Работа над ошибками главы 1-25

Мать вашу! Один с непристойными предложениями, другой — на первой встрече предлагает познакомиться со старейшинами и их паствой, а заодно — с новой религией.

Да ты в рубашке родилась, Вероничка. Так, по крайней мере, всегда говорил мне дедушка. Куда она запропастилась в последние годы — непонятно.

— Вероника... Я понимаю, что тебе, как и многим, наша с Марком религия не очень нравится, — осторожно говорит Роберт, видя мое темнеющее от гнева лицо, — но клянусь, что навязывать свои идеалы или чему-то учить тебя никто не будет. А если попробуют — скажи мне. Я не позволю.

Почему-то уверенные нотки в голосе Роберта успокаивают меня. Я им верю.

Роберт — не истовый религиозный фанатик, потому что фанатики не могут так говорить, как он. Абсолютно нормальный мужчина. А что до религии, которую он исповедует... ну что до религии. В наличии — религия. Точка.

— Если меня начнут в чем-то убеждать,то сразу ухожу. Мне плевать, — совершенно недипломатично заявляю я, и Роберт кивает, молча соглашаясь.

Зачем это делаю? Наверное, затем же, зачем хожу уже долгое время в гости к Стасу, а потом не сплю ночами. Мало мне неприятностей, люблю со смаком пострадать и помучиться.

Или все проще: я очень хочу найти своего любимого человека. Что, если не разгляжу, если за внешними событиями не увижу главного?

хомячок 23.07.2014 00:33 ' глава 14. часть 2

Старейшина Беннет оказался счастливым жильцом роскошной квартиры в центре. Таких домов всего несколько по городу. Высоченные потолки, огромнейшие комнаты. Раньше я только слышала об этих квартирах, но никогда в них не бывала.

Роберту здесь были очень рады — в коридор то и дело подходили люди, чтобы поздороваться с ним. Меня тоже не оставили без внимания. Какая-то женщина в длинном темном платье до пола помогла снять куртку, самолично повесила ее в большой шкаф-купе, где уже висело несколько курток. Я незаметно покачала головой. Организация-то какая...

— Она с Сережей в кабинете, — тихо сказала женщина Роберту.

-Сейчас руки помою и пойду посмотрю.

Из машины Роберт захватил сумку, где, как я подозревала, лежал фонендоскоп и другие нужные ему вещи.

— Пойдем, оставлю тебя в надежном месте, — шепнул мне Роберт и взял за руку, уверенно открывая деревянную дверь слева от шкафа-купе.

Мы оказались в просторной комнате, вся мебель которой состояла из огромного количества кресел и диванов, нескольких столиков — и огромного плоского телевизора на стене. 'А здесь у нас мультики показывают', — хмыкаю я про себя.

В комнате находились несколько человек, каждый из которых или радостно кивнул Роберту, или поздоровался с ним, или вовсе подошел и обменялся с Робертом парой фраз. Роберта здесь любили и уважали — это было видно невооруженным глазом, и уважение не было показным. Сам Роберт кивал, здоровался, шутил и улыбался.

Он подвел меня к креслу около большого окна.

— Посиди здесь, Вероника. Минут двадцать, хорошо?

— Ладно.

— Может, лимонада? Я сама его делаю, — вклинилась в разговор женщина, открывшая нам с Робертом дверь.

— Нет, благодарю.

Роберт и женщина ушли, а я с интересом огляделась по сторонам. Чтобы снять подобную квартирку, нужны немаленькие деньги. Откуда они у бедных пастырей?

Рядом со мной небольшой журнальный столик, на котором рассыпано множество ярких буклетиков. И везде нарисован Иисус в белых одеждах, с кудрявыми коричневыми волосами по плечи. Интересненько...

Чтобы скоротать время, беру один из буклетов и разворачиваю. Что там у нас на повестке дня?

Изложена, в принципе, обычная религиозная доктрина. Иисус умер за наши грехи на кресте, и мы все спасены, и все наши грехи прощены.

