1. Морские короли. Дороги судеб

Глядя в белые от ужаса и ненависти глаза пленного, Массимо улыбался. Месть не была сладкой, но она была необходимой. Возносящий Ирет был полностью прав, это ведь не ради мести именно за Маришку. В основном — за нее, но...

Если бы кто-то отомстил за его племяшку, разве Массимо не был бы доволен?

Да еще как!

А потому...

Во имя Ардена!

Допрос и последующая расправа были жестокими, грязными, мерзкими, но необходимыми. Иногда язву выжигают каленым железом, иногда вырезают ножом, а иногда все вместе. И Массимо считал, что сделал все правильно.

Замарать руки?

Ну что ж. Кто-то должен принимать и этот груз. А он справится. На войне он убивал таких же наемников, каким был сам, просто за то, что те выбрали иную сторону. Но это, возможно, были хорошие люди.

На войне.

А здесь и сейчас, в мирное время, он убил подлецов.

И не жалел об этом ни на миг. Подлецы же!

Океан чище будет! Жаль другого — слишком легко они умерли. Вот если бы можно было каждого — по два раза!

* * *

Утро застало Массимо уже в пути. Отдохнувший за ночь мерин мирно перебирал копытами по дороге, в кармане позвякивала полученная от жреца мелочь, солнышко било прямо в лицо, а Массимо чувствовал себя непривычно довольным.

Куда он движется?

А, не все ли равно? Может, стоит попутешествовать? Ему всегда хотелось побывать в Тавальене, например. Все же хорошее дело сделал, можно и помолиться съездить. По пути подрабатывать, чтобы денег много не потратить на дорогу, никуда не спешить...

В родной город он уже не вернется. Разве что письма будет писать Шернату. А где осесть...

Массимо с удовольствием спрыгнул с коня и потянулся. Может, подремать в кустах, а потом поехать дальше? Ночь-то выдалась бессонная, хлопотная.

Можно и так. Не все ж он перезабыл?

Бродяжья кровь властно пела в жилах.

Не так уж Массимо и стар, всего полвека разменял, а это еще не старость. Семьей обзавестись — и то еще не поздно.

А что?

Побродить по миру годок-другой чтобы вспомнить, деньжат приработать, а потом, вовсе уж на склоне лет, обзавестись своим дельцем, или таверну где открыть, детей нарожать...

Он еще об этом подумает.

И о словах возносящего — тоже.

Массимо привычными движениями заводил коня в лесок, отводил ветки с пути, разыскивая подходящую поляну чтобы с дороги ни видно, ни слышно не было. Чтобы даже случайно не наткнулись.

Вот, вроде уютное местечко.

Расседлать коня, привязать так, чтобы пастись мог, а сам Массимо увернулся в плащ, улегся под деревом — и мгновенно уснул, чутко, даже сквозь самый глубокий сон отмечая окружающие звуки. Конскую переступь по поляне, птичий щебет, шорох листьев...

Все было спокойно, Массимо спал и совесть его не мучила. И тени погибших тоже не преследовали. Он исполнил свой долг.

* * *

Тимус Шернат стоял в толпе людей и смотрел, как убивается над телом своего среднего сына градоправитель.

Выколотые глаза, отрезанный язык — надоел под конец со своими воплями, вот у Массимо рука и не дрогнула, вспоротый живот...

А главное — табличка на груди.

Слуга Ириона.

Градоправитель рыдал, его жену уже унесли с площади, а настроения в толпе колебались от осуждения до одобрения.

— Жестоко так-то...

— А поделом твари! Небось, не твоих дочерей убивали?

— Мать жалко...

— Ты тех матерей пожалей, которых этот гад осиротил...

Тимус молчал, только усмехался. Ему почему-то казалось, что все еще не закончено.

И верно.

Тело мужчины унесли с площади, градоправитель выпрямился.

— Я найду, кто это сделал! Кровью умоются! Стража!!!

— Остановись, дитя Ардена.

На площадь вступил возносящий Ирет.

