Монастырь

И глобальная игра Монастыря, который мог себе позволить собрать под флагом строительства нового города сотни (или тысячи) людей, обучить, дать нам волю и посмотреть, что получится. Я не верила, что Монастырь преследует какие-то политические или идеологические цели. Слишком уж небрежным тоном тот парень делал мне предложение. Тем более, этот город... я уверена, что он должен быть тайным. И, надо думать, другие со мной согласятся. Монах тогда, у источника, говорил о "стирании памяти". Что ж, в городе в результате может жить всего лишь сотня человек. Город совсем небольшой. У каждого во владении — несколько десятков зданий. Надеюсь, нас научат, как поддерживать их в добром здравии, несмотря на отсутствие жителей. Мне казалось, дома вполне могут существовать без людей. Как деревья. Этот город, как вирус, влез в мою душу и уже что-то с ней делал, не знаю что. Это неважно. Я не сопротивлялась.

Таня и Костя ждали меня, чтоб проводить в Монастырь. Я не удивилась. Только вытащила из кармана рюкзака камень, наклонилась, и положила в траву. Посреди поля, огороженного горами с севера, юга и запада, а с востока — перетекающего в холмы. Надеюсь, эти холмы хорошо загораживают обзор с той стороны.

Запись пятьдесят первая

Мы дошли до горы и в ее тени спустились в подземку. Я отвыкла от искусственного света. На тесной станции нас встретили пустые рельсы. "Нас услышат", — сказала Таня. Действительно, минут через десять подъехал вагончик. Я подивилась его конструкции, в которой, казалось, не было места для двигательного механизма: всего лишь тонкостенная будка с сиденьями. Наверное, все дело в рельсах. Мы сели. Поехали. Костя был напротив меня и Тани, я старалась на него не смотреть. Он загораживал мое отражение.

Сам настороженный, недоверчивый — наверное, в силу возраста, — он вызывал у меня настороженность тоже. Хотя я знала, что нравлюсь ему.

Я обратилась к Тане:

— Хочу признаться. Я однажды была в твоей комнате.

— Ничего страшного, — улыбнулась она.

— Видела рисунки на стенах. Это твои?

Таня кивнула. Вагон разогнался так, что движения не ощущалось.

— Я подумала, что ты рисуешь людей. В смысле, тех, кто живет в Монастыре...

— Нет. Это черные дыры.

— То есть? — насколько я помнила, черный цвет в рисунках, практически, не использовался.

— Черные дыры — это то, что противоположно белым пятнам. Белые пятна все стремятся раскрыть. Черные дыры, наоборот, остаются закрытыми. Возможно, из-за ощущения опасности, которое они вызывают. Хотя я не уверена, что это ощущение не возникает от разговоров об опасности черных дыр. Считается, будто черные дыры уничтожают то, чем ты являешься.

Трудно сказать, чтобы я понимала Таню, но я одобрительно и с умным видом покачала головой, чтобы она продолжала.

— Признак черной дыры — когда у тебя есть представление о том, что в такое-то место ходить нельзя, или того-то делать не надо. Обычно люди на этом и останавливаются. Точнее, чаще они даже делают вид, будто черной дыры не существует. Впрочем, есть возраст, в котором люди склонны к исследованию черных дыр...

— Подростки?

— Да. Проблема в том, что есть, так сказать, экскурсионные черные дыры. Такие места, в которых бывали, практически, все, и которые только имитируют опасность.

Я догадывалась, что под "местами" Таня подразумевает то ли опыт, то ли состояния.

— В сущности, если черная дыра имеет определенное название, то она является экскурсионной. Бывать там довольно противно, и это с возрастом отвращает от черных дыр в принципе. Другое дело — черные дыры, которые не ассоциируются со словами. Обычно их даже не замечают.

— Но если ты их исследуешь, то можешь дать им название?

