Звезды нового неба

-Что это за место? — я, наконец, восстановил контроль над своей речью.

-Южный хаб. Сердце нашей станции, — не без гордости объявил Малгер, — хотя, правильнее было бы считать сердцем реактор, а это тогда — ее мозг. Отсюда начиналось строительство поселения. Здесь сосредоточены все системы управления, жизнеобеспечения и энергоснабжения «Ньютона», а на самом нижнем конце он стыкуется с гравизоной.

Наша кабина плавно вплыла внутрь цилиндра и остановилась под сводами кольцеобразного зала, по периметру которого располагались посадочные площадки других лифтов, большая часть которых сейчас пустовала. Тут было явно оживленней, чем в тех секторах, откуда мы приехали. Люди то и дело проплывали мимо, спеша куда-то по своим делам и не обращая на нас никакого внимания. Дверь распахнулась, и Кадеста первой выскользнула наружу. Я последовал за ней и, схватившись за поручень, удивился уже в… не помню какой раз за сегодня, обнаружив, что сама Кадеста держится за этот же поручень своей босой ногой. И поразил меня не сам этот факт, а то, как она держалась.

Как-то раз я видел репортаж о девочке-инвалиде, лишившейся обеих рук. Ей сделали нейроуправляемые протезы, но к тому времени она так привыкла все делать ногами, что своей обновкой почти не пользовалась. Она одевалась, готовила, делала всю работу по дому при помощи одних только ног. Больше всего меня впечатлило, как она, делая уроки, писала в тетради, удерживая ручку пальцами ног. Так вот, никары со своими нижними конечностями управляются почти так же ловко.

Для человека, выросшего на Земле, и привыкшего ногами ходить, в невесомости они превращаются в бесполезный балласт, который приходится повсюду таскать за собой, да еще и тренировать постоянно. А вот у никаров, которые родились и всю жизнь провели в мире, где понятий «верх» и «низ» не существует, ноги превратились в еще одну пару полезных инструментов. Кожа на ступнях у них нежная, как у грудного младенца, они никогда не носят обуви и даже носков, и, как я понял, икроножные мышцы у них развиты куда лучше наших. И пусть их икры не такие сильные, но зато куда более разносторонние. Взять что-то, щелкнуть выключателем, зацепиться за тот же поручень — все это вполне можно сделать той конечностью, которая ближе, которой удобней.

Так что если я скажу, что Кадеста цеплялась ногой за трубу с ловкостью шимпанзе, хватающегося за ветку, то это, на самом деле, комплимент.

-Я как-то не ожидал, что у вас тут так… просторно, — признался я, оглядываясь по сторонам.

-Да, есть, где развернуться, — Малгер вопросительно приподнял бровь, — куда направимся?

-Сперва в гравизону, — девчонка указала рукой в сторону центральной колонны, вокруг которой обвивался коридор, — надо Олега разместить, да и перекусить было бы нелишне.

-Опять ты про еду! — возмутился ее спутник, — не завтракала что ли? Когда Олег проголодается, он сам скажет, не волнуйся за него. Пускай он сам за себя решает, — Малгер повернулся ко мне, — с чего бы ты хотел начать?

-Э-м-м-м… А что у вас есть?

-Реактор, оранжерея, центр управления, жилые отсеки, производственная зона, доки, обсерватория, спорткомплекс, детский парк… что еще?

-Гравизона, — недовольно буркнула Кадеста.

-Что-что, а твоя гравизона от нас никуда не денется, — не без раздражения парировал Малгер, — вы все равно сюда вечером вернетесь, тогда и посмотрите. Да и завтра у вас полдня еще будет. А вот мое время не резиновое, и тратить его на ожидание, пока вы там разместитесь, да еще и пообедаете, мне не с руки. Так что я предлагаю оставить вещи пока здесь — никуда они не денутся — и прямо сейчас отправиться на экскурсию. Есть возражения?

Против железной логики возражать всегда непросто, и Кадесте пришлось уступить, хотя недовольства своего она не скрывала. Я же в тот момент вообще ничего вокруг не замечал, совершенно ошалевший от нахлынувшего на меня желания посмотреть все, сразу и немедленно! Примерно такие чувства испытывает, наверное, ребенок, впервые в жизни оказавшийся в крупном парке развлечений. Там — пираты, тут — космос, из-за деревьев выглядывает скособоченная крыша дома с привидениями, и еще, и еще… Куда бежать, за что хвататься!? Я напрочь позабыл и о своей миссии и о лежащей на мне ответственности, будучи охвачен таким возбуждением, что у меня, кажется, даже начали подрагивать руки.

-Ну, начинать, как мне кажется, следует с начала, — нерешительно промямлил я, — так что, быть может… реактор?

-Вот видишь, Кади, — Малгер попытался похлопать снисходительно девушку по плечу, но она увернулась, — мужикам техническая начинка интереснее, чем внешнее оформление.

