Возрожденный молнией

— Извини. Ты так внезапно появился.

Потёр лицо рукой и потянулся с хрустом, словно хотел расправить крылья за спиной. Зевнул, показав желтоватые, но крепкие зубы со сломанным наполовину левым клыком.

Я покрутил головой, ощупывая шею, которая ещё горела от железных пальцев итальянца. Рядом с Франко я ощущал себя, будто со скорпионом или смертельно ядовитой змей, которой не дай бог наступить на хвост, тут же обовьётся и укусит.

Захватив свои вещи, я отправился в ванную комнату Лиз, а Франко — в мою. Там я залез в ванну, и начал обливаться то ледяной, то невыносимо горячей водой, чтобы хоть как-то избавиться от сонливости. Забыться в тяжёлой дрёме удалось лишь под утро и, продрав глаза, я всеми силами боролся с желанием упасть на кафельный пол и уснуть.

Когда брился, вглядываясь в зеркало в пластиковой розовой оправе — Лиз любила этот "поросячий" цвет — отметил, насколько я, то есть внешность моего репортёра-ирландца, изменилась к худшему. Фиолетовые круги под глазами, лицо серое, сквозь обветренную кожу разбежалась красная паутинка прожилок, в уголках рта залегли скорбные складки, голубые глаза будто выцвели.

Зачем я вообще ввязался в эту авантюру с расследованием дела Джонса? Да, мне жаль девушку, я привязался к ней и теперь она в лапах бандитов по моей вине.

Перед мысленным вздором вспыхнул образ, словно сошедший с афиши голливудских фильмов "Golden age". Стройная фигурка, перехваченная в узкой талии ремешком, платье с расширяющейся книзу юбкой-колокольчиком в горошек. Серо-зелёные глаза и то обожание, которое излучали они. Никогда, ни одна женщина так не относилась ко мне. С такой трогательной нежностью и заботой. За более чем полвека женщины стали настолько самостоятельными и независимыми, что добиться от них такой преданности стало немыслимо, почти невозможно.

Впрочем, почему же Лиз в руках бандитов по моей вине? На самом деле, всю эту кашу заварил вовсе не я, а Кристофер Стэнли. И зачем он сделал это, я не знал. Может быть, он реально был эдаким рыцарем без страха и упрёка, дон Кихотом, который пытался бороться с мерзавцами. Или хотел выбиться в знаменитости, по примеру Навального или основателя "Викиликс" Джулиана Ассанжа.

А теперь мне приходится отрабатывать карму этого по сути чужого мне человека, доделывать то, чего он не успел.

Чёрт возьми, я ощущал себя измученным, выпотрошенным, как рыба физически и морально. И, кажется, уже подумывал о том, как сбежать из этого мира обратно в Россию двадцать первого века. Сделать я мог это легко. Просто покончить с собой. И тогда моё сознание вернулось бы в тело, которое осталось в доме колдуна Кастильского. И теперь уже навсегда.

— Эй, ты чего застрял? — требовательный голос Франко отвлёк от тяжёлых раздумий. Дверь содрогнулась от ударов мощного кулака, едва не слетев с петель. — На кухню приходи. Завтракать!

— Сейчас иду, — бросил я, стараясь сдержать раздражение и не послать его по матушке.

Почему Франко так проникся моими проблемами? Реально так ценит дружбу со мной? А может быть, он тот самый шпион, который приставлен ко мне, чтобы знать, что и когда я буду делать? От этой мысли внутри что-то сжалось.

Чёрт! Рука дрогнула, и я порезался. Гребанные бритвы середины прошлого века! И кто их только делает! Пошарил на полках навесного шкафчика Лиз, пытаясь отыскать пластырь, чтобы залепить ранку.

Рука нащупала что-то твёрдое на стопке аккуратно сложенных махровых полотенец. Записная книжка в пухлой обложке, отделанная светло-коричневой кожей. Первым моим желанием было открыть и прочесть, но я решил, что это мерзко. Если и были у Лиз от меня секреты, она могла сама о них рассказать, читать об этом тайком было противно. Уже хотел засунуть находку обратно, как что-то выпало, спланировав прямо мне под ноги.

