Наследие ван Аленов. Книга 4

Блисс бродила вдоль полок, время от времени снимая с них какую-нибудь сумочку, чтобы рассмотреть. Она подумала, что четыреста долларов — это все равно слишком дорого для сумки. И они это называют распродажей образцов? Тут ей попалось на глаза платье — одно из тех кукольных платьев, которые выглядят такими миленькими во время рекламной кампании. Фиолетовое с желтыми цветами. Девушка сняла его с вешалки.

Когда вошла Шайлер, в своем обычном многослойном наряде, но такая же неземная и прекрасная, как всегда, Блисс заметила зависть в глазах всех этих модниц и исполнилась гордости и счастья. При виде Шайлер Блисс вспомнила, что она не какая-то древняя уродина, проклятая... что вообще-то в этой жизни ей всего шестнадцать лет и никто, никто тут не поймет, через что ей довелось пройти...

Кроме этой девушки в сером плаще спортивного покроя и черном свитере.

— Блисс! О господи! Господи! — Вскричала Шайлер, и вскоре они уже обнимались, крепко прижавшись друг к другу.

По щекам их текли слезы.

Девушки учинили небольшой переполох, но прочие покупательницы отвернулись и постарались сделать вид, будто вовсе они и не глазеют ни на кого.

— А нам обязательно оставаться здесь? — Спросила Шайлер, с любопытством взглянув на Блисс. — Ты собираешься купить это платье?

— Может... А что? Оно тебе не нравится? Но нет, то есть да, то есть нам лучше остаться здесь... но я думаю, найдем какое-нибудь место, где мы сможем поговорить, — сказала Блисс, увлекая Шайлер в коридор, а оттуда — в маленькую прихожую.

Они уселись рядом, все еще продолжая держаться друг за дружку. Блисс заметила, что Шайлер очень похудела.

— Когда я услыхала, что вам пришлось бежать, я ужасно за вас беспокоилась. Что случилось?

Шайлер принялась рассказывать про расследование и все, что произошло потом, а Блисс слушала. И все отчетливее понимала, какой опасности она подвергает Шайлер. Форсайт даже без титула фактически управлял Советом. Блисс чувствовала, что за всем этим стоит Посетитель. Но какое ему дело до того, что случилось с Шайлер ван Ален?

— Я видела Оливера в школе, но нам не представилось случая поговорить, — сказала Блисс.

Их встреча вышла какой-то неловкой. Блисс подумалось, что они с Оливером — сводные друзья. Без Шайлер у них было не очень много общего.

— Было очень странно увидеть его без тебя. Вы же всегда были неразлучны.

— Я знаю, — отозвалась Шайлер, сцепив большие пальцы. — Так было надо. Если Совет узнает, что я вернулась...

Блисс кивнула. Форсайт спрашивал ее, не связывалась ли с ней Шайлер, а значит, Совет все еще интересовался ее местонахождением. Конечно же, Блисс ничего ему не сказала. Шайлер была совершенно права, что пряталась. Но у Блисс возникло ощущение, что Оливера и Шайлер вынуждает держаться врозь не только страх перед Советом. Блисс когда-то надеялась, что Шайлер будет счастлива с Оливером, но дружба — это одно, а любовь — совсем другое. Греки были правы.

— Ты видела Джека? — Спросила она.

— Да. — Шайлер заколебалась. — Все в порядке. Мы... у нас... между нами все кончено.

Она вскинула голову и посмотрела Блисс в глаза.

— Я рада это слышать, — мягко произнесла Блисс.

Двойняшки Форс в конце концов собрались заключить узы, и Блисс вполне представляла, какую боль это должно было причинять подруге. Мими даже попросила Блисс быть одной из ее подружек — совершенно неожиданно, потому что они уже давно практически не разговаривали. Блисс из вежливости согласилась.

— А ты?.. Я... Мне очень жаль, что мы так и не поговорили о том, что случилось с Диланом. Я представляю, как ужасно... — Голос Шайлер дрогнул, и глаза подозрительно заблестели. — Мне правда страшно жаль, что меня не было рядом с тобой в такой момент. Мне не хотелось, чтобы ты оказалась одна, но у меня не было особого выбора.

