— Доместик!.. — Окликнул его у самых дверей стратиг. — Надеюсь... то что вы сделали все же имеет смысл, и он просто недоступен для понимания с моего поста. Скажи, доместик, — имеет?
Федор замялся под этим испытующим взглядом.
— Я выполняю приказ императора, — с трудом подыскивая слова сказал он. — И приказ этот такой важности, что для его исполнения забыли былые распри с Римской Державой и престол римского папы, и наместник Персии. Это все что я могу сказать.
Стратиг подумал, и все так же глядя в глаза Федору кивнул.
— Хорошо, посланник. Я буду верить в это. Мне надо верить в это...
Иппарх Николай, как и в первый раз взялся проводить Федора и его спутников из дворца. Они с Федором молча шли рядом, по анфиладе комнат, мимо стражей, отдающих честь ударами древками копий в пол. Федор чувствовал, что должен что-то сказать, но не знал, как начать разговор. Иппарх заговорил сам. На выходе из дворца, передав компаньонов попечению караульного командира, Иппарх повернулся к Федору:
— Помнишь наш разговор? — Иппарх улыбнулся. — Теперь я тебе завидую. Ты уплываешь. Но все же, свою службу на твою — я бы не променял. Моя честнее. И проще. Сражайся, — где прикажут. И умри — где прикажут. Разве не здорово? Бывай, доместик.
* * *
Глава семнадцатая.
— Имя корабля было — "Кобыла на сносях". Он и правда имел вид схожий с беременным животным, толстые борта были раздуты, чтобы вместить больше груза. Кобыла уходила в море. Сицилия оставалась за кормой. А Федор метался по палубе.
— Мы развязали войну. — Сказал Федор подошедшему Парфению. Руки его крепко сжимали планшир.
— Мы не хотели. Это случайность.
— Развязали. И уплываем.
— Что ты хочешь услышать, сын мой? — Парфений вздохнул. — Нет справедливости в этом мире. Мы можем отвечать только за свои дела, а не за их последствия. Древние философы называли это "Рок". Мы христиане — воля Божья.
Федор яростно огляделся. Ему хотелось куда-то бежать. Бежать с корабля было некуда.
— Я раньше воевал. И рисковал жизнью. Но никогда не развязывал войны. Это... омерзительное чувство. Мы обрекли на смерть и горе множество людей. И ради чего? — Он машинально коснулся ножен. — Чтобы добыть болтливого меча-недомерка? Это... того стоило? А муслим с которым я дрался... он показался мне человеком чести. У нас был поединок. Как же он мог сказать, что мы напали на него?
— Да жив ли он еще? — Пожал плечами Парфений. — А если жив — хотят ли его слушать? Возможно, его отцу эмиру и прочим муслимским главарям давно уже нужен был повод для нападения. Не бери на себя слишком много. Жернова истории крутятся не по нашему велению. Мы только попадаем в них, и они нас перемалывают.
— Да уж, перемалывают...
К Федору с Парфением подошел Окассий, положил тяжелую руку гвардейцу на плечо.
— В наших землях войны начинаются из-за меньшего. — Спокойно сказал Окассий. — Какой там сын эмира... Два барона просто могут поспорить из-за клочка на заливном лугу. Епископ и герцог собирают войска из-за мостков на для ловли рыбы на реке. Иногда это оборачивается настоящей войной, которая длится годами. Маршируют кольчужники, топчутся посевы, горят дома, гибнут люди. Как ты думаешь, что бы сказали те, кто погиб в этих воинах, если бы могли осмыслить, — за что погибли? Я пытаюсь посочувствовать тебе, Федор, но... не могу. Вы там слишком хорошо живете, в своей империи, раз тебя может ужаснуть такой повод для войны. А у нас, в наших несчастных землях, — это обыденность. Так-то, ромей.
* * *
Ближе к полудню, когда Федор чуть успокоился, все трое вернулись в свою каюту. На этот раз по жребию ночевать на верхних нарах досталось Парфению, так что Федор спокойно опустился на свою нижнюю койку. Он решил, что надо подремать, до обеда. Сон — великий утешитель, лечитель душевных ран. Федор протянул руки к ремню, и отстегнул пояс с мечом. Хотел уже положить его на кровать, но...