Он закрепил мой баул на стене рядом с лифтом при помощи пары эластичных жгутов, и мы вернулись в кабину. На объемной схеме станции была выбрана новая точка, расположенная в основании центрального, реакторного блока, после чего я еле успел ухватиться за поручень, и меня снова прижало к стене навалившимся ускорением.

На сей раз наше путешествие оказалось не столь долгим. Лифт сразу рванул вертикально вверх, прямо по радиальному тоннелю, ведущему к реакторной зоне. Впрочем, до самого центра мы не доехали, остановившись примерно на полпути, где нас встретил точно такой же кольцеобразный коридор, только безлюдный. Схожесть помещений была совершенно естественной, с учетом того, что станция строилась по возможности из однотипных стандартных элементов. Иногда только табличка с указанием текущего адреса позволяла понять, где именно ты находишься.

Памятуя о наставлениях Малгера, я отыскал соответствующую панель и выяснил, что мы прибыли на первое кольцо первого яруса, в сектор 45. Немного практики, и я смогу даже понимать, что именно означают эти цифры. Задрав голову, я охнул и был вынужден прикрыть глаза ладонью. В отличие от нижнего яруса, куда свет поступал, по всей видимости, через систему зеркальных световодов, здесь, наверху, через прозрачный потолок открывался вид непосредственно на ослепительно сияющий шар реактора. Возможно, примерно так выглядит Солнце при взгляде с Меркурия.

-Впечатляет? — я почувствовал, как Малгер взял меня под локоть.

-Еще бы!

-Это самая близкая к центральной зоне точка. Дальше прохода нет, но я думаю, и отсюда вид неплохой.

-Да уж, — согласился я, — мне и тут смотреть больно.

-Скажи еще спасибо, что стекло металлизированное. Иначе в момент обгорел бы.

-Больше здесь, собственно, смотреть не на что, — заметила Кадеста, — куда дальше?

-Аннэйв сказал, что ваш реактор открытого типа, — ее недовольный комментарий остался незамеченным, техническая сторона вопроса полностью завладела моим вниманием, — это действительно так?

-Все верно.

-И мы, получается, сейчас смотрим на его активную зону!?

-Ишь ты, чего захотел! — рассмеялся Малгер, — не надо все понимать настолько буквально.

-А что же тогда я вижу?

-Реакторный блок — это многослойная конструкция, эдакая высокотехнологичная капуста. Внутри — действительно открытая активная зона, окруженная магнитными обмотками и сеткой из металлических труб с теплоносителем. Эта сеть поглощает основную часть нейтронов, а также рентгеновского и гамма излучения, а поскольку трубы полированные, то видимый спектр после череды последовательных отражений выходит наружу. Там его поджидают газовый и водяной кожухи, где поглощается инфракрасное излучение, а ультрафиолет переизлучается в видимой области при помощи люминофора. В итоге света нам хватает с избытком, мы можем достроить еще несколько ярусов, и даже в них придется окна металлизировать, чтобы не слепило. Таким образом, мы практически без остатка утилизируем всю энергию, генерируемую реактором, и он сейчас работает всего лишь на половине от максимальной мощности — этого вполне достаточно.

-М-да, — смелость замысла и тот факт, что он был доведен до реализации, внушали уважение, — почти как Сфера Дайсона.

-Почти, — согласился Малгер, — были даже предложения назвать станцию его именем, но в итоге большинство все же выбрало вариант «Исаак Ньютон».

-Потрясающе! — других комментариев у меня не нашлось.

Я привык к тому, что реактор — это наглухо закупоренная и тщательно вакуумированная стальная банка, где-то внутри которой горит ядерная реакция, а снаружи выходит электричество и куча избыточного тепла, которое приходится сбрасывать на частоколе радиаторов. И сейчас, глядя на аналогичную систему, только нагло и бессовестно вывернутую наизнанку, я постепенно начал осознавать, насколько далеко никары ушли от остального человечества, и не столько в плане технологий, сколько в умении вырываться из рамок привычных стереотипов, умении мыслить иначе.

-Вы его что, никогда не выключаете? Вот уже тридцать лет?

-Увы, но техника пока еще не настолько совершенна. Во избежание неожиданных неприятных сюрпризов мы раз в два года проводим плановый ремонт нашего «сердца». Энергоснабжение в это время осуществляется от реакторов пристыкованных к станции кораблей.

-А как же освещение?

-Приходится какое-то время обходиться искусственным. Этот период мы обычно называем «полярной ночью», но длится она недолго, обычно недели две-три.

-То есть вы обзавелись собственным маленьким солнцем, — я, наконец, смог оторвать взгляд от сияющей сферы и сквозь пляшущие в глазах «зайчики» осмотрел помещение, расположенное за прозрачной стенкой коридора. Скопление светящихся экранов и россыпи панелей управления говорили о том, что перед нами некий диспетчерский пост, вот только никого из людей я в зале не заметил.

-А здесь у вас находится его центр управления? — логика подсказывала именно такой вывод.

-Совершенно верно. Резервный пульт для дежурной бригады,

-И где же бригада?

-В комнате отдыха, где же еще, — Малгер кивнул на дверь в дальнем конце помещения, — кино какое-нибудь смотрят или играют. Не таращиться же в мониторы весь день!