— Остановись, ибо придется тебе раскаяться в этих словах. Ты сейчас хочешь воздать злом за добро!

От такого заявления умолкли даже голуби на крышах. Градоправитель повернулся к возносящему, но сказать ничего не успел.

— Мне ведомо, что твое чадо творило зло во славу Ириона! Врага рода человеческого. Кто бы ни наказал его — человек совершил благое и правильное дело, и карать за это не след! Именем Храма прошу не преследовать того, кто восстановил справедливость!

Градоправитель задохнулся от гнева, но сказать ничего не успел.

Из-за спины возносящего выдвинулись четверо рыцарей в белых плащах со знаком ордена — змеем, завязанным узлом.

— А еще, сын моря, нам хотелось бы побеседовать с тобой о твоем сыне. Как он стал творить сии непотребства? — нарочито мягко поинтересовался один из них. Голубая оторочка на его плаще указывала на рыцаря более высокого ранга.

Градоправитель побледнел, огляделся по сторонам, но куда там! Стражники не стали бы препятствием для змееборцев. Тем более — ирионопоклонники. Это уж точно дело Храма, вот и пусть разбираются.

Рыцарь обвел взглядом площадь.

— Обещаю, если кто и остался из служителей змея, мы обязательно их найдем.

Градоправитель побледнел, понимая, что вряд ли выйдет из подвалов Храма.

Толпа оценила угрозу и принялась рассасываться.

Шернат тоже отправился прочь с площади. Что хотел, он получил — и теперь ухмылялся в бороду.

Никто ничего не найдет, да и искать не станет. Массимо далеко отсюда, его к этому делу не привяжут, а градоправитель...

А градоправитель скоро будет новый, чует его сердце. И это — правильно.

Семейство Даверт.

Вальера мирно вышивала розы. Приятно вот так, посидеть в тишине, во внутреннем дворике, передохнуть на минуту, и заняться вышивкой. Пусть даже и не слишком интересное занятие, но благородная дама должна вышивать.

Обязана.

И лучше — что-нибудь сентиментальное, цветочное, орнаменты, подойдут и морские мотивы, но море Вальера не любила. Почему?

Она и сама не знала. Просто море пугало ее до истерики, до безумия, до крика, при виде сине-зеленого пространства ей хотелось развернуться и бежать, что есть сил. Спрятаться и не вспоминать о его существовании.

Один раз Эттан решил доставить удовольствие любовнице, вывезя ее с детьми в замок на взморье. Дети были счастливы. С утра до ночи трое сыновей пропадали на побережье, Лусия тоже полюбила гулять по пляжу, выискивая красивые раковины и обточенные морем камушки, а вот Вальера...

Эттан — и тот отдыхал, купался в море и почти не думал об интригах, а Вальеру всю колотило от страха. Ночами она просыпалась от шума моря и долго лежала, не в силах заснуть.

Чего ей стоило не показывать свой страх мужу — знала только она. Она отговаривалась, что от морской воды кожа шершавая и липкая, что песок забивается в туфельки и натирает ей ноги, что от криков чаек болит голова, а водоросли гниют и мерзко воняют...

Эттан верил, а Вальера считала дни до отъезда.

С тех пор ее так и не удалось заманить к морю.

Вспоминалась поездка не часто, но всегда к каким-нибудь неприятностям. Вот и сейчас...

Эттан?

И что могло принести его домой посреди бела дня?

Вальера на миг прикрыла глаза, возвращая на лицо нужное выражение, а потом вскочила и поспешила навстречу любовнику и отцу ее детей. Не супругу. Супругом ее он теперь никогда не станет — увы.

— Мой дорогой! О, Эттан!

Эттан одарил женщину небрежным поцелуем в щеку.

Вальера ему нравилась. Она была умна, красива, она родила ему детей и воспитала их так, как надо, она была — его. И трофеем, которого он долго добивался, и собственностью... ему было чем гордиться.