— Как только ты дашь название черной дыре, туда сразу повалят толпы. Особенно если вместе с названием ты займешься рекламой... Собственно, любители черных дыр занимаются этим часто. Даже книги об этом пишут.

Таня так хорошо улыбалась. Лучисто.

— Значит, черные дыры все-таки людям нужны?

— Это ошибочный подход — измерять явления по их пользе для человека. Может быть совсем наоборот: это люди нужны черным дырам. Хотя, скорее всего, большинству черных дыр на людей просто плевать.

— Они, как люди, могут выражать свои чувства? — я чуть было не спросила, живые ли они, но подумала, что так было бы глупо.

— Плевать — это образное выражение. Конечно, черные дыры взаимодействуют с человеком, когда он туда попадает. Скорее всего, определенные черные дыры людей выталкивают, практически, на входе. Это и называется — плевать.

— Ты говорила об опасности...

— Всего лишь трансформация. Если человек цепляется за то, что он якобы есть, то для его излюбленной формы контакт с черной дырой, конечно, опасен. Но я не вижу причин для того, чтобы бояться стать другим существом.

— Ты их рисуешь — значит...

Таня была как Таня. Высокая светлая девушка. Пожалуй, красивая. Излучающая внутреннюю гармонию.

— Я предпочитаю не делать столь определенных выводов.

Нас несло по туннелю как по черной дыре. Я не знала, почему доверяю Тане. Так было естественно — не подвергать сомнению существование непонятных мне черных дыр. Я даже подумала, что с одной черной дырой я уж точно знакома. Лет двадцать восемь назад... А потом, постепенно оправляясь от шока, застраивала внутреннее пространство всяческими предметами и однообразными детальками, вроде тех, что изображала Таня в своих рисунках. Я покосилась на Костю. Он то ли делал вид, что не слушает нас, то ли и вправду не слушал.

Мы с Таней своей болтовней просто укорачивали дорогу.

— Куда мы едем?

— В Монастырь, разумеется.

Но мне уже казалось, что приехать мы могли куда угодно.

Запись пятьдесят вторая

Я не знаю, сколько времени ушло на путешествие. Пожалуй, несколько часов. Я задремала. По идее мы должны были попасть в Монастырь ночью. Но когда поднимались по широким ступеням — в глаза сверху ударил яркий солнечный свет.

Я не успела сообразить, какой это может быть день. В голове не укладывалось, но и подумать-уложить мне не дали. Нас окружила четверка незнакомых людей в пятнистой форме, с короткими черными автоматами наперевес. Это были здоровые парни, не меньше метра девяносто каждый. Их одежда некрасиво топорщилась; пятна на ткани по цвету не сочетались друг с другом и выбивались из окружения, хотя вроде предназначались для маскировки. Жесткие кепки закрывали стриженые головы, а козырьки позволяли прятать глаза. Парни двигались так, как я не видела очень давно. Точно роботы. Резкими и ограниченными движениями.

Что, впрочем, не помешало им сбить нас в кучку (Таня слева, я справа, Костя прикрывал тыл) и, подавляя мясистой массой, отогнать в первый двор. Где мы увидели довольно напряженных остальных. Парней в форме оказалось человек двадцать.

Среди них выделялся мужчина постарше, без автомата, но с кобурой на ремне. Он единственный стоял отдельно, почти в центре, и с прищуром оглядывал сборище.

— Все?

— Так точно! — отрапортовал один из тех, кто выловил нас на выходе из подземки.

Наши столпились у стены. Солдаты рассредоточились по периметру. Профессор держался прямо и напоминал героя-партизана, пойманного фашистами. Снова не было Веры. Но я с облегчением увидела Эльзу. И еще одно лицо, знакомое меньше, чем остальные... Игор! Парень, который пропал, когда мы первый раз выходили в горы.

Он выглядел похудевшим.

