Ради ее счастья он мог отказаться от всего. Вот только, здравым ли все еще был его разум?
Словно увидев эти сомнения, эту боль в его взгляде, Наташа глубоко вздохнула и осторожно ступила вперед, не позволяя ему отвести глаза.
— Слава, что происходит? Объясни, пожалуйста...
Он заставил себя собраться и стер любое выражение в глазах.
— Ничего. Просто, мне — достаточно, — ровным голосом ответил он, опять упираясь глазами в какой-то дурацкий цветочек на обоях.
Наташа мотнула головой, будто это могло бы помочь разобраться.
Но такой способ не действовал. Он пробовал.
— Спасибо, мне было хорошо с тобой, — окаменевшие пальцы никак не желали разгибаться на этой чертовой коробке, которую он пытался оставить на полочке, куда когда-то клал лекарство.
— Что это? — голос Наты стал подозрительно спокойным. Почти таким же отстраненным, как и его.
Он снова посмотрел на нее.
Наташа стояла на том же месте, гордо выпрямив спину и прищурившись, едва ли не брезгливо, словно перед ней лежала жаба, смотрела на синюю бархатную коробочку.
— Моя благодарность... за все, — Слав смог произнести это легко, и даже небрежно приподнял бровь, как будто предлагая ей вспомнить их ночи.
Она вздрогнула так, словно бы он ударил ее этими словами.
Резко взмахнув рукой, будто собираясь его ударить в ответ, Наташа смела ладонью коробочку на пол. Та с глухим стуком упала и откатилась в угол у входной двери. Святославу показалось, что он даже слышал, как звякнули колокольчики.
Он мог предвидеть это. Заслужил.
Но лучше бы она действительно его ударила.
— Я не проститутка, чтобы расплачиваться со мной за ночь, — презрительно и холодно бросила Наташа.
Однако Слава видел, с какой силой ее пальцы вцепились в угол стены.
Он только пожал плечами.
— Как распорядиться этим подарком, решать тебе, — небрежно, словно бы тот для него ничего не значил, Слава отвернулся и открыл дверь. — Я больше не буду тебя беспокоить. Прощай.
И не оборачиваясь, он вышел, прикрыв за собой дверь.
Хотя, мог бы поклясться, что и после того, что только что учинил, он слышал тихий, сдавленный шепот: "стой, Слава, подожди...".
Но не остановился.
Он дошел до лифта, нажал на вызов. Дождался пока, скрипя и повизгивая несмазанным механизмом, тот не приехал на ее этаж. Проследил за тем, как разъехались двери.
Протянув руку, Святослав нажал на кнопку первого этажа. И пока двери с тем же скрипом закрывались, а механизм лифта перестукивал, сообщая о передвижениях кабинки по этажам, он тихо вернулся к ее дверям, расположенным у самой лестницы. Спустился на три ступеньки и, облокотившись о стену — замер, вслушиваясь. Святослав не собирался уходить, пока не убедится, что Наташа закрыла замки на двери.
Он простоял там пять часов, размышляя над тем, можно ли ненавидеть себя сильнее?
Он прислушивался к любому шороху, любому звуку за ее дверью, и с каждой уходящей секундой презирал себя все больше.
Все в его жизни определяли секунды.
Несколько минут неправильного хода родов у матери — сделали его таким, каким он был. Несколько мгновений в квартире Катьки — уверили Святослава, что большего такой инвалид, как он и не заслужил. Несколько дней, сложенных из мгновений счастья — оказались сказкой в его памяти. И лишь миг на том бордюре — оборвал их.
Но не это оказалось самым страшным.
Не были в его памяти более ужасных секунд, чем те, которые потребовались, чтобы обидеть единственную женщину, которую Слава любил.
Замок в ее двери щелкнул только около двух часов ночи.
Слава не знал, отчего Наташа только теперь об этом вспомнила. То ли ей оказалось не до того, то ли... могла ли она надеяться, что он вернется?