Когда молоденькая тогда тьерина Тессани согласилась на свидание, он на крыльях летал. Даже статус Преотца доставил ему меньше удовольствия... возраст.

— Вэль. У меня хорошие новости.

— Какие же, монтьер?

— У меня есть брачное предложение для Лусии.

Вальера похолодела.

Она понимала, что рано или поздно дочь оторвут от нее, знала, что Эттан выдаст ее замуж за выгодного мужчину, но... Так рано! Так неожиданно!

— От кого, монтьер?

Эттан взглянул на побледневшее лицо своей любовницы, на мигом посеревшие губы — и внезапно смягчился. Все же мать...

— Да не волнуйся ты так. Это предложение от герцога Карста.

— Но герцог женат?

Это-то Вальера точно знала. Нельзя сказать, что она интересовалась жизнью высшего света — что толку, если тебя туда все равно не пустят, но знала.

— И у него есть сын, немногим старше Лу. Мирт Карстский. Вот его и решили женить.

Вальера вскинула брови.

— Монтьер, но почему — Лу?

— Потому что она — дочь Преотца. Читай, — Эттан протянул супруге письмо, которое доставил ему сегодня гонец из Карста.

Вальера взяла трубочку пергамента, аккуратно развернула, бросила беглый взгляд на печать — вроде бы все так, синий воск, печать с изображением дельфина — не подделка?

— Это действительно Карст, — подтвердил Эттан в ответ на ее взгляд. — Я-то знаю.

В самых изысканных выражениях герцог Карстский поздравлял Преотца с избранием и выражал надежду, что Эттан будет здравствовать еще долгие годы. Намекал на установление более тесных связей между Тавальеном и княжеством Карст и предлагал скрепить их родственными узами. Например, союзом старшего сына герцога и дочери Преотца. Разумеется, под это можно подписать несколько торговых договоров, снизить пошлины и договориться о военной взаимопомощи...

Вальера послушно прочитала письмо до конца — и опять посмотрела на мужа.

— Но почему — Лу?

— А что тебе непонятно? — удивился Эттан. — Она моя дочь!

— Незаконная Даверт — и герцог Карста? Монтьер, это несопоставимые величины!

Вальера знала, о чем говорила. Даже она, вполне законная Тессани, не была бы подходящей парой для Карста. Древность рода, чистота крови — вот что имело значение для этих ублюдков. Старинные герцогские рода и так были безумно богаты, это все знали, вот они и могли себе позволить перебирать девушками.

Вальера помнила, как она, совсем еще юная девчонка, оказалась на балу, на котором присутствовал герцог Атрей. Помнила и насмешливый взгляд, который скользнул по девушке. Не по ее платью — перешитому из материнского, нет, ее бедность Атрея не интересовала. Но род Тессани он знал.

Знал, как этот род гордится своим прошлым, знал, от кого вел начало этот род. Он сам об этом сказал.

Вальера поспешно отогнала недобрые мысли.

Атрея здесь нет, уже и не будет — умер две зимы назад. А Карст не знает. Но зачем ему этот союз?

— Дочь Преотца и знатной дамы из рода Тессани. Разве мало?

Эттан тоже знал, от кого вела свой род Вальера. Проговорилась по глупости.

— Не знаю, монтьер. Мне не нравится это предложение.

— Зато оно нравится мне. Я думаю, что дам согласие на брак.

— Монтьер! Но Лу еще так молода!

— Ей уже пятнадцать, в этом возрасте вы уже выходили в свет, — безжалостно напомнил Эттан.

Вальера прикусила губу.

Ну да.

Выходила в свет, читай — продала себя первый раз. А что делать?

У нее не было ничего. Ни денег, ни связей, ни-че-го! Пьяница-отец, больная мать, никакого приданого, может, кто-то и женился бы на ней, презрев родительские запреты, а может и нет. И вообще — она Тессани!

