Дыхание в басовом ключе

— Так что ж ты мне сноба сватаешь? — я её не понимаю, честно.

— Да это я так, любя... — она снова задумалась. — Послушай, я не говорю, что он лучше Алека. Я Ала обожаю и, если честно, знаю намного лучше этого рокера-шмокера. И пока речь шла только о нем, я от всей души считала, что он для тебя хорошая партия.

— А теперь?

— А теперь я не уверена. Я просто не настолько близко знакома с Шесом, чтобы делать какие-то однозначные выводы. Но то, что я вижу... Короче, дай ему шанс? Присмотрись.

— Лена, я уже даю шанс Алеку. Ну, — поправилась я, — если он будет заинтересован, конечно. Не встречаться же мне с двумя одновременно! К тому же, Шес и не предлагал.

— Спорим, — хитро улыбнулась эта зараза, — что скоро предложит?

— Будем надеяться, что нет.

— Ну, на нет и суда нет! Я своё прокукарекала, а дальше жизнь сама всё расставит по местам. Слышишь? — она вдруг вскинула руку. — Ребята музыку включили. Пошли к ним!

Парни и правда включили музыку. Звучала "The Ocean" Поля ван Дайка, и хотя я и не особо его люблю, потянуло танцевать. И как во мне уживаются нежное чувство к классике и страсть к электронной музыке?

Пока я размышляла, поддаться ли порыву и, закрыв глаза и вскинув руки, закружиться по комнате, или же отложить до лучших времен, трек сменился, и я поняла, что танцевать придется. Это был "Весенний Дождь" Снежного, а устоять перед Его Величеством Королем Прогрессивного Транса я не могла никогда.

— Боже, я его обожаю! — заявила я, прикрывая глаза. — Шес, вот почему ты не можешь писать такую музыку, а не ваше это бух-бух-бух?

— Тебе нравится прогрессив-транс? — вскинул бровь Алек.

— Не то, что бы очень. Мне нравится конкретно Снежный.

— Фанатка? — продолжил допытываться он.

— Скорее, поклонница, — не люблю слово "фанат", от него веет теми девушками, что поджидали нас на выходе из гостиницы в день концерта. — Мне нравится музыка, которую он пишет, а все остальное не мое дело. Ну и, наверное, я горжусь тем, что он выходец из нашего города.

— Многие с тобой не согласятся, — опять влез Шес. — Неужели не интересно покопаться в белье идола?

— Это ты о себе?— съязвила я. — Спасибо, но нет. Я тебя и так буду каждый божий день видеть. Меня такой уровень приобщения к святому устраивает чуть более, чем полностью.

— Абыдно, детка, — протянул ударник и ткнул пальцем в сторону музыкального центра. — А вертушечник этот? Звезда, между прочим. Мы с ребятами по сравнению с ним в песочнице копаемся. Международное имя. Седьмое место в мировом рейтинге ди-джеев, кажется?

— Шестое, — поправил его Алек. Он тоже поклонник? Или фанат?

— Уже шестое? — удивился Шес. — И когда успел только... Сечешь, Витек? Шестое место в мировом списке. Неужели не интересно, что скрывается за мишурой славы и фанфарами?

— Господи, да что ты к нему прицепился? — не выдержала я. — Я тебе и так расскажу, что там скрывается. Простой питерский паренек, которого уже достала вся эта возня вокруг его персоны!

Шес подавился своим виски, Алек как-то странно хрюкнул, Романыч всхлипнул и одарил меня взглядом из серии "молчи дура, пока хуже не стало".

— Простой питерский паренек? — переспросил Шес. — Снежный — простой питерский паренек?

— Ну, а что такого?

— Витек, мы точно говорим об одном и том же человеке?

— Я говорю о человеке, написавшем это! — я снова указала на музыкальный центр.

— Тогда она говорит таки о Снежном, — поддакнул Алек, с трудом сдерживая рвущийся наружу смех. — Шес, это неправильная фанатка...