Прямоугольник из мелованной бумаги. Стилизованное изображение танцовщиц. Название, выполненное изящным курсивом, тиснённое золотом — "The Golden Sands" — билет в ночной клуб Антонелли "Золотые пески". На обратной стороне надпись: "For my lovely bambino" — "Для моей милой малышки". Последнее слово — итальянское. Имени не было, но если Лиз хранила эту карточку в своём дневнике... Проклятье! Ревность острыми когтями впилась в сердце, отключив разум.

Могло ли так случиться, что Лиз и Франко были любовниками? Вполне. Помнится, она отзывалась о нём очень нежно. Но я как-то не обратил внимания на это. А сейчас? Может быть, Франко беспокоится не обо мне, а о Лиз?

Стоп. Надо успокоиться и рассудить здраво, отбросив эмоции. Крис Стэнли сидел в тюрьме, а Лиз была замужем, но если Крис был её любовником, почему она не могла иметь интрижку также и с Франко, и чёрт знает ещё с кем? Она актриса, красивая молодая женщина, масса поклонников.

Засунув книжечку в карман брюк, я отправился на кухню, откуда уже тянуло потрясающим ароматом жареного бекона, крепко сваренного кофе.

Маленькая уютная кухня была также переделана недавно в любимых цветах Лиз, даже маленький округлый холодильник, встроенный в кухонную стенку, напоминал цветом новорождённого поросёнка. Лишь пол из выложенной тёмным кафелем плитки, да стол из светлого массива сосны выбивались из общего стиля. Из пластикового обмылка радиоприёмника на подоконнике лились соловьиные трели сладкоголосого Эдди Фишера, манерно выводившего хит этого года — "I'm Walking Behind You".

За столом, откинувшись расслабленно на спинку стула, сидел довольно улыбающийся Франко.

— Ну, присаживайся. Чего так долго намывался? Прямо как хитмэн после дела.

"Тебе виднее, конечно", — хотелось ляпнуть мне, но я лишь отодвинул каплеобразное кресло, и присел.

— Могли бы в Макдональдс по дороге купить поесть, чтобы время не тратить, — пробурчал я, тыкая вилкой в длинный с золотистой корочкой кусочек бекона.

— Где? — голос Франко дрогнул от досады, что я не оценил его кулинарные способности. — Никогда не слышал такого названия. Это что — кафе? Ресторан?

А я замер над тарелкой. Надо быть таким идиотом! Первый Макдональдс откроется в Нью-Йорке лишь через двадцать лет. Молча положил в рот кусочек бекона, прожевал.

— Да, такое маленькое кафе. Не важно.

— Ну, здесь тоже неплохо. Конечно, Лиз лучше готовит, — Франко почесал задумчиво шею. — Стэн, ты себе щёку порезал. На, залепи, — оторвал от газеты кусочек и протянул мне.

"Какая трогательная забота", — с каким-то странным озлоблением подумал я. "Особенно, если учесть, что типографская краска делалась на основе ядовитого свинца". Но говорить этого я не стал. Карман жёг дневник, и мне хотелось вызывать итальянца на откровенный разговор, узнать всё об его отношениях с Лиз, со всеми интимными подробностями.

— Значит, так, — Франко стал серьёзен, даже хмур. — Установка такая. Доезжаем до банка, — он ударил ребром ладони по столу. — Ты входишь, достаёшь материалы. Уезжаем. И наконец — ждём, когда похитители выйдут на связь. Ну, а потом решим, что делать.

Почему этот итальянец распоряжается? Решает куда и с кем мне ехать? Да ещё записался ко мне в личные шофёры.

— Франко, я могу вызвать кэб.

— Можешь. Вполне. Но вот куда он тебя привезёт — это вопрос. Впрочем, тебе решать.

От великолепного на вкус крепкого кофе, сваренного Франко, отлегло от сердца, раздражение и злость отступили, или скорее притупились. И я уже ощущал неловкость, что так злобно накинулся на парня. Идиотская ревность.

— Да ладно, всё в порядке. Поехали.

