Как не везет попаданкам!

И это случилось! Немедленно развернув своего зверя к задержавшейся за деревом Лидии, я бросил взгляд на лицо жены. Что-то определенно случилось. Иначе откуда это странное выражение лица, эта боль в глубине ее глаз?

Что-то я упустил. Не слишком ли я самоуверен? Возможно, Хал прав? Тревога заставила передумать, надо вернуться назад. И желание Лидии отдохнуть в тишине шатра встретил с одобрением.

Мне требовалось время, чтобы вернуться в лес и понять, что же я почувствовал там. Жена будет под защитой. А позже, когда я вернусь, мы поговорим.

— Те самые воительницы? — предположил брат, когда мы, спустя некоторое время, слушали донесения лазутчиков. — Они же приблизились!

— Совсем немного, — качнул я головой. — И снова затаились. Нет, не их маневр я ощутил. Это было что-то другое. Словно холодом смертельным обдало, и время остановилось.

— Время? — Хал нахмурился. — Вот это скверно. А если Лидию выдернули в прошлое? Если она... вспомнила?

Мы переглянулись. Заклятие забвения по-прежнему довлело над тариль. Но оно бессильно, если память ей вернет кто-то более сильный. Талл!

— Брат! — Хал был непривычно угрюм. — Будь с ней осторожен.

Я кивнул. Если это обман — я желаю быть обманутым, если предательство — преданным. Впервые в жизни победа перестала быть самой желанной целью. Наоборот, я желал мира. И покоя.

— Я верю Лидии! Наблюдайте за отрядом жестокосердных. Если они двинутся вперед, сразу сообщите.

С этими словами отправился в свой шатер. Кто ждет меня там? Любящая подруга или коварный убийца? Я не знал.

Лидия сидела на кровати спиной ко мне, скрестив ноги, безвольно опущенные руки лежали на меховом покрывале. Я не скрывал шагов, но жена не обернулась, вообще никак не отреагировала на мое появление.

Словно была настолько погружена в свои думы, что не услышала шороха, но это для тариль исключено. Ее тело было совершенной машиной для убийства, рефлексы не позволили бы подобраться незаметно, я знал об этом лучше всех.

Но с той ночи в цитадели я стал воспринимать тариль иначе. Она, будучи воплощением идеала жестокосердных, стала для меня совершенно новым откровением. Любовью...

Я впервые узнал, как может сжиматься сердце от тревоги за кого-то родного. И я не готов был потерять это ощущение близкого и важного для себя существа рядом.

Но и ответственность за наш мир не исчезла. Как быть?

Когда я смотрел на тариль, видел сотни сражений. И каждое наполнено пытками, войной, болью, смертью. Я видел нас по щиколотку в крови, слышал нескончаемые крики в ушах, мольбы о помощи обреченных на смерть. Тариль, как и божественная сущность внутри нее, была монстром.

Но Лидия? Она явно далека от всего этого. И так должно оставаться всегда.

Неподвижность женщины мгновенно насторожила, инстинкты воина кричали: что-то случилось. Она была не похожа сама на себя, явно подавлена. Отчего так поникли ее плечи?

Стянув сапоги, подобрался к жене, оказавшись за ее спиной. Неспешно, но уверенно руки опустились на ее плечи, чуть сжимая их в безмолвном вопросе. Она, естественно, почувствовала его, как и мое дыхание, касающееся ее затылка. Но так и не шелохнулась.

— В чем причина твоей печали?

Шепнул совсем тихо, не желая спугнуть. Как странно, за несколько стремительных дней мы словно прожили вдвоем целую жизнь. Я чувствовал Лидию так, как если бы знал не одно столетие.

— Печали? — Она наконец-то откликнулась. Голос звучал едва слышно, безжизненно. — Нет, о печали речь не идет.

— Тогда в чем причина твоей грусти?

Отстегнув меч, отложил его на край ложа и бережно провел рукой по потрясающим волосам тариль. Но совсем не их красотой я был заворожен, скорее стремился теплом собственного прикосновения отогреть отчего-то замершую в напряжении душу.