Полковник — так я окрестила военачальника — снова вперился в толпу, свел ладони и постучал пальцами друг о друга, изображая то ли нетерпение, то ли раздумье.

— По количеству паспортов вроде бы совпадает...

Значит, они успели обыскать наши комнаты. Я не представляла, как Монастырь позволил это сделать. Я бы могла решить, что солдаты — это часть эксперимента, когда б они не выглядели настолько чужими.

А ведь я жила в мире, где они воспринимались вполне органично. Разве что вызывали некоторое напряжение при случайной встрече. Люди в военной форме вообще напрягают — не тем, что напоминают о возможности боевых действий, а тем, что внутренне готовы в любой момент эти боевые действия устроить.

— Вот что, молодые люди, — обратился к нам полковник. — Мы здесь для вашей защиты. Чем скорее вы начнете нам помогать, тем быстрее все закончится. При этом в ваших интересах, чтобы все закончилось благополучно.

Похоже, профессора и монахов он в виду не имел. Своим прищуренным взглядом он был готов пришпилить к стене остальных, но на монастырских смотреть избегал.

— Мы можем узнать в чем дело? — выкрикнул Руслан.

— Мы здесь паримся уже два часа! — в тон ему возмутилась Катя.

— Подожди, не шебуршись! — раздраженно махнул на нее полковник. — Сначала я буду разговаривать с каждым. По одному.

Он все-таки повернулся к монахам. Если с нами он обращался просто пренебрежительно, то сейчас его лицо окрасилось неприязнью. Я задумалась, правильной ли формулировкой является "с каждым по одному", или это характерное выражение для военных.

— Мне нужна комната. Со столом. Для допроса.

— Уже допросы? — вскинул брови профессор.

— Нет, для предварительного собеседования! Вы хотите, чтоб я отправил своих парней на поиски подходящего помещения?

Удивительно, но, несмотря на резкий тон, он выражался довольно интеллигентно.

Профессор дотронулся до рукава младшего монаха; тот, в свою очередь, тихо предложил полковнику идти за ним. Пока они шли через двор, мы не могли от них оторваться: младший двигался настолько невесомо, что, казалось, вот-вот растворится в воздухе. Вспотевший от жары девяностокилограммовый полковник тяжело топал следом, прихватив с собой пару солдат. Остальные застыли, похожие на грубые памятники.

— Что здесь произошло? — прошептала я.

Никто не смог мне толком ответить. К профессору я подходить постеснялась. Эльза предположила, будто здесь творятся темные делишки, и группу военных прислали для разоблачения. Лаури возмущенно ее заткнул. Однако, на лице Романа отразилось, что это может быть правдой. Вспомнить хотя бы ту несчастную тройку туристов, которая, похоже, так и сгинула в монастырских больничных палатах. Странно, правда, что сюда прислали столько солдат — мы в любом случае не могли противостоять, даже если б их было в три раза меньше. Впрочем, здесь вроде бы есть повара и дворники. Но раз они существуют — то где же они тогда?

А я-то надеялась по возвращении в Монастырь принять душ и выспаться в мягкой постели. Теперь, конечно, спать не хотелось. Какой тут сон? Нарастало отчетливое чувство замусоренности, и надо было в первую очередь очистить Монастырь от посторонних, а уж потом — отдыхать. Вот-вот. Неважно, что на самом деле произошло — этому можно было придумать огромное количество объяснений. Куда как важней — навести порядок.

Однако, военные представляли такую силу, с которой я не представляла, как справиться. То же касалось и остальных.

Запись пятьдесят третья

Солдат отчетливо считал из паспорта мои фамилию, имя и отчество. В стенах Монастыря это и выглядело и звучало ужасно. Наверное, потому я старалась не прислушиваться к остальным объявленным фамилиям и именам — тех, кто ушел на допрос до меня.

С допроса не возвращались.