— Я не фанатка! — перебила я. — Ал, ну ладно Шес свихнулся уже на своей звездности. Но ты-то должен понимать, что местом в рейтинге и размерами фан-клуба человек не определяется! И, если мы уже говорим об этом ди-джее, прежде чем стать номером шесть, звездой, идолом и так далее по списку, он был, есть и будет каким-нибудь Сашей Беленьким!

— Почему Беленьким? — опешил блондин.

— Да это просто для примера. Часто же для псевдонима фамилию или имя переиначивают. Снежный-Белый... Да не важно, не об этом же речь.

— Я, вообще-то, Снегов, а не Беленький, — перебил меня Алек, сверкая смеющимися глазами. — И меня уже лет десять никто не называл простым питерским пареньком.

Глава 21

Сказать, что на следующий день я пребывала в сумбурных чувствах, это не сказать вообще ничего.

И такому своему состоянию я была обязана не только внезапным откровениям о личности Алека. Хотя, конечно, одного этого было уже достаточно, чтобы выбить из колеи далеко и надолго, заставляя вновь и вновь прокручивать в голове события вчерашнего вечера и мысленно биться головой о виртуальную стенку. Яду мне, яду! И побольше.

Однако, этим, без сомнения, крышесносящим откровением день мой не ограничивался.

С самого утра, ещё до летучки, я появилась в кабинете Тамары Ефимовны — нашей директрисы, — по банальному, но крайне неожиданному в моём случае поводу. Нужно было подписать заявление об увольнении. Ну, а как вы думали? Тут или рокеры или лицей.

Шес вчера довольно убедительно объяснил с помощью расписания репетиций, концертов и моих уроков, что совместить и то, и другое не получится. А простая арифметика позволила сделать выбор в пользу первого. Не сказать, чтобы уж совсем с легким сердцем — все же, халтурка эта лишь на три, от силы четыре месяца, а там придется опять искать работу. Но решение я уже приняла, так что пересекать этот мост буду, когда доберусь до него.

А пока что... Пока что надо уволиться. И сделать это как-то так, чтобы не заставили отрабатывать месяц, положенный по контракту. Вот с этой отработкой и была главная загвоздка.

— Это что? — директриса брезгливо подняла мое заявление за уголок.

— Заявление об уходе, — с непробиваемой миной Капитана Очевидность отрапортовала я.

— Да я вижу, — протянула Черных, внимательно рассматривая то меня, то бумажку, как будто сличая нас. — А с какого перепугу, Викуся?

— Э... По семейным обстоятельствам, Тамара Ефимовна. Вы подпишете?

— Каким таким обстоятельствам? — ничего пописывать она явно не торопилась. — Насколько мне известно, ваши, Виктория, семейные обстоятельства предполагают, что вы вцепитесь в эту работу руками и ногами . А вы вот, что надумали, — она снова приподняла несчастный листок. — Так что случилось?

— Я... Я бы не хотела это обсуждать, если можно, — попросила я. — Просто подпишите, пожалуйста.

— Даже так? — она внимательно рассматривала меня, словно выискивая что-то. — Ну, хозяин барин. Неволить не буду. Отработаете положенный месяц и можете быть свободны.

— Тамара Ефимовна... — как же выкрутиться? — А можно как-то без отработки?

— Виктория Владимировна, я понимаю, у вас обстоятельства, — она так язвительно выделила это "обстоятельства", что я тоже кое-что поняла — ей наплевать на них. — Но у вас, дорогая, есть ещё и контракт.

— Я знаю, но... Мне очень надо, правда! Ну, может, можно как-то договориться?

— Вика? — ее глаза подозрительно заблестели. — Милочка, вы мне что, взятку сейчас предлагаете?

— А надо?

Я правда не знала, что в таких случаях делают. И, если предлагают, то сколько? Моего гонорара вообще хватит? Соглашаясь вчера на предложение ударника, я как-то упустила из виду этот момент.

— Викуся... — начала Черных ехидно и вдруг осеклась, взглянув на меня. — Вика, — продолжила она уже мягче, — хотите чаю?

— Что?

— Я говорю, чаю хотите? Давайте, я заварю нам чай? А вы, деточка, пока соберетесь с мыслями и все мне расскажете. Хорошо?