Лидия наконец-то отреагировала на мое присутствие, медленно обернувшись. Я нашел ее взгляд, ища там ответ. Определенно, фокус в ее взоре отсутствовал. Она выглядела подавленной и такой... ранимой.

— Думала о том, что ты рассказал мне о жестокосердных, — пробормотала она, на миг поперхнувшись словами. — Раньше не получалось сесть и все спокойно обдумать, а вот сейчас...

— Не стоило оставлять тебя одну! — Я испытал облегчение. Причина грусти так проста. Это ведь свойственно женщинам, переживать о прошлом. Но мысль не вызвала раздражения. В сравнении с бесчувственной жестокостью тариль, именно эта живая способность сопереживать привлекала меня. Желание спасти Лидию лишь усилилось. — Я справлюсь с этой чумой!

— Да? — Взгляд ее прояснился, обретая четкость и остроту. — Ты должен!

— Как я после этого могу не победить? — улыбнулся с нарочитой бравадой, очень уж хотелось прогнать туман печали из ее глаз. Вдруг почувствовал, что говорю искренне, действительно хочу найти выход и для нее, и для мира.

— Спасибо. — Но ее взгляд словно молил о пощаде. Впрочем, Лидия опустила веки, скрывая свои чувства, чтобы тут же потянуться навстречу моим губам и шепнуть: — Люби меня!

Наши желания совпали. Я тоже жаждал забытья, возможности отвлечь ее, вытащиы из пучины чужого горя.

— Моя повелительница! — единственное, что шепнул, прежде чем наши губы встретились.

Мы оба отринули нежность почти сразу — нереально было обуздать кипевшую страсть. Через мгновение осторожность первого поцелуя сменилась огненной бурей.

Мы едва ли не сражались, желая покорить губы друг друга. И оба тяжело дышали, вынужденно отстранившись из-за нехватки воздуха.

Лидия, не отпуская моего взгляда, опустилась на спину, откровенно и порочно разводя в стороны колени.

— Сделай этот раз незабываемым, — с явным вызовом потребовала она.

Я зарычал. Настроение тариль оказалось под стать моему.

Слова Лидии насторожили, вызвав гнетущее ощущение в душе. Но я заставил себя прогнать непрошенную тревогу. Мы вдвоем, а значит, не время размышлять. Лучше действовать.

Я был готов использовать каждый миг пребывания вместе, чтобы укрепить нашу странную связь. К тому же вид, который предстал передо мной, серьезно путал мысли.

Тариль была так невыносимо прекрасна! Ее густые темные волосы небрежно разметались по искрящемуся меху покрывала. Взгляд блестел, выдавая лихорадочную жажду. Полные груди с красноречивым призывом к ласке вздымались вверх. Вершинки сосков умопомрачительно затвердели от сдерживаемого напряжения.

Лидия желала меня! Это вызвало прилив крови к чреслам, заставляя подрагивать мое тело. Мог ли я думать о чем-то, кроме обладания? С любой другой — да, безусловно. Но не с тариль. Если бы я не верил сердцу, согласился бы с братом — я околдован.

Ее повлажневшая плоть соблазнительно и фантастически вкусно открылась моему взгляду. Я уже знал ее вкус и аромат, поэтому нарастающее возбуждение стало неизбежным. В душе боролись две потребности: желание любоваться ею вечность и необходимость погрузиться в сладостные глубины ее лона.

Медленно облизнувшись, заметил расширившиеся зрачки Лидии. Она протяжно вздохнула, отчего ее полные груди колыхнулись. Я едва не рухнул поверх ее тела, сраженный резкой вспышкой боли — так мне захотелось уткнуться в них лицом и сосать, сосать, сосать, как вкуснейшее на свете лакомство.

Но еще больше меня манило ее лоно. Не имея сил сопротивляться порыву, сдернул штаны и опустился ниже, накрывая бархатистую плоть ртом. Желая пробовать, смаковать... Мой голод был сравним разве что с животной жадностью. И больше всего я жаждал доставить максимальное удовольствие своей любимой.