— Ничего. Со мной все в порядке. Я так по вам скучала. Я... ну, можно сказать, двинулась крышей на этом, — призналась Блисс. Знакомый голос произнес у нее в сознании: "Передай ей привет от меня", — и Блисс невольно улыбнулась. — Как бы то ни было, иногда у меня такое чувство, будто он до сих пор со мной.

— Он всегда будет с тобой, — сказала Шайлер, схватив и крепко сжав руку Блисс.

Блисс придвинулась, чтобы можно было говорить более задушевно. Она чувствовала приближение темноты — ощущение сродни тому, которое возникает, когда добираешься до вершины на русских горках. Когда зависаешь над бездной за миг до того, как ринуться вниз.

— Слушай, Скай, мне нужно тебе кое-что рассказать. Со мной что-то неладное. Я не могу много говорить об этом, или из-за этого неладного ты тоже окажешься в опасности. Но я выбрала этот курс... "Древние цивилизации"... и я читала про Рим... и я начала вспоминать кое-что, всякие вещи, которые произошли в прошлом, и я думаю, это может...

Девушка уже готова была произнести: "Это может произойти снова". Но ей так и не представилось возможности сделать это, потому что у Шайлер зазвонил айфон.

— Одну минутку. О господи, Блисс, прости, пожалуйста, но я должна ответить. Это звонят из маминой больницы, — сказала Шайлер, взглянув на номер. Она поднесла телефон к уху. — Алло? Да, это Шайлер ван Ален... Что? Простите? Да... да, конечно... Я сейчас буду!

— Что случилось? — Спросила Блисс.

— Моя мать... Она пришла в себя! Она зовет меня. Блисс, извини, мне нужно идти!

— Аллегра? Аллегра очнулась?! Шайлер! Погоди! Возьми меня с собой!

Но было поздно. Ее подруга исчезла — словно растворилась в воздухе.

ГЛАВА 49

МИМИ

За окном открывался вид на Гудзон. Над рекой вставало солнце. Мими накинула халат и спустила ноги с кровати — пойти полюбоваться к окну, там лучше видно. Или она просто так сказала ему. Мими пребывала в замешательстве. И ей это не нравилось.

Она похлопала по карманам халата, разыскивая сигареты, потом вспомнила, что бросила курить. Но оказалось, что жевать жвачку — это не то. Пришлось утешиться, в качестве замены побарабанив пальцами по стеклу. За стеклом небо было ослепительно красным и оранжевым; на горизонте смешивались воедино фиолетовая темнота и желтизна смога. Но Мими наскучили виды красивых восходов или даже закатов. Они казались ей стереотипными, банальными, предсказуемыми. Закат может нравиться всякому. Но она не всякий, она — Мими Форс.

— Возвращайся обратно.

Полуприглашение, полуприказ.

Девушка обернулась. Кингсли Мартин лежал на кровати, закинув руки за голову. Наглый мерзавец. Рио было ошибкой. Поток эмоций, захлестнувший Мими после того, как они подошли к хранителю вплотную — и не успели...Они с Кингсли случайно встретились вечером того дня в их гостинице. Ну что ж. Тут уж ничего не поделаешь. Сделанного не воротишь.

Она находилась вдали от дома и паршиво себя чувствовала. Но минувшую ночь ей оправдывать нечем. Ну ладно, после того как Кингсли поведал ей всю свою печальную и ужасную историю, разделил с ней бремя тайны, бар внизу закрылся, а потом все прочее казалось неминуемым. Секс один раз — это ошибка. Но два? Два — это уже тенденция. "Мандарин ориентал" была одной из любимых сетей гостиниц Мими, а их нью-йоркский отель оказался особенно хорош. Если бы только можно было убедить себя, что она зашла сюда полюбоваться видами!

— Ну? Я жду, — заявил вкрадчивый голос.

— Думаешь, что можешь распоряжаться мной? — Возмутилась Мими, отбросив волосы на спину отработанным движением, выглядящим благодаря ее длительным усилиям абсолютно естественным.

Она знала, что Кингсли нравится, как она забрасывает волосы назад, — он это находит соблазнительным.