— Что за диво?.. — Федор задержал руку. С мечом определенно что-то было не так. Вместо полукруглой гарды древнего меча, теперь из ножен торчала привычная ему широкая крестовина. Гвардеец потянул меч из ножен, и на свет, вместо взятого в подземелье коротышки, появился тяжелый длинный клинок. Федор пораженно оглядел меч, взвесил его на баланс. Он держал точную копию своего сломанного меча, с отличием только в цвете металла — блестяще сером. Да еще навершие рукояти так и осталось орлиной головой. Щербины, которую Федор поставил о каменную скамейку — как не бывало.
Священники замерли на своих койках, пораженно уставились на Федора.
— Ну как? — Прошелестело в воздухе. — Лучше?
— Как... ты это сделал? — потрясенно прошептал Федор.
— Я же говорил тебе. Я могу залечить повреждение. Я расту. Я изменяюсь.
— Кто же ты такой, Солнцедар? — Спросил Федор.
— Я есть псевдокристаллическая метаморфная структура с искусственным интеллектом.
— Не понимаю...
— Значит тебе и не надо, воин. Много ли ты понимаешь в пакетной ковке, с помощью которой был создан твой прежний сломавшийся меч? То знают только кузнецы. Ты же просто пользовал продукт их труда. Кузнец, создавший меня в давние времена, тоже владел своими секретами, ныне забытыми. Все его племя в своем развитии стояло неизмеримо выше вас. Я отголосок древней, и намного более славной эпохи. А что из этого следует?
— А что?
— То, что мне нужны ножны изукрашенные драгоценными камнями! — Требовательно заявил меч. — Ты, надеюсь, не забыл?
— Гм... нет-нет, не забыл конечно.
— Вот так. Как только прибудете в порт, немедля обеспечь мне достойные условия для существования.
— Обязательно.
— А чего ты меня вынул-то кстати, — поинтересовался меч. — Будет рубилово?
— Нет... я это так... просто проведать.
— Тогда вложи обратно. Я еще покемарю мальца...
— Да, конечно. — Федор ввел острие меча в устье, и задвинул меч в ножны. — Э, спокойного тебе сна, Солнцедар.
Федор переглянулся со святыми отцами. Окассий только безмолвно развел руками. Парфений сжал в руках нагрудный крест. Каюту покачивало на волнах, тихо скрипело корабельное дерево.
— Если бы не те труды, с которыми мы добыли эту штуку. — Буркнул Парфений. — Если бы не приказы первоначальников. Шаг к борту, бултых... и дело с концом.
— Не будь строг, Парфений. — Федор покачал головой. — Это ведь... чудо.
— Божье ли? — Покачал головой Парфений.
Федор опустился на свою койку. Вытянулся, подтянул скатку под голову. Сон не шел. Парфений на верхней полке, тем временем опустил нос в свою астрономическую книгу. Окассий же, перематывал свой железный посох новой порцией молодой древесной коры, придавая ему обманный деревянный вид.
— Как ты управляешься в бою с этой железякой? — Спросил Федор. — Это какая ж сила нужна.
— Он не так тяжел, — улыбнулся монах. — Пустотелая трубка.
— Искусная работа.
— Для обычных кузнецов, да, — Окассий с легкой улыбкой кивнул на ножны рядом с Федором.
Опять помолчали. Сон к Федору все не шел. Он поворочался так и сяк. Наконец его осенила идея.
— Святые отцы, — гвардеец высунулся с койки к священникам. — Я вот все размышляю. Помните, когда мы еще только плыли на Сицилию, вы поспорили о сути частей, из которых состоит Божественная троица? Я вот не все тогда понял...
Парфений отложил книгу. Святые отцы оживились. Скоро из них водопадом посыпались незнакомые Федору слова и имена. Никейцы... Монотеизм... Суммус Деис... Оригенизм... Единосущий... Подобносущий... Филон... Иустин... Актус субстантиэ екс субстантиэ... Предвечное рождение... Ипса субстантиа Дэи... Арианство... Консубстантиалэм... Святой Афанасий... Святой Кирилл... Несторий... Глаза у Федора начали необоримо слипаться, он почувствовал приятную сладкую тяжесть во всем теле, и вскоре — тихонько засопел.