Вальера справедливо решила, что замуж за абы кого — уж лучше ни за кого и принялась искать покровителя. Продать себя по высшей ставке проще всего, тут главное не продешевить — и ей все удалось. Первым ее покровителем стал граф Тарвей, от него у прелестницы остались дом в Тавальене, где спокойно дожила свои дни мать Вальеры, осталась кругленькая сумма в золоте и драгоценностях и скинутый плод — Вальера не хотела ребенка и знала, как от него избавиться.

Женщина могла бы доживать век спокойно, выйти замуж за кого-то безденежного или безземельного, но вместо этого, расставшись с графом, стала искать дальше. До Эттана у нее было три покровителя.

Даверт никогда не спрашивал и не ограничивал свою любовницу, но сильно подозревал, что она сможет прожить и без него. Долго и безбедно.

— Я выходила по необходимости, — Вальера посмотрела на Преотца. — У Лу нет такой нужды, как у меня. Может быть, помолвка? На год? А потом свадьба?

Эттан задумался.

— Она дочь Преотца, а не трактирная девка! Это там — встретились, поженились, переспали, — Вальера умоляюще вцепилась в рукав супруга. — Вы же понимаете, монтьер, что Лу — незаконная дочь. С нее спрос больше. Я могла позволить себе отступить от правил, но Лу — не может. Да, этой мой грех, но нести его нам обеим!

Эттан вздохнул.

Несмотря на все свои многочисленные недостатки, Вальеру он любил. Пусть иногда и бывал с ней жесток и груб, пусть часто не считался с ее мнением, но любил. Как уж мог. Как умел. И дочери тоже не желал зла.

— Хорошо, дорогая. Я напишу герцогу. Сначала помолвка — год. Потом свадьба. Но рассчитывайте на полгода, не больше, мы не можем позволить себе упустить такую выгодную партию.

Вальера просияла и бросилась на шею преотцу.

— Благодарю вас, монтьер! Вы лучший из отцов!

— Преотцов, — насмешливо поправил Эттан, обнимая до сих пор очаровательную женщину.

И потому не увидел расчетливое выражение на лице женщины. Уж за это-то время она узнает все, что может о семье Карстов! Даже то, чего они и сами не знают!

Не отдавать же дочь неизвестно куда и кому?

* * *

Письмо Эттана вовсе не обрадовало предстоящего Эльнора. Мужчина рассчитывал, что под влиянием момента Эттан ухватится за лестное предложение двумя руками. А годичный срок помолвки — это плохо. Это ни к чему.

За это время Эттан может узнать кое-что нелестное о семье Карстов. Вряд ли тогда он откажется от помолвки, но и 'приятной' неожиданности уже не получится. А хотелось-то иного...

И что теперь делать?

Хотя на этот вопрос у Эльнора был ответ.

Отправить письмо — первое.

Заняться Эрико Давертом — второе. И он уже знал, как это будет, и кто это будет. Письмо уже улетело, теперь оставалось ждать приезда нужного человека.

Глава 8.

Интриги о любви.

Нельзя сказать, что Алаис понравилась столица Сенаорита. Так... среднее что-то между старым Парижем и старой Прагой по архитектуре. Деревянных домов почти нет, все из камня, стрельчатые окна, покатые крыши с острыми коньками, вспарывающими небо, узкие улицы, камень мостовых под копытами коней, серый камень, рыжеватый камень, белый камень...

Алаис почувствовала себя почти как дома. Многоэтажек не хватало, а так — все вполне по моде двадцатого века. Минимум зелени, максимум камня.

Большое отличие от средневековья было в другом. Не было куч мусора рядом с городом. Никто не сливал рядом нечистоты, более того, почти не видно было крыс — даже если и шмыгнет одна-другая через дорогу, то быстро и осторожно.

Конечно, попахивало.

Но жить и дышать было возможно.

Потом уже Алаис узнала, что все нечистоты вывозят из города и сваливают в ямах-селитряницах. Земля в Сенаорите не слишком богатая, родит плохо, ухаживать за ней надо постоянно, так что приятное соединяется с полезным. И удобрения, и относительная чистота. Так делается еще со времени Королей и это считается правильным.