— Я не думаю, я знаю.

Девушка придвинулась ближе.

— Ты кем себя воображаешь?

Кингсли лишь зевнул. Он дернул Мими за халат и наполовину стащил его с плеч, прежде чем девушка успела ему помешать.

— А что не так? — Поинтересовался он.

— У меня через две недели заключение уз — вот что не так! — Огрызнулась Мими, туго подпоясав халат.

Она спрашивала его той ночью в Рио, случалось ли такое между ними прежде. И снова спросила минувшей ночью. Если они действительно когда-либо были вместе... если... если... если... Конечно же, Кингсли отказался отвечать. На него просто никакого зла не хватало. Он посоветовал Мими выполнять упражнения и заниматься регрессией. Он дразнил ее, насмехался, а на вопрос отвечать отказался.

"Если такое случалось прежде, я могу себя простить, — подумала Мими. — Может, он — одна из моих слабостей. Может, он и есть моя слабость".

— Можно тебя кое о чем спросить? — Произнесла Мими, глядя, как Кингсли оделся и подошел к небольшому обеденному столу.

Он заказал в номер завтрак, достойный короля. Не просто обычную порцию яичницы с беконом. Здесь также наличествовали блюдо с морепродуктами, на льду, баночка икры, фигурно нарезанный хлеб для бутербродов, зубчики чеснока, сметана и нарезанный лук. В ведерке покрывалась испариной бутылка шампанского "Кристалл".

— Да о чем угодно, — отозвался Кингсли, захватил пальцами щепотку икры, отправил ее в рот и облизал пальцы.

Он заполнил свою тарелку едой, потом открыл шампанское и наполнил два бокала. Один он с улыбкой вручил Мими.

— Я серьезно. Мне не хочется, чтобы ты обиделся.

— Кто — я? — Изумился Кингсли.

Он уселся на диван, водрузил ноги на кофейный столик, а тарелку с завтраком примостил себе на колени.

— На чем... на чем живет Серебряная кровь? — Спросила Мими. — Ну, в смысле, помимо кофеина, сахара и креветок размером с твой кулак, — добавила девушка, наблюдая, как Кингсли ест. — Ну, то есть ты все еще исполняешь церемонию? В смысле — над людьми?

Кингсли покачал головой. Он обмакнул креветку в коктейльный соус и заметно помрачнел.

— Нет. — Он откусил кусочек. — Нет, дорогая. Для тех, кто пил бессмертную кровь, это уже не вариант. Боюсь, для Кроатана единственная кровь, которая чего-то стоит, это кровь, текущая в твоих жилах.

Мими уселась на кровати напротив Кингсли, скрестив ноги, и изогнула шею.

— А ты когда-нибудь ощущаешь искушение?

Кингсли лениво улыбнулся.

— Постоянно.

— И что ты делаешь?

— А что тут сделаешь? Я не могу. Я дал слово соблюдать кодекс. Я живу в воздержании. Я по-прежнему могу есть пищу... и иногда она даже приятна на вкус.

Он пожал плечами и вытер пальцы о подол рубашки.

Мими чуть было не сказала ему, чтобы он так не делал, но притормозила — в конце концов, она ему не мамочка.

— Ты хочешь сказать, что не чувствуешь вкуса всего этого добра?

— Я пытаюсь.

— А как же все те жареные пирожки?.. — Удивилась Мими.

Ей вдруг стало жалко Кингсли. Он был бессмертен в истинном смысле слова. Для поддержания жизни ему не требовалось ничего. Какое одинокое и странное существование.

— Да, я знаю. — Кингсли рассмеялся, но глаза у него были печальные. — Я много ем, потому что способен чувствовать вкус лишь частицы того, что стоит передо мной. У меня бездонный аппетит, я из тех, кого невозможно насытить. — Кингсли подмигнул девушке. — В этом и заключается проклятие Серебряной крови.

— И ты еще говорил мне, что это я несерьезно отношусь к серьезным вещам! — Поддела его Мими.

— Ну, не без того. Мы с тобой во многом похожи, — отозвался Кингсли. Он поставил пустую тарелку и подошел к девушке. — И нам неплохо вместе? — Спросил он. — Ну признайся — клево же?