— Вот же щучий сын!.. — Улыбнулся Окассий, показав на Федора Парфению.
И святые отцы продолжили свой благородный спор.
* * *
Федору приснилась дама. Не то чтобы он описать её во всех подробностях. Но что дама была молодая и красивая — абсолютно точно. Сон был несколько беспорядочным, вот Федор шел по Константинополю, вроде как ему нужно было проверить патрули своих солдат. Но на очередном повороте он вдруг оказался на природе, в предгорной пограничной деревушке, где он родился, где прошло его детство. Как это часто бывает во сне, Федор не удивился такой перемене. Тем более, что во сне вдруг появилась девушка, которая увлекла его, повалила на кровать. Девушка жарко задышала, и приблизила к Федору свое прекрасное лицо.
— Поцелуй меня, Федя, — попросила девушка, и в томном ожидании чуть смежила очи, чуть приоткрыв свои сахарные уста.
В такой просьбе Федор отказать не мог, поэтому тут же подвинулся, чтобы прильнуть к девичьим бутонам. Не успел он, однако, приложить жар своих губ, как девушка прошептала.
— Просыпайся.
— Что? — Переспросил Федор.
Одновременно он заметил, что на белоснежном лице девушки вдруг откуда-то появилась трехдневная щетина. Федор в изумлении и ужасе отпрянул.
— Просыпайся, кустодий! — Зарычала девушка мужским басом. — Да просыпайся же!
Федор проснулся. Несколько секунд он ошалело лупал глазами на трясущего его за плечи Окассия.
"Монаху пора побриться", — отстраненно подумал он.
— Да вставай же ты! — Рявкнул святой отец.
— Что? Что? — Подскочил Федор, оглядывая каюту. За плечом Окассия стоял встревоженный Парфений. А в открытой двери — маячило лицо матроса.
— Вставай гвардеец. Пираты!
Федор скатился с койки, кое-как продрался сквозь рукава кольчуги, не зашнуровывая ворот, схватил ножны с мечом, перепоясался, повесил щит, и — опыт — метнувшись в угол сразу вооружился последним из оставшихся у него огнеметным "драконом". Повернулся к торчащему в дверях матросу.
— Веди, — Приказал Федор.
Окасий подняв посох устремился за ними. Парфений тоже увязался. Федор глянул на него, но ничего не сказал. Не факт, что остаться в каюте было бы безопаснее.
— Где враг? — Вывалившись из каюты спросил Федор моряка.
— Их корабль встретил нас на контркурсе, развернулся, и идет рядом, добрый господин. — На ходу объяснил матрос. — Сейчас наш капитан переговаривается с ихним, и решает, отбиваться, или решить дело откупом. У нас на корабле добрая охрана.
— Так в чем же дело? — Повернул голову Федор. — Всыпьте разбойнику стрел, и дело с концом.
— Пират, ваша милость, говорит, что его зовут Махмуд Черная Борода.
— Кто?! — Федор аж остановился, так что идущие следом Окассий и Парфений влетели в него, толкнув в плечи.
— Черная Борода, ваша милость, — повторил матрос. — Это имя известное, и принадлежит оно страшному пирату. От него всяко лучше откупиться, не испытывая судьбу. Однако же, наш капитан Велизарий сомневается — не самозванец ли это? Зовется черной бородой, — а бороды-то у него и нет...
— Вперед, — скомандовал Феодор. — Я встречался с Черной Бородой, и узнаю его.
Каюта Федора и святых отцов располагалась в кормовой надстройке. Компаньоны и ведущий их матрос, вышли на галерею, и поднявшись по лестнице быстро взобрались на самую верхнюю палубу надстройки, туда, где в данный момент находился капитан. Там же, вдоль борта за высокими щитами стоял кормовой отряд арбалетчиков. Здоровые парни в яркой богатой одежде, от пестроты которой могли заболеть глаза. Пояса их отягощали колчаны с арбалетными болтами, и короткие тесаки без гард, у которых сама ширина нижней части клинка служила руке защитой.