Не знаю, что меня так выбило из колеи — внезапная смена тона, предложение почаевничать или ещё что-то, но я согласилась. И неожиданно для самой себя выдала этой мегере всё.

Сжимая в дрожащих руках чашку с горячим ромашковым чаем, который я, к слову, терпеть не могу, и с трудом сдерживая слёзы, я говорила. И не просто говорила, а изливала душу человеку, которого от все той же души презирала, можно даже сказать, ненавидела.

Я рассказывала о вещах, о которых и Романыч-то лишь догадывался. А кое о чем не ведал даже Олег. Про Кирилла. Про то, как бросил нас с Данечкой. Про то, как молодой и талантливой студентке, лучшей на потоке, пришлось оставить консерваторию и идти работать посудомойкой в кафе. Про то, как заболел, а потом и умер папа. Про долги. Про то, как правдами и неправдами удалось устроиться в лицей и терпеть день изо дня свою никчемность и безразличие ученикови преподавательского состава. Про то, что Олег с утра до ночи вкалывает на двух работах, а денег всё равно не хватает. Про чёртов велосипед. Про то, что брат в свои тридцать четыре года всё ещё не обзавелся семьёй, потому что боится оставить нас с Даней. Про Рельеф. Про Шеса. Про Ала. Про деньги...

Я выкладывала всё, не оставляя в тени ничего. Мне так давно хотелось вылить это на кого-то, высказаться, поделиться, переложить хотя бы частично эту ношу на чужие плечи. Честно сказать, я и не соображала, что и кому говорю, меня просто несло. Такая вот тихая истерика, если хотите.

— Деточка, — вздохнула Черных, когда я, наконец, замолчала, — почему вы носите всё это в себе?

— А с кем мне делиться, Тамара Ефимовна? С Олегом? Он и так всё знает. А чего не знает, того я и под страхом смертной казни ему не расскажу. С друзьями? Увольте, не хочу, чтобы меня жалели. И без того тошно!

— Знаете, Вика, — она отхлебнула уже остывший чай и поморщилась, — иногда надо, чтобы кто-то пожалел. Есть вещи, с которыми не стоит пытаться справиться в одиночку.

— Вы собрались меня жалеть? Не надо.

— Надо, деточка, надо... Только не примете вы этого от меня, ведь так?

— Не надо! — упрямо повторила я.

Единственное, что не давало скатываться в депрессию и истерику в последние годы, это уверенность всех вокруг в том, что я прекрасно справляюсь. Даже Олежек повелся на этот спектакль. Но, боги, кто бы знал, как я устала разыгрывать из себя Железную Леди! Как же я устала.

— Хорошо, — подозрительно легко согласилась директриса. — Тогда вернемся к твоему увольнению, — она вдруг отбросила в сторону офизиоз и перешла на "ты".

— Вы подпишите?

— Подпишу. Но, сначала ты меня внимательно выслушаешь. Договорились?

— Я слушаю.

— Это всё замечательно, Вика, и такую возможность заработать грех упускать. Но, ты подумала, что будет через три месяца? Опять пойдешь в посудомойки? Или ты забыла, как тяжело найти приличную работу с неоконченным высшим?

— Я всё понимаю...

— Да нет, не понимаешь! — перебила меня Черных. — Рубишь с плеча, как девчонка сопливая, ей Богу. Нет бы, прийти, посоветоваться.

— А вы можете мне что-то посоветовать?

— Виктория, а когда вы в последний раз в отпуске были? — огорошила меня директриса.

— Э... Никогда?

— Вот и я о том же, деточка. Почему бы вам не взять отпуск? До конца учебного года осталось три недели. Набежавших выходных вам как раз должно хватить. На время экзаменов возьмете по собственному желанию, я подпишу. Всё равно ваш предмет неаттестационный. А там и каникулы уже. До сентября вы со своими рокерами закончите, я надеюсь?

— Должна бы... — она мне помогает? Она? Мне? Я не верила происходящему.

— Вот и хорошо. Сделаем вид, что этого не было, — она скомкала и выбросила в урну моё заявление об уходе. — Подавайте на отпуск, и чтобы с завтрашнего дня и до сентября я вас, Викуся, здесь не видела!