Все тревоги и сомнения мгновенно померкли рядом с неистовой потребностью прикасаться к ней, ощущать пульсацию возбужденного тела, обонять аромат ее нарастающей страсти. Разгон стал ошеломительным.

Лидия страстно застонала, шире раздвигая ноги. Ее пальцы с острыми ногтями скользнули в мою гриву, притягивая к себе еще крепче. Моя страстная душа-гостья наслаждалась!

И когда ее возможности удерживаться на самом краю иссякли, закричала:

— Ради этого стоило умирать!

Чувствуя, как сам поддаюсь безумию, не отрывал от ее плоти рта все мгновения, когда женское тело сотрясалось на пике удовольствия. Одна рука накрыла жаждущую прикосновений грудь, а вторая сжала собственную напряженную до предела пульсирующую плоть. Я ощущал боль оттого, что все еще не погрузил ее в тело Лидии.

Приласкав ее груди, потянулся к ним губами, желая заставить свою женщину мгновенно вновь наполниться желанием. Она просила незабываемую ночь? Она ее получит! Отчего-то мне больше всего сейчас хотелось дать ей то, что она желала.

Втянув в себя розовый сосок, принялся интенсивно посасывать его, вынуждая женское тело вздрагивать и выгибаться навстречу моему. Ладонь, с усилием очертив ее упругий живот, снова устремилась к бедрам.

Не раздумывая, окунулся в сладостную влагу ее желания, чтобы увлажнить крошечный бугорок сверху. Массируя его ритмичными и быстрыми движениями, услышал, каким прерывистым стало ее дыхание. Оно звучало для меня музыкой.

Сам сгорая от плотского голода и жажды обладания, понял, что медлить больше нет сил. И одним быстрым движением вошел в нее. Ее тело было более чем готово принять меня. На миг мы замерли, встретившись глазами. Так, словно обещали себе запомнить этот миг на веки.

Но сдерживаться дольше я не мог, слишком велика была потребность в движении, в удовольствии, что оно дарило. Лидия тоже ощущала этот голод — ее бедра рефлекторно подрагивали, стремясь податься мне навстречу, и обеспечить абсолютное проникновение.

Перехватив ее руки, стиснул их ладонью над головой жены. Так — я знал это — ее грудь будет подрагивать от каждого моего толчка, оставаясь абсолютно доступной моему рту. Мои глаза распахнулись шире, так оглушен я был этим зрелищем, едва первым же рывком проник в нее до предела.

Остановить меня... нас... не могло уже ничто. Крепко удерживая ее руки, я двигался в ней со всей силой. Лидия не искала сегодня нежности или упоительной страсти, я чувствовал, что ее сотрясает такая же остервенелая потребность выжать меня до предела. До капли забрать у меня все, что я способен отдать!

Мы оба были неутомимы сегодня. Как желающие в последний раз напиться воды под завязку. Принять столько, что тело выдержит с трудом. Но в голове было пусто — все сомнения отошли на второй план. Сейчас на ложе были женщина и мужчина, которые решили сделать эти часы самыми страстными, долгими, незабываемыми!

Сегодняшняя ночь принесла не один час неистовой страсти, когда, едва ощутив разрядку, мы вспыхивали желанием вновь, продолжая испытывать тела друг друга на прочность. Если бы я не знал о том, что Лидия уже носит нашего ребенка, не сомневался бы: эта ночь подарит нам его!

Часы, наполненные исступленным соитием, наслаждением на грани возможного и сокрушительной страстью, составили всю ночь. И только под утро, утолив неудержимую потребность друг в друге, мы позволили себе испытать и плавное, наполненное не силой, а чувственностью удовольствие.

Я двигался в ней неспешными ритмичными толчками, втягивая в себя губами ее грудь по очереди, и желая одного: еще раз заставить свою женщину испытать восторг разрядки. Лидия уже балансировала на грани.

Моя влажная от пота грудь скользила по ее соскам, все еще твердая плоть без устали погружалась в глубины ее лона. Лидия острыми ногтями впивалась в мои бедра, вряд ли сознавая это. Напряжение между нами, скручиваясь тугой пружиной, росло.