— Откуда вы парни? — Спросил Федор.
— Из Генуи, сеньор, — отозвался самый молодой из стрелков, в черно-красном полосатом кафтане, бросив на Федора короткий задорный взгляд. — Мы наемные стрелки под патронажем дома Каттанео. Стоим дорого, стреляем метко.
Федор кивнул, и попытался разглядеть пирата. Но из-за высоких щитов арбалетчиков, он видел лишь верхушки мачт чужого корабля, оснащенные косыми парусами.
Матрос тем временем живо подбежал к сухопарому высокому человеку в дорогой одежде, который стоял у одной из щитовых амбразур, и тревожно переговаривался с двумя своими подручными.
— Капитан — обратился матрос к начальнику, и показал на Федора — Вот наш пассажир, говорит, что встречался с Черной Бородой раньше, и может опознать того в лицо.
— Вы нас очень обяжете, господин, — Капитан повернул свое встревоженное лицо к приблизившемуся Федору. — Мне нужно точно знать, с кем я имею дело.
— У вас же лигурийские арбалетчики. — Заметил Федор. — Их хватит, чтобы уложить в могилу целый полк.
— Да, но если вы встречались с Черной Бородой, вы знаете, что и это может не помочь. Он дьявол! А у меня ценный груз. Риски слишком велики. Скажите же мне, это самозванец, или настоящая гроза морей?
— Не сомневайтесь, патрон, — Федор успокаивающе махнул капитану рукой. — Позвольте взглянуть...
Федор отодвинул одного из стрелков, высунулся из-за бортового щита, и наконец узрел пирата. Знакомый, хищный очертаний корабль плясал на волнах в опасной близости. Красный флаг с саблей и отрубленной головой, надпись "фиг уйдешь!" на переднем парусе. В многочисленной абордажной команде облепившей борта, мелькали знакомые по прошлому разу рожи. Вон бербер, вон мавр, вон и могучий богатырь Абубакр, орлиный нос которого уже совсем зажил, хотя остался немного свернутым на бок. Свирепый предводитель Махмуд торчал на носовой надстройке, сверкая черными очами. Подбородок его покрывала щетина, которую еще даже нельзя было назвать бородкой.
— Ну что? — Тревожно спросил Федора капитан. — Это знаменитый Махмуд? Это он?
Не успел Федор ответить, как искомый Махмуд заметил его, и закричал.
— Кафир!.. Ты!.. Опять Аллах наказал меня встречей с тобой! Ты знаешь меня. Мы встречались в море, переведывались на мечах! Скажи хоть ты этим глупым корабельщикам, кто я!
— А кто ты, бандитская рожа? — Деланно округлил глаза Федор. — Да, я встречал великого пирата Махмуда. В нем два метра ростом! Его сабля весом в двадцать пудов! Его глаза метают молнии. Его борода черна как душа антихриста! Как ты мог даже подумать, что сможешь хоть на миг сойти за этого величайшего короля всех пиратов — жалкий ты самозванец?
Махмуд, заслышав такие речи застыл и побелел, будто соляной столб. Потом он начал багроветь, так, что казалось, еще секунда, и его хватит апокалиптический удар. Пираты на борту яростно взвыли. Не дожидаясь, пока пират придет в себя, Федор повернулся к капитану:
— Успокойтесь патрон, это не Махмуд. — Небрежно сказал Федор, так, чтоб его слышали все окружающие. — Этого мерзавца зовут, э... Абубакр Апогонатос.57 Уже давно он взял моду прикрываться страшным именем Махмуда. Простодушные капитаны верят ему, сдаются без боя, а он делает на этом барыши. Хуже всякого нормального пирата, честное слово...
— Кровь Христова! — Облегченно выдохнул капитан. — Спасибо вам, господин. У меня просто камень с души свалился. Теперь-то я уж буду знать, как разговаривать с этим наглым проходимцем.
— Зачем ты соврал? — Делая страшные глаза, прошипел на ухо Федору Окассий.