Вот такие пироги.

Из ее кабинета я выходила в легком шоке, получив понимание и помощь от человека, от которого меньше всего их ожидала. Странно это было — разочароваться в ком-то наоборот. Она всегда была для меня средоточием чуть ли не всех бюрократических грехов: властная, самовлюблённая, не умеющая ценить, пользующаяся своим положением. А вот поди ж ты, оказалась нормальным человеком.

Уроков сегодня у меня не было. Я, принципе, и пришла только за расчетом. Поэтому следующим пунктом моего следования по коридорам родного лицея был подвал.

Да-да, не удивляйтесь — подвал. Потому как именно там находилась вотчина Егора, нашего сисадмина. Трепливая, себе на уме сволочь с глазами ангела и неисправимой страстью к сплетням, и, по совместительству, мой друг.

История становления нашей с ним дружбы больше напоминает бразильский сериал, чем реальные события.

Я начала работать в лицее намного позже его. К тому времени "белокурый ангелок Егорушка", как его все называли, уже успел укрепить свои позиции, завоевав всеобщую любовь, обожание и желание подкармливать домашними котлетами и шоколадом. К сожалению, а может, к счастью, мне никто не удосужился сообщить, что это исчадье Ада есть ангел во плоти, и относиться к нему стоит соответствующе. А потому при первой же пущенной сплетне по поводу себя любимой я устроила жуткий скандал, безошибочно вычислив источник и с потрохами разрушив его так тщательно создаваемую репутацию.

Дальше была война. Жестокая, силовая, из серии "пленных не брать". Я мстительно раскрывала так любимые им попытки грубо и жестко подшутить над сотрудниками, сообщая об оных всем желающим, и попутно вешая на него всё на свете, от пасмурной погоды в Японии до попытки военного переворота в Чили. И педантично добивалась того, чтобы парня либо уволили, либо он уволился сам.

Он же пускал обо мне сплетню за сплетней, неделями отказывался ремонтировать комп, который сам же и ломал, подделывал данные системы слежения за входом-выходом и учета рабочих часов. А однажды даже продырявил колесо в Ниве.

Собственно, с этого колеса и началась наша дружба.

Не помню, почему я задержалась в тот день, но факт, что уходила одной из последних. Ужасно торопилась, тоже не помню почему. Кажется, опаздывала забрать Даньку из яслей. Шел жуткий дождь. И тут это колесо... А я не то, что менять их не умею, у меня даже необходимых инструментов нет. А может, и есть, кто его разберет? Я же понятия не имею, что для этого надо.

И вот, стою я на абсолютно пустой парковке под проливным дождем и таращусь на спущенное колесо, не имея ни малейшего понятия, что делать. Сторож уже запер двери лицея и ушел на обход, поэтому даже вернуться в сухое помещение я не могу . Звоню Олегу — не отвечает. Звоню Ромке — в командировке, может объяснить по телефону, только чем это поможет, если руки не из того места? Звоню в службу эвакуации — говорят, ждите, через два часа будем. И тут финальным аккордом порыв ветра вырывает из рук зонт и уносит его к чертям собачим. Я поступила, как любая уважающая себя женщина, попавшая в затруднительную ситуацию. Села в лужу и начала плакать.

Я, вообще-то, плачу довольно редко, по большей части держу в себе. Но, возможно, именно из-за этого иногда срываюсь по сущим, в принципе, мелочам и рыдаю навзрыд над разбитой чашкой. Ромка считает меня истеричкой. А Ленка, благодаря своей поразительной интуиции прекрасно понимающая, откуда у всего этого ноги растут, уже не раз говорила, что дабы не плакать по мелочам, надо не бояться плакать по-крупному. Но кто ж её слушает? Мы же всех умнее, всех мудрее...

Ну вот, сижу я под дождем, прислонившись к боку своей Нивы, мерзну и рыдаю крокодильими слезами. И вдруг кто-то заслоняет меня от воды и ветра, поднимает из лужи, тащит куда-то и запихивает в прогретый салон чужой машины.