Улыбаюсь как можно незаметнее. Я же тоже читала Новый Завет, и самым что ни на есть внимательным образом. И такой большущий акцент на то, что Иисус все сделал за тебя, изложенный на десяти страницах буклета, меня чрезвычайно смущает. Это что за потребительство такое? Все, Иисус за тебя пострадал, иди и греши дальше, что ли? Получается, что так.

Второй буклет. Однажды в Америке Джозеф Смит раскопал золотые пластины, на которых было написано...

Нет, увольте.

Неужели Роберт искренне верит в это?

Кладу буклеты на место и не помышляю заглянуть в другие. Вместо того устраиваюсь поудобнее в кресле и готовлюсь: Роберт, скорее всего, задержится.

В углу комнаты сидят на диване две молоденькие девушки в длинных темных юбках. Они раскладывают какие-то бумажки по кучкам, обмениваясь иногда фразами на английском.

Одна девочка пухленькая и рыжеволосая, так похожая на мою Кристину, только постарше, а вторая — идеал американской красоты. Блондинка с ярко-голубыми глазами, стройная, с большой грудью, которую не очень хорошо скрывает просторный свитер, и с ярко— белыми зубами — эту кипельно белую полоску я вижу, когда она открывает рот. А ты, красавица, чего здесь позабыла?

Блондинка замечает, что я наблюдаю за ней. Улыбается во всю ширь красивого ротика и встает со своего места. Рыжеволосая, немного помедлив, встает следом. Обе девушки подходят и присаживаются напротив меня на диване.

— Ви первый раз здэсь? — говорит блондинка, очаровательно коверкая русскую речь своим английским акцентом.

— Да, — коротко отвечаю я. Игнорировать девчонок невежливо.

— Ми би хотели поговорить с вами о Боге, — продолжает блондинка, — я— сестра Эштон, а это — сестра Маклин...

— Говорите, — кто обещал, что ко мне не пристанут?

— Ви верит в Христа? — это уже рыженькая. Блондинка чуть морщит свой классический носик: она, видно, знает русский лучше рыжей.

— Да.

— Ми би рады били би видеть вас часто, чтобы рассказывать о Книга Мормона, — улыбка рыжей девушки. К сожалению, она не красит ее так, как красит улыбка блондинку, хотя, кажется, этот прием рыженькая переняла у нее.

— Я пришла с Робертом. Только и всего, — отвечаю как можно более равнодушно. Кажется, девочки из моих двух фраз поняли не все, поэтому начинают задавать вопросы и что-то мне рассказывать на плохом русском.

Я смотрю на них недоверчиво и раздраженно, но мормонки словно не видят этого. Продолжают повествовать об Иисусе, причем очень медленно и с остановками, чтобы подобрать нужные слова на русском. Блондинка говорит быстрее, но рыженькая вообще теряется.

Лучше бы рассказали, думаю я внезапно, как можно с достоинством перенести все испытания, полученные от Господа, и как перенести все счастье, отпущенное от него же. Не возгордиться и сделаться равнодушным к чужой боли, так что даже чеховский человек с молоточком не пробьется через бетонные стены счастья. Не озлобиться и не сломаться, не опустить руки, а идти дальше и дальше, по твоему пути, который другой никогда не сможет повторить? И хочется открыть рот и задать этим двум наивным американским девочкам жестокий Стасовский вопрос: 'Ты зачем мне это все рассказываешь? Какова твоя цель?'

Накатывает усталость. Как обычно.

Я не произношу ни звука. Они не просто не поймут — не услышат мой вопрос. Потому что этому не научить, а можно только самому испытать на себе, и методом проб и ошибок выбраться из глубокой затягивающей воронки. Этому учит жизнь; дают советы умные книги, проверенные временем, а еще — сильные духом люди, но никак не юные девочки и мальчики из Америки, у которых и молоко на губах не обсохло. Мне -то что они могут сказать нового о Боге, кроме того, что написано в Библии — и что я могу прочитать сама? А анализировать я умею и намного лучше.

— Вы из Америки? — перебиваю их скудное повествование нелогичным вопросом.

