Я пытаюсь найти палочку и обнаруживаю на себе гражданскую одежду, в которой нет ничего, куда можно было бы ее положить. Тот, кто скрывается в темноте, становится ближе. По мере его приближения я начинаю чувствовать странный запах, смутно знакомый, приятный, сладкий, зовущий, но одновременно с этим отталкивающий, внушающий страх и отвращение.

Из мрака тянет сырой землей. Запах становится настолько сильным, что меня начинает тошнить. Откуда-то сверху доносится шипение змей. Это Риддл, думаю я, но все еще никого не вижу. Змея шипит, однако я не понимаю ни слова. Запах становится невыносимым, он наполняет собой воздух, сгущая его до такой степени, что становится невозможно дышать...

И так, задыхаясь, я проснулся, резко сев на кровати и уставившись на Мадими, свисавшую со стола едва ли не наполовину.

— Очнись. Очнись, — говорила она.

За окном было светло; медленно падал крупный, пушистый снег, за ночь успев образовать на подоконнике небольшую горку. Видя, что я проснулся, змея вернулась в гнездо. Я спустил ноги с кровати, пытаясь отдышаться и утирая выступивший пот. Теперь я вспомнил этот запах, понял, кто стоял в темноте, и был рад, что не видел его лица.

Черный корпус треснул, но в остальном телефон был цел. Днем я позвонил Тао, без удивления выяснив, что Мэй меня опередила.

— Понимаешь, тут мама звонила, сказала, что ты будешь звать меня на какой-то вечер, и я должна отказаться, — с виноватым видом сообщила Тао. — Но если Ин вдруг не захочет, я пойду; не хочу, чтобы ты скучал с этими чинушами и всякими чванливыми аристократами. Посмотри, какие сегодня Пирамиды! — Не дожидаясь ответа, она повернула телефон. Я увидел стремительно мелькнувшее белое двухэтажное здание, несколько широких столов на улице, за которыми отдыхали люди, а потом — загораживавшую горизонт Пирамиду.

В отличие от усыпальниц Египта, шесть пирамид в центре Сахары были поистине циклопическими сооружениями; они походили на коричнево-красные четырехугольные горы с гладкими, словно зеркало, сторонами, над которыми оказались не властны пылевые бури и перепады температуры. Пирамиды не терялись даже на фоне высившихся неподалеку горных массивов. Над вопросом, что же это такое, давно ломали голову ученые всего колдовского мира, выдвигая одну версию за другой: гигантские музеи, лаборатории, города древней цивилизации магов, полигоны, хранившие в себе множество интересных артефактов и столь же много неприятных, зачастую смертоносных сюрпризов. Некоторые отчаянные умы считали, что к их созданию приложили руку пришельцы. Вероятно, Пирамиды можно было сравнить с другим таинственным сооружением древности — Азкабаном, с той лишь разницей, что Пирамиды изучали ученые со всего мира, а Азкабан — только его Стражи.

— Ну как? Вдохновился? — радостно поинтересовалась Тао, возвращаясь на экран. — Не обижайся, но тебе с Ин действительно надо встретиться; она переживает, думает, ты на нее за что-то сердишься...

— Переживает? — от удивления я едва не выронил телефон.

— Конечно, — уверенно ответила Тао. — Только ты не говори ей, что я тебе сказала — она все равно будет отрицать. В общем, развлекись там за меня, а если вдруг она откажется, звони, я приеду.

Отложив разговор с Ин до вечера, я вернулся к работе, задаваясь вопросом, может ли Ин переживать из-за нашего редкого общения, или это уловка Тао. Мой сон вытеснился на периферию сознания, но в последующие дни едва не задушивший меня запах то и дело возникал вновь, всего на несколько секунд, будто маленькие воображаемые камешки падали на одну чашу весов, а на другой лежало время, остававшееся до того, что однажды мне предстояло сделать.