Он лизнул ее в шею, потом в ухо, потом нежно поцеловал спину и плечо. От его губ пахло шампанским.

Мими закрыла глаза.

Небольшое развлечение — вот что это такое. И не более. И для него, и для нее. Просто секс. Чисто физическое явление, исключительно ради удовольствия. Никаких чувств, никакой божественной связи, никакого небесного призвания... Просто развлечение. Ничего больше.

Кингсли продолжал целовать ее в шею — и вдруг Мими почувствовала, что он выпустил клыки и щекотно прикусывает ее кожу.

— Эй, ты что это делаешь? — Поинтересовалась девушка, ощущая страх, смешанный с возбуждением.

Ей никогда не доводилось оказаться на месте жертвы. На месте добычи. Кингсли был опасен. Исправившаяся Серебряная кровь. С тем же успехом его можно было бы назвать исправившимся доберманом.

— Тсс... это не больно... честное слово.

Он прикусил ее шею — совсем чуть-чуть, только чтобы она почувствовала, как его клыки пронзили кожу, — а потом слизнул каплю ее крови. Облизнул губы и улыбнулся Мими.

— Попробуй!

Мими пришла в ужас. Что он только что сделал? И теперь он хочет, чтобы она тоже это проделала?

— Нет.

Но Мими вынуждена была признать, что искушение сильно. Ей всегда было интересно — каково это. Почему Кроатан предпочитает это обычной церемонии.

— Давай. Ты не причинишь мне вреда. Уверяю тебя.

С Кингсли Мими чувствовала себя живой, раскованной, не стесненной условностями. Ну правда, какой тут вред? Просто прикосновение. Просто капля. Просто поддразнивание. Она не хотела пить его кровь, но внезапно ей до смерти захотелось ее попробовать.

Игра с огнем. Поднести руку к пламени и отдернуть прежде, чем обожжешься. Лезвие ножа, идущее между опасностью и развлечением. Русские горки. Выброс адреналина опьянял. Мими выпустила клыки и уткнулась лицом в шею Кингсли.

Солнце встало, заливая комнату светом. А Мими Форс переживала лучший момент своей жизни.

ГЛАВА 50

ШАЙЛЕР

Она переживала из-за того, что вот так бросила Блисс. Но сейчас она настолько была на взводе, что не могла думать ни о чем другом, кроме того, что та, с кем она всю жизнь мечтала поговорить, теперь очнулась. Она жива. Аллегра ван Ален жива. Она открыла глаза полчаса назад и позвала дочь.

Войдя в стеклянные двери Нью-Йоркской пресвитерианской больницы и направившись к лифту, на котором можно было добраться в отделение постоянного ухода, Шайлер попыталась вспомнить, сколько дней и ночей она провела, бродя по этим коридорам, освещенным лампами дневного света, пропахшим антисептиком и формалином, сколько раз она встречала здесь день рождения, День благодарения и Рождество, проходя мимо сочувственно улыбающихся медсестер и мимо заплаканных, встревоженных людей, толпящихся возле операционных.

Сколько раз?

Столько, что и не сосчитать. Столько, что и не перечислить. Здесь, в этом медцентре, прошло все ее детство. Горничная учила ее ходить и говорить, а Корделия оплачивала счета. Но у нее никогда не было матери. Не было того, кто пел бы ей песенки во время купания или целовал перед сном. Ей не от кого было хранить тайны, не с кем воевать за наряды, не с кем ссориться, хлопая дверью. У нее не было нормального чередования нежности и раздоров, бесконечного пути к близости матери и дочери.

У нее было только вот это.

— Как вы быстро добрались, — с улыбкой сказала ей дежурная медсестра. Она проводила Шайлер от ординаторской до частного крыла, в котором пребывали в оцепенении самые привилегированные и самые тяжелые коматозники Нью-Йорка. — Она вас ждет. Это чудо. Врачи просто не могут прийти в себя. — Медсестра понизила голос. — Говорят, о ней могут даже сообщить по телевизору!

Шайлер не знала, что и сказать. Она до сих пор не могла поверить в то, что это правда.