— Да-а, — отвечает блондинка, — из штата Юта...

Что и требовалось доказать. Дали детям основные положения религии, вот они стараются со всем своим юношеским задором.

С одной стороны, хорошо. Занимаются общественно полезным делом, русскую тетку наставляют на путь истинный. Уж лучше, чем моя Лена...

Настроение портится безвозвратно.

— Девочки, можно, я посижу в тишине? Голова болит, — говорю резко. Американки переглядываются.

-Таблетку дать? — спрашивает рыженькая. Знакома с головной болью, видимо, не понаслышке.

— Мне нужна тишина. Тихо, — и прикладываю палец к губам.

Если они еще что-то мне сейчас скажут, я заору на всю комнату. И к черту вся вежливость и хорошее впечатление в любых глазах.

Но девочки отходят. Безразлично, что они обо мне думают. Минут пятнадцать сижу в полнейшем одиночестве. Наконец я вижу Роберта: он уверенными широкими шагами идет ко мне.

Вытаскиваю сотовый и смотрю, сколько времени. Тридцать пять минут выброшены из моей жизни. Сомневаюсь, что так долго можно осматривать ребенка.

— Вероника, извини, — Роберт второй раз берет меня за руку. Ладонь у него крепкая и теплая. Ладно, я готова простить все. Узнала же много нового? Узнала.

Какое-то движение в дверях.

В комнату входит худая темноволосая женщина в длинной болотно-зеленой юбке и светлой кофточке. Она оглядывается по сторонам, ее взгляд задерживается на Роберте.

— Роберт! — восклицает тут же. И лицо ее, усталое и чуть осунувшееся, вдруг ужасающе хорошеет.

А потом она видит меня рядом, видит, что Роберт держит меня за руку... Такую кристально чистую ненависть, не разбавленную никакими другими эмоциями, в свой адрес я встретила впервые в жизни в мормонской церкви, так пекущейся о добропорядочности своих прихожан. Кто бы мог предположить?

Сразу становится как-то неловко и неудобно, и стены комнаты начинают давить.

— Лена, здравствуй! — улыбка Роберта, как всегда, светлая и искренняя.

— Давно тебя не видела, — она больше не смотрит на меня. Все ее лицо, ее лучистые счастливые глаза обращены только к Роберту — и никуда больше.

Да что ж это такое...

Друзья! Почему все нормальные мужики либо заняты, либо... заняты?

— Мы же встречались на прошлой неделе? — совершенно наивно спрашивает ее Роберт.

Ну, тупо-ой. Даже я понимаю, в чем дело, хотя вижу эту женщину первый раз и меньше минуты.

— Да? А казалось, так много времени прошло.

— Бывает, — Роберт равнодушно смотрит на нее.

Как бы поточнее описать мое состояние?

Я же в шоколаде сейчас, так? Выбрали меня, а не ее, так? Я автоматически, назло Стасу и всей жизни, перехожу в разряд очень успешных и котирующихся женщин, так? Почему же мое впечатление от происходящего можно выразить лишь непечатным словом 'хреновое'?

— Я бы хотела тебе кое-что сказать. Это две минутки, не при свидетелях. Хорошо? — она продолжает меня игнорировать.

Роберт, я понимаю, не в восторге, но вида не подает.

— Ты подождешь еще, Вероника? Прямо секундочку, хорошо?

А я могу сказать 'нет'? И что тогда будет?

— Да, подожду, — еле размыкаю челюсти.

Они отходят в угол комнаты, я стою у порога. Даже смотреть на них не буду.

Одно дело, когда у тебя появляется принц всякий на белом коне. Но когда в наличии принц и другая принцесса, влюбленная в него очень страстно и безответно, то это уже, извините, совсем другая история.

Дура, решаю я. Наблюдаю за ними краем глаза, каюсь. В таком случае нужно поступать по-другому. Вероника, как нужно-то поступать, расскажи? Ты же у нас самый лучший специалист в этом деле.

Не специалист я вовсе. Но — по-другому. Не знаю как.