Запрещая себе даже думать о подобном, Святослав наклонился, разминая затекшие ноги и, дождавшись знакомого покалывания в мышцах, сделал первый шаг.
И вдруг, замер, чувствуя себя хуже, чем за все время до этого.
Из-за уже замкнутой двери Наты послышался тихий всхлип, переросший, в надрывный, словно придушиваемый плач.
За это время он слышал всякие звуки. Она что-то тихо бормотала, разговаривала с кем-то по телефону. Слава даже слышал, странный стук и грохот, словно бы Наташа что-то с размаху бросила в стену. Но отсутствие ее слез — успокаивало. Возможно, несмотря на обиду и злость, она все же не успела сильно к нему привязаться.
Однако в этот момент...
Он не осознал, как поднялся на эти проклятые четыре ступеньки. И опомнился только тогда, когда едва не нажал на звонок.
Только, кому бы от этого стало легче?
Но и слышать, как она рыдает, тем более, по его вине — было выше его возможностей.
И все же...
Святослав заставил себя стиснуть пальцы в кулак и опустил руку. А потом, прислонившись лбом к холодному металлу ее двери, замер, вслушиваясь.
Он чувствовал себя так, словно бы попал в свой собственный, личный ад. Но каждая его мука казалась Славе заслуженной. А вот Наташа страдала ни за что.
Святослав не имел ни малейшего представления о том, сколько простоял так. Ему меньше всего хотелось смотреть на время. И только когда в квартире Наташи совершенно все затихло, он заставил себя отстраниться от двери и пешком спустился на первый этаж, не обращая никакого внимания на боль в спине и ногах.
Наташа не могла заснуть. Как не заставляла себя — у нее ничего не выходило.
Она лежала в темноте спальни, куда добралась только полчаса назад, и вслушивалась в каждый шорох, испытывая странную, сумасшедшую уверенность, что Слава рядом.
Бред!
Она же слышала, как он уехал. Стояла, словно пришибленная, посреди коридора, глядя на дверь, которую Слава закрыл за собой, и вслушивалась в звук лифта.
Даже сейчас, Наташа никак не могла понять, что произошло.
Когда Слава зашел в дверь — ей показалось, что это не он, а какой-то незнакомец. Он был холодным, жестоким, чужим.
Наташа смотрела на него — и не узнавала. Пыталась пробиться — но он отталкивал ее.
И лишь на один миг, на несколько коротких секунд, она увидела в его зеленых глазах того Святослава, которого знала все это время. А еще — она увидела там такую боль, что дыхание перехватило. Но это закончилось настолько быстро, сменяясь той же ледяной стеной безразличия, что Ната решила, будто ей привиделось.
Не было никакого оправдания тому, что он ей сказал сегодня вечером. Как можно простить такие слова? Как можно найти для них какую-то вескую причину, кроме единственно возможной — той, что Слава и пытался донести.
Наташа ему безразлична.
Он хотел провести с ней ночь. Он это получил. Даже более. А теперь — Святослав собрался идти дальше, находя себе других.
От этой мысли стало так больно, что Наташа сжалась в комок на кровати, укрывшись одеялом с головой.
И все-таки, несмотря на весь здравый смысл и насмешливую иронию над собой, что и ее не миновала глупая, извечная женская уверенность в собственной силе изменить мужчину, Ната искала ему оправдание.
Потому что она не верила, что интуиция могла настолько подвести ее. Никогда еще Наташа не ошибалась в людях. А уж настолько...
Да и Денис, который, кстати, звонил пару часов назад, будто опять знал, что сестре плохо, был уверен в Святославе.