Авроры и их европейские коллеги искали сквибов — безрезультатно и, на мой взгляд, без особого смысла для дела. Если эти сквибы сотрудничали с убитым анимагом, они тоже были мертвы, и не всё ли равно, кто именно напал тогда на Поттера? Вероятно, обычные наемники, не знавшие, кто их нанял. Слишком сложный кружной путь до истины, через пешек в игре крупных игроков, не оставлявших за собой следов и свидетелей. Я считал, что нужно ждать удобного случая и готовиться к правильным действиями в правильной ситуации, однако Поттер, на которого уже один раз покушались, не горел желанием становиться чьей-то мишенью во второй раз.

— Пока палочка на месте, ты в безопасности, — сказал я Поттеру в среду. — Если бы невыразимцы хотели...

— Ладно, тогда чего, по-твоему, они хотят? Как надо рассматривать то нападение? — спросил Поттер. Мы сидели в его кабинете, ожидая Бартлетта и Вулфа, которые должны были доложить о ситуации с поисками сквибов.

— Это провокация. Они хотят, чтобы ты совершил какие-то действия, согласующиеся с их планами. — Поттер помрачнел; такое в его жизни уже бывало. — Возможно, они хотят привести тебя в какое-то место, или чтобы ты сделал то, чего в обычной ситуации делать бы не стал... — Тут меня осенило. — Например, пошел и сам взял палочку Смерти!

— Но я не собираюсь ее брать! — воскликнул Поттер.

— Они могут поставить тебя в безвыходное положение. Или заставить думать, что ты в него попал. Гарри, мы не должны играть по их правилам; наоборот — пусть они играют по нашим. Они хотят, чтобы ты действовал определенным образом, а мы должны понять, что это за образ, каков их план, и перемудрить их.

— Вообще-то на тебя у них тоже должен быть план, — заметил Поттер. — Они не могут не учитывать Легион.

— Конечно, они его учитывают, — согласился я, — и скорее всего захотят поссорить Легион и Министерство. Но в данный момент я не вижу предпосылок для такого развития событий. Ты лучше подумай, как обеспечить безопасность своей семьи.

Гарри вздохнул.

— Я не могу спрятать семью и всех, кто мне дорог, в каком-нибудь замке на острове посреди океана, потому что некие силы хотят вынудить меня взять палочку. Но да, угроза есть, и это плохо. Нам надо найти сквибов, даже если тебе кажется, что в этом нет смысла. Предположим, портальная переброска анимага стала для них неожиданной и неприятной случайностью. Значит, они не хотят, чтобы мы шли по этому пути и начали бы искать нападавших через крысу и его вероятных подельников. Но если даже они убиты, ты говорил — у вас есть хороший некромант, который может попытаться найти их... Хотя, честное слово, в последнее время нас окружает слишком много мертвецов.

Слушая доклад Бартлетта, я заскучал. Перипетии поиска были малоинтересны, тем более он все равно ничем не закончился. Я думал об Ин; она действительно согласилась пойти со мной на вечер, а на прямой вопрос, звонила ли ей Мэй, удивленно покачала головой. Я вспоминал свой сон, что делал теперь с неприятной регулярностью и не только когда ко мне возвращался запах, понимая, как мало произошедшее похоже на обычное сновидение. Мне не хотелось идти в Косой переулок к этому странному человеку, который видел мою прошлую жизнь и соединил ее с этой, сохранив и передав палочку Левиафана. Что ему надо сейчас? И почему приглашение к разговору прислано в такой пугающей форме?

Поттер что-то спросил у Бартлетта, и я перевел взгляд на Гарри. Поттер был молодец; он избавился от своей простоты, предсказуемости и желания спасти всех и сразу, научился быстро соображать и вольно или невольно развил в себе (или по крайней мере не задавил) те черты, что иногда делали его гораздо темнее, чем ему бы того хотелось. Сейчас он находился в своей стихии, моя же осталась далеко на юге. "Поручите мне спланировать военную операцию, и я без проблем это сделаю, — думал я, отчасти обращаясь к тем, кто назначил меня на кабинетную должность, — но здесь... здесь даже не тайная война, а какие-то извращенные шахматы, где партию выигрывает тот, кто сдвинет меньше фигур и сможет доказать противнику, что способен на любом этапе предугадать все его ходы... Ладно, пусть, но ведь послали-то сюда меня, а не того, кто искусен в интригах и политике. Дело в другом: я всех их знаю, и у меня есть преимущества, которых не было бы у нового человека..."