Добраться до банка на пятой авеню оказалось не так-то просто. Как только проехали туннель Линкольна, тот самый, где Франко в моём ночном кошмаре обратился в дракона, тут же воткнулись в плотный ряд округлых задниц машин, в основном выкрашенных в жёлтый цвет — такси "Большого яблока". Правила уличного движения соблюдались здесь так же, как в Москве. Вернее, не так. Кажется, никто никаких правил не соблюдал, а дорожные знаки попадались только с рекламой или названием улиц. Прохожие лезли на мостовую в любом месте, без страха и стеснения. Если Хэнк, то есть фотограф Генри Нельсон, когда мы с ним ехали в редакцию "Новое время", вёл машину со стоическим равнодушием святого мученика. То Франко нордическим характером Хэнка не обладал и в выражениях не стеснялся. Экспрессивные ругательства, итальянские вперемежку с англоязычными, вырывались у него с завидным постоянством. Чаще всего я слышал, как он бурчал: "bastardo" (ублюдок), "putana" (сука), "scemo" (чмо).

Когда мы проезжали мимо отеля "New Yorker", нам наперерез выскочил белоснежный "шеви" кабриолет и Франко так резко нажал на тормоз, что завизжали шины, а я едва не впечатался носом в панель управления.

— Baciami il culo, bastardo! Ciucciami il cazzo, culone! Figlio di putana! *

Франко, багровый от злости, высунулся из машины и погрозил кулаком. И долго не мог успокоиться, дышал тяжело, со всхлипом, желваки ходили под кожей. Так что на миг я испугался, как бы итальянец в следующий раз не вытащил бы пушку и не перестрелял бы всех, кто посмел подрезать его.

И словно оправдывая мои опасения, хлопнув дверью, он выскочил из машины. Но вернулся через пару минут с блоком сигарет и злобно стал сдирать обёртку. Выпустив облачко мерзопакостного дыма, откинулся на сидение, и машина на удивление мягко тронулась с места.

— Извини, Стэн, эти ублюдки когда-нибудь доконают меня, — пробормотал он, пристраиваясь к очередному хвосту.

— Ничего-ничего, я понимаю, — сказал я совершенно искренне.

Слева выросла увенчанная высоким шпилем величественная стела самого высокого в мире небоскрёба того времени — Эмпайер-стейт билдинг, и мы свернули на пятую авеню и, лавируя между такси, легковушек и автобусов, добрались до цели нашего путешествия.

Франко припарковал свой "форд" в переулке, откуда прекрасно просматривался вход в банк, украшенный портиком с колоннами из тёмно-серого мрамора.

Помещение встретило меня прохладой, и заставило на миг замереть в благоговейном восхищении. Массивные стойки, отделанные резным красным деревом, высокий потолок поддерживали колоны из изумрудного камня под малахит, пол, выложенный розовато-серым мрамором. Хотя решётки, скрывавшие сотрудников, неприятно напомнили о камере в тюрьме Синг Синг, правда, выглядели не в пример изящнее.

Ко мне тут подскочил служащий, полноватый мужчина невысокого роста с сильными залысинами, одетый в старомодный костюм-тройку. Из жилетного кармана виднелся краешек брегета с изящной резьбой, а цепочка из тускло-серого металла цеплялась за третью снизу пуговицу. Мужчина подобострастно поинтересовался, может ли он чем-то помочь мне.

На слабых в коленях ногах, я проследовал за ним по коридору. С тихим скрипом отъехала очередная решётка, вызвав холодящие душу воспоминания, как я шёл по зелёному линолеуму в "танцевальный зал" Синг Синг, там, где по кругу были расположены шесть камер смертников.

И вот, наконец, отворилась тяжёлая круглая дверь толщиной в метр, явив ровный строй банковских ячеек, выкрашенных светло-серой эмалью. С замиранием сердца я вытащил ключ, который дал мне Франко, и отпер ящик.

— Когда вы закончите, — чуть склонив голову, вежливо, даже подобострастно проговорил мужчина. — Нажмите, вот эту кнопку.

Когда он вышел, и закрыл решётку, я прикрыл глаза, вдохнул воздуха, на миг задержал в лёгких и выдохнул. Открыл тяжёлую дверцу ящика и не удержался, присвистнул.