Она соврала брату. Сказала, что простыла, потому и разговаривает таким странным голосом, чувствует себя не очень хорошо, но приезжать не надо. И сделала так Ната по нескольким причинам: во-первых, она хотела сама понять и разобраться в том нелепом кошмаре, который с ней сегодня произошел; а во-вторых — Денис наконец-то решился съездить в отпуск, впервые за то время, которое прошло с момента нападения на нее. Наверное, почувствовал, что ему есть, кому доверить сестру. И они вчера даже купили ему вместе горящую путевку в Египет. Если Ната правильно помнила — Денька должен был вылететь десять минут назад.
Она не собиралась лишать брата заслуженного отдыха. Все, в чем нуждалась Наташа — это во времени, чтобы разобраться в происходящем, и в ясной голове. К сожалению, с последним возникли проблемы — мысли путались и метались от одной фразы к другой. Все в ее разуме смешалось, и события потеряли свой последовательный ход.
Разве мог мужчина, для которого было принципиально важно иметь возможность ухаживать за ней, сказать, что хотел лишь пару ночей секса с ней? Разве стал бы он утруждаться, приезжая специально из Киева, чтобы сделать ей приятное, да еще и с таким подарком, если не хотел чего-то большего?
Разве мог мужчина, который занимался с ней любовью при свете садящегося солнца, который так боялся, что она уйдет утром до того, как он проснется, и который едва ли не поклялся убить ее обидчика — оказаться настолько равнодушным, чтобы даже не обернуться, когда уходил? А ведь она звала его...
Или же это все было лишь игрой для того, чтобы заполучить ее?
Ната перевернулась на другой бок и уставилась немигающим взглядом на тумбочку.
Она задавала себе одни и те же вопросы на протяжении всех этих часов — меряя шагами коридор и комнаты. Она спрашивала это у пустоты, задавая те же вопросы вслух, хоть и не с кем было поговорить. Пыталась разобраться, пиная ногами ни в чем, ни повинную сумку, случайно оказавшуюся на ее пути... но так и не смогла понять причины.
Наташа злилась, обижалась, недоумевала. Она даже испытывала раздражение и ярость, вспоминая те слова, которые он произносил.
Но не плакала.
Мужчина, который так с ней поступил, не заслужил того, чтобы Наташа о чем-то сожалела в их отношениях и горевала.
Нет, она просто пыталась понять, в чем именно совершила ошибку, так слепо веря, что Святослав именно тот, кто ей необходим.
И только когда она открыла окно на кухне, испытывая странное, непонятное удушье и чувство, будто стены ее дома сдвигаются, сплющивают ее — Наташа вспомнила, что так и не закрыла двери после его ухода. Сквозняк, заставивший ее кожу покрыться мурашками, напомнил ей о том, что даже в таком растерянном и опустошенном состоянии не стоит забывать о безопасности.
Наташа опять поплелась в коридор, единственное освещенное помещение, стараясь не оглядываться. Слишком много у нее имелось воспоминаний о ней и Славе в этом месте...
Наверное, потому, не заметив, она с размаху ударилась пальцами босой ступни в треклятую коробочку, о которой уже успела забыть.
А может, ей просто решили дать еще одну подсказку, как ответ на все те вопросы, который она громко задавала в темноте своей квартиры.
Кто знает?
Любая, уважающая себя женщина, выбросила бы подобный "подарок" в ведро, даже не посмотрев.
И она собралась так сделать. Вот только, от того, что ее нога врезалась куда-то в район замочка, крышка коробочки подпрыгнула, словно игрушечный чертик. До слуха Наты донесся странный, тонкий звон.
Она не удержалась — все теми же, ушибленными пальцами ноги, поддела крышку, открывая коробку полностью.
На черном бархате подложки лежал серебристый браслет. Он был выполнен в форме кольца из двух видов металла, которые сплавлялись в единое целое немного ассиметричными линями. А по всему периметру к ним крепились маленькие колокольчики, которые и звенели сейчас. Наташа насчитала семь звоночков.
Она сразу поняла, что это не серебро, слишком долго носила этот металл, чтобы разобраться, что его здесь и в помине нет.