Лена так и не добилась от Роберта того, чего хотела. Вижу это по ее разочарованному и злому лицу. Она чуть не плачет.

Накрасилась бы, думаю я жестоко. Юбку дурацкую сняла. И вести стала бы себя иначе. Но и это не гарантировало бы сто процентного результата, давайте уж честно, потому что не только в этом дело. Не нравится она Роберту. И этого она пока не может изменить.

Их отношения чем-то похожи на наши со Стасом. Ох, Леночка, как же я тебя понимаю...

хомячок 24.07.2014 11:26 ' Глава 14.Часть 3

— А это кто? — спрашиваю я Роберта уже на улице. Пропустим чуть ли не слезное прощание прихожан с Робертом. Пропустим противного скользкого старикашку с искусственной белозубой улыбкой и благообразным выражением на лице, коим оказался мистер Беннет. И особенно не остановим внимания на буравящем мою спину взгляде Лены, который я чувствовала еще долго после того, как закрылась дверь квартиры мормонов.

— Ты о ком? — Роберт сама учтивость.

Этот вопрос слишком в лоб. Я ведь сейчас о Лене хочу узнать. Если процитировать Стаса, то 'так дела не делаются'.

Прямо философ, блин.

— Беннет, — говорю я. Все выясним потихонечку, иначе Роберт сразу поймет, что им интересуются, и будет ко мне так же снисходителен, как и к Лене.

Чело Роберта проясняется. Я серьезно.

— О, это замечательный человек, — говорит он.

Понимаю, что попала. Если не в точку, то в долгий монолог об исключительности данной личности.

— Он для вас с Марком сделал что-то важное, — я скорее утверждаю, чем спрашиваю.

— Да. Он один их тех, кто помог наказать одного человека за смерть моей семьи.

Вместо тысячи слов.

А ведь Роберт, получается, зависит от мормонов. Нет! Повязан узами долга и благодарности за то, что они для него сделали.

Элементарно, Ватсон. И пусть тебя не смущают, Вероника, эти буклетики и юные девушки. Все сложнее, чем тебе кажется, и религией здесь дело не ограничивается.

Этим можно объяснить и то, что Роберт бежит сломя голову по первому его зову со свидания, и то, как уважительно прощался Роберт со старейшиной. И меня ему показывал, ага. Не обошлось без смотрин.

Старейшина Беннет лучезарно мне улыбнулся и пожелал видеть вновь у него в гостях. Подразумевалось, что в церкви, конечно.

Гаденько мне, гаденько. Тут уже и Стас не кажется таким плохим. Пусть и злой у него язык, и всякие приколы надоели, зато ни перед кем не отчитывается. И любовница у него красивая, а здесь — просто ведьма какая-то. Заявляет права на Роберта, никем для него не являясь, по-моему.

— Тебе, Вероника, не понравились наши старейшины и сестры? — Роберт посмеивается.

О, уже приближаемся к главному вопросу.

— А ты думаешь, что эти дети могут мне что-то новое сказать о Боге? Они меня могут научить переносить сильную душевную боль? Они, которые и жизни-то не видели? А тебя как, Роберт, научили?

Мы неимоверно долго глядим друг другу в глаза, и кажется, что время застывает. На лице Роберта я вижу гримасу боли — и узнавания.

Его скорбное выражение лица, у меня — такое же. Понимаем друг друга без слов.

— Ты замечательная, Вероника.

— Спасибо. И вам того же.

— Это не комплимент. Просто ты...удивительная.

— Обычная.

-Нет...

Криво усмехаюсь. Если бы это сказал Стас, я бы была на седьмом небе от счастья. Слова Роберта, такие добрые и ласковые, согревают и радуют, но почему я не могу поверить им? Вечно чувствую подвох. Стас виноват.

Но вот в случае со Стасом подвоха не боюсь. Да, его язык иногда режет по живому, а насмешки на каждом шагу, но если он что-то говорит серьезно, значит — это серьезно. А здесь мягкая, как патока, улыбка и доброжелательность, но что за ними?

— А ведь ты с мормонами только из-за того, что они тебе помогли, так?