— Линг, не спи! — Поттер постучал ладонью по столу. — Опять ты где-то не здесь! Ты хоть что-нибудь сейчас слышал?

— Вы нашли сквибов? — спросил я, возвращаясь в реальность из путешествия по собственному сознанию.

Через несколько недель с начала расследования Бартлетт и Вулф наконец-то научились смотреть в мою сторону. Меня здорово раздражало их отношение, но не потому, что я обижался или считал его незаслуженным; в определенном смысле это была зависть: они могли выражать свои чувства независимо от того, к кому их испытывали, а я себе такой роскоши не позволял уже очень давно.

— Мы не нашли сквибов и спрашивали сейчас о вашем некроманте, — проговорил Бартлетт, недовольный моим невниманием.

— Я договорюсь о встрече, — пообещал я.

Услышав поручение связаться с чешским Легионом, Ларс посмотрел на меня так, словно ослышался.

— Вы хотите проконсультироваться у Давида Ари? — переспросил он.

— Мне говорили, что он мастер, — ответил я, задержавшись у дверей в кабинет. На лице Ларса отразилось легкое потрясение, но я, не желая развивать эту тему и давать отчеты своему секретарю, резко завершил разговор:

— Просто договорись и всё. Это трудно?

— Нет, сэр, — смутился мой помощник и уткнулся носом в компьютер.

Я закрыл дверь, сердясь на Ларса, задававшего слишком много вопросов там, где требовалось выполнить простое задание, а заодно и на себя, что сорвался и повысил тон.

Через двадцать минут Ларс доложил, что в пятницу, в шесть часов вечера, нас ожидают в Пражском криминалистическом отделе Легиона. Я сразу позвонил Поттеру и сообщил новость.

— Вот и отлично, — сказал он. — Кстати, как думаешь, может, анимага тоже захватить? Хоть он и неактивный, но если твой некромант соображает...

— Захвати, — согласился я. — И клетку не забудь.

Пражский отдел Легиона являлся центральным в Европе; там работали высококлассные следователи, криминалисты и аналитики. Давид Ари считался лучшим европейским некромантом. В его досье я не обнаружил ничего интересного: Ари казался очередным талантливым магом Легиона, нашедшим себя в достаточно специфической, но нужной области колдовства. Поттеру не слишком нравилась идея с некромантией, особенно после того, как мы нашли тело Риддла, но поскольку даже мертвый темный маг мог сгодиться для чего-нибудь хорошего, почему бы не показать специалисту пару фотографий и один труп крысы?

В пятницу утром, когда я собирался на работу, меня вдруг охватило легкое беспокойство. С минуту я пытался найти его причину, но на ум не приходило ничего, кроме сегодняшнего визита в Прагу. Я подошел к шкафу, выдвинул ящик и достал оттуда амулет, который давным-давно подарила мне преподавательница древних рун. Он не был волшебным, и я не надевал его с тех самых пор, как поступил в училище Легиона — студентам запрещалось носить амулеты, обереги и кольца. Повинуясь безотчетному порыву, я повесил его на шею, чувствуя себя глупо, словно сделал то, над чем другие бы посмеялись.

Уже в Министерстве я подумал: может, зря я так невежливо обошелся с Ларсом? Вдруг он собирался сказать мне что-то, чего я не знал? Такое вполне возможно — ведь это он общается с половиной Министерства, а не я. Однако обсуждать эту тему я не стал. Если у него имелась какая-то важная информация, мой тон его бы не остановил — я никогда не пытался выглядеть вежливым начальником, и он успел с этим свыкнуться. У Ларса было достаточно времени, чтобы обратиться ко мне, однако он вел себя так, словно ничего не случилось, и я выбросил инцидент из головы.