Документов Стэнли собрал много: пухлый скрэпбук — альбом с газетными и журнальными вырезками, фотографиями. Плюс дюжина папок, записные книжки. Настоящее сокровище. И я не мог просто так отдать это бандитам. Даже ради Лиз. Но как сделать копию? Единственная возможность — перефотографировать. И надо успеть это сделать!

Так, а это что такое? Здоровенная тетрадь в картонном переплёте, такая раньше называлась гроссбухом. Коричневые рыхлые страницы аккуратно исписаны странными закорючками. Проклятье! Похоже, Стэнли записывал самую важную информацию каким-то секретным кодом. Но где найти ключ к нему?

Я бережно уложил материалы в портфель, и нажал кнопку. Тишина. Подергал решетку — никакой реакции. Еще раз вдавил красный выпуклый кружок. Зараза! Неужели обо мне забыли? Походил по хранилищу, и вновь вернулся к столу, пытаясь сосредоточиться, мучительно соображая, к кому бы я мог обратиться за расшифровкой записей Стэнли в этом странном и чуждом мире.

Странный шум, что шёл из глубины коридора, отвлек от мыслей. Тяжелые шаги. Пара резких, отрывистых фраз. Я выглянул и замер, бросило в жар, а по позвоночнику пробежал колючий холодок.

Двое дюжих парней тащили того самого полноватого банковского служащего, который открывал мне хранилище. На головах у бандитов было надето что-то похожее на полупрозрачные капюшоны, скрывавшие лица. Приглядевшись, я понял, что это женские нейлоновые чулки. Сбоку даже виднелся шов.

Везет мне, как утопленнику. Именно в тот день, когда я пришёл в банк за материалами, за которыми так долго охотился, сюда нагрянули грабители.

Я едва успел юркнуть за широкий стол, примостившийся у стены, как тяжелые шаги приблизились и затихли, а грубый голос с сильным акцентом пролаял совсем рядом:

— Открывай! Быстро!

— Не убивайте меня, пожалуйста, — жалобно блеял мужчина. — Я всё сделаю.

— Давай-давай, — включился второй бандит. — Будешь нас слушаться — не убьем. Нужен ты нам, — он хихикнул совсем по-мальчишески.

Раздался лязг отошедшей решетки. Я чуть высунулся из-за стола и попытался разглядеть грабителей. Один был худой и тощий, с узкими плечами, скорее молодой парень. Сквозь натянутый на голову чулок топорщились большие уши. Второй — верзила, плечистый, сутулый из-за своего огромного роста. Длинные руки делали его похожим на орангутанга. И что-то в груди сжалось. И голос, и эта внешность кого-то мне напомнили. Того, с кем встречаться мне совсем хотелось.

Липкий страх пополз по спине, сошёлся в солнечном сплетении и копчике. Но я попытался успокоить себя тем, что здесь мне пока ничего не угрожает. Даже, если они найдут меня, то не убьют. Какой в этом смысл? Грабеж — одно дело, а за убийство в Нью-Йорке полагалось знакомство со "стариной Спарки".

Грабители начали шумно, без всякого стеснения шуровать в хранилище. Видно громила с легкостью раскупоривал банковские ячейки. А второй вытаскивал содержимое, сваливая на пол.

— Ого, таки золотишко, — послышался ликующий голос пацана. — Царские червонцы!

Он заливисто рассмеялся.

— Фу, жарко здесь, — буркнул хмуро второй, совсем не разделяя радости напарника.

Чёрт возьми! Они говорили по-русски! И с таким заметным южным акцентом, который выдаёт всегда коренного жителя Одессы.

— Ты чего? Он же теперь тебя узнает!

— Да и хер с ним!

— Я не выдам вас, не выдам, — промычал несчастный служащий. — Пожалуйста!

— Дивись, вiн теж по-росiйськи розумiє! — окрысился верзила.

Оглушительно и резко прозвучал выстрел. Вслед ему — едва слышный стон и звук мягко упавшего тела. Остро запахло порохом.

Звук шагов стал нарастать. Кто-то остановился совсем рядом со столом. Грохот вываливаемого на стол оружия. Туда же полетел чулок.