Полковник сидел в столовой. В окна светило солнце. Большая часть легкой мебели была сброшена кучей за стойку. Военные заняли два стола: рядом с полковником, вооруженный бумагой и ручкой, примостился ушастый кругломордый солдат. Другой — проводивший меня, встал у двери. Еще один скучал на улице.

Мне предложили сесть. Полковник раскрыл мой паспорт и вновь я услышала имя, когда-то принадлежавшее мне. Произнесенное с вопросительной интонацией.

— Да, — выдавила я.

Полковник назвал дату рождения, затем место прописки. Из странной и замкнутой девушки, рожденной в лесу, я превращалась в подзабытую мною обычную городскую женщину, которая чувствовала себя лет на семь старше Даши, несмотря на одинаковое количество прожитых лет.

— Кем работаете?

— Журналист.

Я сказала, в каком издании. Наша газета была местной версией знаменитого столичного еженедельника. Полковник поморщился.

— Вы сейчас в отпуске?

— На задании, — неожиданно выдала я. — Провожу независимое расследование.

Даже если он попытается это проверить, в редакции ему ничего определенного не сообщат. Журналисты не выдают своих.

— Значит, обманываете... этих.

Он кивнул за окно, где виднелась стена. Огромные теплые шероховатые камни. На которые так хорошо положить ладонь.

— Они не спрашивали. Они знают, где я работаю.

— Получается, они рассчитывали переманить вас на свою сторону?

— То есть? — изобразила я холодное возмущение. — У нас вообще-то договор.

— Скажите, — наклонился ко мне полковник, — сколько вы получаете в этой вашей газете?

Я пожала плечами и сказала, что все зависит от объема работы.

— Но ведь наверняка больше, чем здесь вы получите за год по этому... договору? Я правильно понимаю?

— Для меня главное — работа, а не деньги — с тупым пафосом бросила я.

— Выходит, вы подозревали, что здесь происходит нечто незаконное?

— Я не занимаюсь криминалом, — сказала как отрезала.

— Читателей развлекаем, — презрительно молвил полковник в ответ на мой грубый тон. — Вы понимаете, что это — секта? Вас ведь даже вырядили как инкубаторских!

Не знаю, какая в его сознании была связь между сектой и инкубатором. Я молчала, ждала вопроса. Про солдат, которые своими однообразными бездумными рожами напоминали инкубаторских гораздо больше, я решила не упоминать.

Полковник выпрямился, заговорил суше:

— Вы замечали в происходящем признаки секты?

— А это что?

— Не стройте из себя дуру!

— Я не знаю, о чем вы говорите.

— Хорошо. Вас заставляли принимать психотропные вещества? В смысле, наркотики?

— Я понимаю, что такое психотропные вещества, — мне нравилось тихо его доводить. — Нет, не заставляли. Об этом есть в договоре.

— Вас склоняли к приему психотропных веществ?

— Нет. Никогда.

— Вам подмешивали психотропные вещества в пищу?

Происходящее выглядело полным бредом. С чего вдруг полковника так интересовали наркотики? И вообще, имел ли он право задавать такие вопросы? Может, он — несостоявшийся следователь?

— Нет.

— Откуда вы знаете? — он снова двинулся ко мне, радостно блестя глазами в надежде, что наконец подловил.

— Я думаю, что не подмешивали, — равнодушно ответила я, выделив "думаю".

— Ладно, — отстранился полковник. — Вас заставляли здесь что-нибудь делать помимо вашей воли?

— Нет.

— Вы считаете, вас окружают здоровые люди?

— Я не специалист.

— Кроме тех, кого вы сегодня видели, здесь кто-нибудь живет?

Похоже, он избегал называть Монастырь его именем. Так же, как и "исследовательским центром".

— Нет, — я представила Веру.

— За то время, пока вы здесь жили, сюда кто-нибудь приходил?

— Не знаю, — я надеялась, что остальные соврут с такой же уверенностью. Даже если монахи поступили не по закону, я была на их стороне.