Всего миг, один толчок отделял нас от того, чтобы забиться в волнах удовлетворения. И в изнеможении упасть, раскинувшись рядом на ложе. Наши сердца бились в одном ритме совсем близко. Созвучно. Единственно верно.

Ночь стала беспощадной, неукротимой, незабываемой. Как агония.

Вздрогнув от странной мысли, повернулся к Лидии, перекатившись на бок. Искал ее взгляд, чтобы развеять необъяснимую тревогу. Но Лидия, поднявшись, подошла к столу.

Подхватив кубок, наполнила его вином из кувшина, на миг загородив его от меня собственным телом. Я любовался его женственными изгибами, вновь воскрешая в памяти недавние мгновения любви.

— Утоли жажду, мой воин! — Вернувшись, она протянула мне вино.

Вопреки давним убеждениям, я принял из ее рук кубок, жадно отхлебнул. Лидия не отступила, положив ладони мне на плечи, она с сосредоточенным видом провожала взглядом каждый глоток. Это было странным.

— Стой! — вдруг резко подалась она вперед, чуть не врезавшись лбом в металлический край чаши.

В недоумении отведя в сторону кубок, пристально посмотрел на жену: в чем дело? Она сглотнула, растерянно отведя взгляд.

— Дай мне половину, — протянув руки, обхватила прохладные металлические края. — Умираю от жажды.

Взгляд ее при этом был умоляющим. Каким-то виноватым и обреченным. Мое сердце сжалось. Сам не мог понять, откуда в душе возникло нежелание разделить с ней эту чарку вина?

Я же готов был отдать ей все, начиная от собственной империи, и заканчивая собственным сердцем. Руки словно налились свинцом, пальцы оцепенели, странный холод поселился в груди, медленно, но верно растекаясь по телу. Неужели...

— Дай! — Словно заклиная меня, Лидия вцепилась в кубок, яростно потянув его на себя.

— Нет. — Слово получилось едва различимым, губы не слушались меня, язык ощущался разбухшим и неповоротливым. Как и собственное тело. Даже осознав предательство, я не мог в него поверить и причинить вред ей и ребенку — все в моем замедляющемся с каждым ударом сердце протестовало против этого.

Ей удалось оторвать мои пальцы от кубка. Взгляд стал мутнеть, скрывая от меня происходящее, но я успел увидеть, как Лидия выпила остатки отравленного вина. До самого последнего глотка.

Это отозвалось в немеющем теле вспышкой обреченной боли. Не-е-ет! Но я не способен был помешать ей, безвольно обмякнув на ложе.

И еще успел почувствовать, как она легла рядом, тесно прижавшись ко мне. Как с трудом пробормотала:

— Им должно хватить времени использовать твою силу, прежде чем тариль переродится. Прости меня...

Дальше наступила темнота. Последнее, что я помню, — выворачивающее душу отчаяние. Почему нам было дано так мало времени, чтобы побыть вместе? Именно об этом я сожалел, а не о том, что не выполнил свой долг.

Глава 16

— Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!

Меньше всего я ожидала проснуться от диких воплей. Правду говоря, я вообще не ожидала, что проснусь. Все эти вопросы возникли в голове секунд за пять, пока мозг, уже смирившийся с собственной кончиной, пытался осознать очевидный факт: я жива. Или меня опять закинуло еще в чье-то тело?

Распахнув глаза и рывком дернувшись вверх, я почувствовала рядом аналогичное движение, предваренное изумленным хрипом.

Дох! Как? И он тоже жив?

Повернув голову, ошеломленно уставилась в такое же изумленное лицо четвертого по счету супруга. Что творилось в эти мгновения в душе? Казалось, на нас обрушилась вся боль, что за миг до гибели снедала сердца.

Можно ли, вырвав душу, спокойно вернуть ее назад и продолжать жить так, словно ничего не произошло? Нет! И сейчас, впившись друг в друга глазами, мы оба силились сделать вдох.