И почему-то, тут же вспомнила, как недовольно Слава требовал у нее ответа, почему она носит только серебряные украшения.
Но не эти воспоминания заставили ее присесть на пол, закрывая рот ладонью.
В ярко освещенном коридоре, прекрасно просматривалась внутренняя часть массивного украшения. И слова, которые были там выгравированы.
Наташа поняла, что странный звук, который нарушил тишину комнаты — это ее всхлип, переросший в плач.
Но не смогла прекратить.
Ее пальцы обводили семь слов, и она не могла остановить не их, ни слезы, которые катились по щекам.
"Ты — мое солнце и все мои звезды".
Наташа не была ведьмой. Но могла бы ею стать. Или кем-то, кого люди привыкли обозначать подобным словом. Вся ее семья имела что-то в себе, что позволяло слишком хорошо разбираться в людях. И сейчас, касаясь пальцами этого украшения, она почти ощущала боль, которую тот хранил в себе. Почти... но было ли это мистикой, или просто пониманием, которым ее подсознание пыталась что-то показать Наташе? Как вещий сон...
Разве мог мужчина, написавший такое на браслете, всего лишь "благодарить" ее за удовольствие от секса?
Вздохнув, Наташа села в постели и, протянув руку, взяла браслет с тумбочки.
Колокольчики зазвенели, и от этого звука, почему-то, стало легче.
Может быть, она была просто дурой, но Ната не могла, не хотела, не желала верить в то, что Слава ей сегодня наговорил. Было что-то, что стояло за его сегодняшним поведением.
Только, как узнать, что именно?
Глава 13
Меньше всего Наташа ожидала, что четырнадцатое февраля проведет с матерью.
Не то, чтобы у нее теперь были какие-то планы на этот день. Собственно, она и до вчерашней ночи их не имела. Но...
Впрочем, выбора ей не предоставили.
На часах не было еще и восьми утра, когда в дверь настойчиво позвонили.
Наташа нехотя приоткрыла один глаз, осматривая сумрачную спальню, отбросила одеяло, пытаясь хоть немного собраться с мыслями. Однако, поскольку заснула только около четырех — это не казалось таким уж простым делом.
Потерла глаза, вздрогнув от того, как тонко зазвенели колокольчики, когда она случайно задела браслет на соседней подушке.
Звонок раздался опять.
Ей не хотелось вставать. Не имелось никакого желания куда-то идти, и кого-то видеть. И уж тем более, у Наташи совершенно не было желания с кем-то говорить. Хотелось забиться под одеяло с головой и просто спрятаться от всего мира, пока она не сможет понять, что же случилось.
Звонок зазвенел в третий раз.
Наташа вздохнула. Подобная настойчивость раннего гостя указывала на то, что схитрить не удастся. Так упорно пытаться попасть к ней в дом могли только родственники. А поскольку Денька уехал, то это либо отец, либо мать.
Наташа остановилась на втором варианте. Приход отца ее родня приберегала для самых сложных вариантов. Вот если бы она сейчас не открыла дверь и не ответила на два телефонных звонка минимум, то...
Предполагаемый вариант событий был прерван очередной трелью.
Вздохнув, Наташа несколько секунд смотрела на браслет, который лежал около ее лица, потому что она так и уснула, сжимая его в руке.
А потом, смирившись с неизбежным — Наташа встала и направилась в коридор.
Она вполне могла предположить, что именно заставило мать примчаться сюда так рано. Ведь сама сказала вчера брату, что приболела. И поскольку тот уже не мог приехать сам, наверняка позвонил маме, и наплел нечто невероятно пугающее. Ната не удивилась бы, окажись она жертвой какой-то ужасной эпидемии в рассказе Деньки.
При всей взаимной любви и заботе, брат обожал подшутить над сестрой, особенно перед родителями. Уж очень ему нравилось наблюдать, как вокруг Наташи все суетятся, а она бесится от такого излишка внимания.