-Мне как-то казалось, что оператор именно этим и должен заниматься, — хмыкнул я без какой-либо задней мысли и уже собирался поинтересоваться о следующем пункте нашей экскурсии, но не успел. Мои потрясения, как выяснилось, только начинались.

-Так они здесь лишь на случай ЧП, когда куда сбегать надо или починить что. Основной контроль за работой всей системы осуществляют симбионты.

-Симбионты? — я вспомнил, что уже однажды слышал это слово, и оно оставило у меня в голове целый ряд оствшихся без ответа вопросов, — как Аннэйв?

-Именно.

-Он, правда, так и не объяснил мне, что это означает. Симбионт — это кто или что такое?

-Это человек, мозг которого интегрирован в контур управления, — легкая тень досады скользнула по лицу Малгера, — он полностью отключен от собственных органов чувств и получает информацию от датчиков, а все управляющие сигналы транслируются в цифровую систему управления и дальше на исполнительные механизмы. В итоге мы получаем исключительно эффективный симбиоз компьютера и живого человеческого разума, действующий как единое целое.

-Как же это реализуется на практике? Такая тесная интеграция не может осуществляться при помощи банального тумблера. Да и не так-то просто, я думаю, то и дело переключаться между управлением, скажем, тем же реактором и собственными руками.

-А зачем переключаться? — недоуменно вскинул он брови, — симбионт — это навсегда.

-То есть… — поймав насмешливый взгляд Кадесты, я спохватился и захлопнул рот, — как это — навсегда!? Кто же в здравом уме на такое согласится? Зачем?

-Ну уж наверное не от хорошей жизни, — тряхнула головой девушка, — вот будь ты…

-Жизнь не ко всем бывает благосклонна, — перебил ее Малгер, — тяжелая травма или болезнь в любой момент могут приковать человека к постели. Мы же даем ему возможность не быть обузой для сородичей, а приносить им пользу и дальше. Для многих такой вариант оказывается единственным способом продолжить активное существование.

-Да, но…

Я даже не знал, что и думать. Теперь-то мне стало ясно, откуда происходило столь мастерское пилотирование Аннэйва. Он ведь был идеальным пилотом, который сросся со своим кораблем уже не в переносном, а в буквальном смысле. Дергая за джойстик, как ни старайся, так летать не сможет ни один человек, даже Борис (при всем уважении, конечно).

Но как, когда, каким образом никары смогли развить соответствующую технологию до такого уровня!? Нейропротезы, управляемые при помощи мыслей роботизированные кресла-каталки для полностью парализованных, искусственные глаза, подключаемые к зрительному нерву — все это существовало уже давно, но пока ни у кого недоставало смелости сделать еще один решительный шаг и полностью отключить мозг от тела, даже если оно уже превратилось в бесполезный овощ. Где-то на пути ученых вставали религиозные ограничения и этические нормы, а где-то и законодательные запреты на вживление имплантатов, подключаемых непосредственно к мозгу. У многих еще были свежи в памяти воспоминания о ряде неудачных экспериментов, некоторые из которых имели трагический финал. Страх — штука долгоживущая.

Разумеется, технологии не стояли на месте и в различных лабораториях по всему миру исследователи, учтя прошлые ошибки, раз за разом возвращались к исследованиям в этой области, но только для того, чтобы столкнуться с новыми проблемами. Я не особенно внимательно следил за соответствующими новостями, но, насколько я понял, основная трудность заключалась в том, что для полноценной интеграции имплантата в нервную систему, чтобы электронный придаток воспринимался как часть собственного мозга, требовалось время. И чем старше был человек, которому вживлялся образец, тем больше времени уходило на привыкание к нему, на постоянные тренировки уходило по несколько часов ежедневно, но все равно избавиться от некоего внутреннего неприятия до конца так и не удавалось. Где-то после сорока лет подобная операция вообще не имела смысла, поскольку к этому возрасту в мозгу практически перестают образовываться новые связи. Идеального симбиоза можно было добиться лишь в том случае, если ложиться под нож еще в детстве, но, понятно, разрешения на такие эксперименты никогда не дало бы ни одно правительство.

И вот здесь никары вовремя подсуетились, провозгласив на своей станции полный отказ от каких-либо ограничений на научные исследования, чем привлекли на свою сторону немало видных ученых из самых разных областей науки. Выходит, у них работы в данном направлении продолжали идти полным ходом, и их результат откровенно потрясал воображение.

-И сколько у вас таких… симбионтов?

-Более полутора сотен, — буднично ответил Малгер.

-Сколько!? — опешил я, — где же столько народу успело так искалечиться, чтобы согласиться на превращение в киборга?

-Ой, только не произноси это слово при них! — Кадеста обеспокоенно нахмурилась, — не любят они его.

-Космос жесток и ошибок не прощает, — Малгер оттолкнулся от окна и жестом предложил следовать за ним, — поехали, заглянем в оранжереи. Оттуда реактор лучше видно.