Без Поводыря

— Мне казалось, вы, Надежда Ивановна, отправились вместе с Их высочествами, — прибавив в голос сарказма, выговорил я. Хотелось есть, и то над чем слуга колдует, что добавляет в опостылевшее кушанье, занимало куда больше чем порозовевшие от смущения щеки мадемуазель Якобсон. Но вовсе не смотреть на гостью было бы невежливо.

— Мария Федоровна едва ли не приказала мне оставаться и как следует о вас, Герман, заботиться... Там у вас фотографии Их высочеств...

— Вашей карточки у меня все еще нет, — я на самом деле опасался окосеть. Ну трудно же глядеть на Надю и одновременно коситься на тарелку.

— Я не знала, что она вам необходима, — смутилась девушка. — В Томске, кажется, есть ателье...

— Да, Надежда Ивановна. Мадам Пестянова делает отличные изображения.

— Я сегодня же ее навещу, — решительно заявила невеста, и взглянула прямо мне в глаза. — И впредь либо я сама, либо мое фото будем всегда с вами рядом. До полного вашего излечения.

— О! Это так любезно с вашей стороны! Достоин ли я такого к себе отношения?! Мне право неловко лишать Государыню цесаревну ее фрейлины ради такой мелочи, — едрешкин корень! Герасик уже бился бы в череп изнутри в полнейшей истерике, а мне нужно было выговаривать всю эту чушь с совершенно серьезным, и где-то даже возвышенным выражением лица. Не знаю, понимала ли Надя что это не более чем игра? Или воспринимала все как должное? Во всяком случае, я полагал, что именно такие диалоги должны были находиться на страницах ее любимых любовных романов.

— У Ее высочества большое любящее сердце, — поджав губу, словно бы случайно выдала какую-то несусветную тайну, выдала мадемуазель Якобсон. — И она непременно меня поймет, и не станет корить за некоторое пренебрежение обязанностями.

— Тем не менее, милая Наденька! Мне будет печально осознавать, что ради меня вы лишили себя Света. И если вы вдруг передумаете, я никогда не стал бы вас осуждать. Я уже привык лежать здесь, в одиночестве... — хаха три раза. Уж кому как не мне было отлично известно, что как только о моей новой должности станет широко известно, от посетителей отбоя не будет.

— Не отговаривайте меня, Герман, — строго выговорила суженная, полыхая щеками. — Я знаю, вам нужно мое участие, и вы можете на него рассчитывать. Тем более, что...

— Тем более?

Гостья, отчего-то вбившая себе в голову, что обязана без роздыху дежурить у моего изголовья, запнулась, смутившись еще больше. И немедленно сменила тему разговора.

— Тем более, что, как я обнаружила, ваши дела, сударь, находятся в совершеннейшем беспорядке. В книге, где вы вписываете свои долги, я не нашла ни единого упоминания о доходах. Как же вы понимаете, что еще вовсе не разорены? И еще...

— Я уже в высшей степени удивлен, — улыбнулся я. — А есть и что-то еще?

— Конечно! Герман, не смейте улыбаться, словно я маленький ребенок, и сама не понимаю, о чем веду речь! Вы, сударь мой, верно позабыли, что я дочь кригскомиссара Императорской армии. Часто отец на ночь вместо сказки, читал мне интендантские ведомости с подробными комментариями...

— И вам это нравилось?

— Нравилось? — девушка задумалась на несколько секунд. — Пожалуй, вы правы. Нравилось. Это был наш с Иваном Давидовичем секрет. Я чувствовала себя взрослой...

— Видимо, ваша мама была не слишком довольна этими вашими беседами на сон грядущий.

— Да уж, — хихикнула мадемуазель Якобсон. — Папа постепенно распалялся, и начинал ругать каких-то незнакомых офицеров нехорошими словами. На шум, конечно же, прибегала мама. И она была совершенно недовольна!

— Таким образом, вы и научились разбирать финансовые бумаги?

— Не только. После я стала помогать отцу в его кабинете. Мы сверяли приходные ведомости с ценами столичной биржи, проверяли прогоны английской линейкой по карте. Было интересно. Я даже испытывала настоящий азарт, когда получалось разоблачить мошенничество какого-нибудь недобросовестного поставщика или полковых интендантов.

— Вы опасный человек, Наденька, — совершенно искренне, заявил я. — Мне уже боязно просить вас оказать мне услугу и заняться моими делами. Было бы горько узнать, что люди, коих я полагал за своих друзей или даже соратников, банальные мошенники и недобросовестные... как вы говорили? Интенданты?

— Поставщики, — вновь прикусив губу, поправила меня девушка. Тут же сцепила ладони вместе, и холодно блеснув глазами, заявила:

— И тем не менее, мне придется этим заниматься. Мой отец считал, будто жена должна уметь вести домашнее хозяйство. И что с того, что ваше, так сказать — собственность, рассыпана по всей стране?

— Иван Давидович образец отцовской мудрости, — ничуть не кривя душой, признал я. — И, коли вам это действительно интересно, был бы рад, если бы моими побочными делами занимался такой очаровательный комиссар. Тем более что, сам я, в силу своего возвращения на государственную службу, ими заниматься уже не должен.

— Кто же это делал, пока вы служили здешним начальником? — удивилась Надя. — Что же касаемо вашего возвращения, это мне уже известно. Сашенька Куракина уже успела мне все пересказать... вкратце. Вас можно поздравить с повышением в чине, Герман Густавович? Мой батюшка получил третий класс только на пятидесятый год беспорочной службы...

— Я слышал, что прежде чины давали менее охотно. Зато признайте, Наденька, Иван Давидович не обижен другими выражениями признания его заслуг. Я имею в виду ордена.

— Ну что вы, как маленький, — изогнула она губы в понимающей улыбке. — Вздумали с папой меряться заслугами? Оставьте. Ныне вам благоволит наследник Императорского престола, и ежели вы его не разочаруете, ваше будущее может вызывать только зависть иных, не таких активных и трудолюбивых господ. Однако, сударь, вы меня удивляете. Как же можно доверять ведение своих дел кому-то иному? Это ведь, по меньшей мере, опасно...

— Вы хотели сказать — неумно?! — расшифровал я ее иносказания. — Я бы предложил вам, Надежда Ивановна отправиться моим поверенным к управляющему Томским Промышленным банком, господину Мартинсу, Гинтару Теодросовичу. Пока я в некотором роде отсутствовал в Томске, именно он занимался моими финансами, а теперь, я бы хотел, чтоб эту обязанность взяли на себя вы.

— Уместно ли будет...

— Ах, оставьте, Наденька, — поморщился я, верно ее поняв. Так-то она конечно была права. Молодой, незамужней девушке отправиться в кабинет директора банка несколько неприлично. — Неужели вы думаете, я позволю вам ехать в логово этой акулы капитализма одной?! Конечно же, с вами будет...

— Как вы сказали? — вскинулась дочь грозного кригскомиссара в отставке, члена Военного Совета Империи. — Акула капитализма?

— Ну да. Именно так.

— Надо же, — покачала головой девушка. — Кто бы мог подумать! Никогда бы не поверила, если бы не слышала этого сама! Наш идеалист и реформатор, как оказалось, знаком с романами мистера Теккерея! Признаюсь, меня тоже восхитила уместность этого нового, им изобретенного, термина... У нас в вами, милый Герман, много больше общего, чем мне прежде казалось! И я несказанно этому рада. Было бы печально, волею родителя, выйти замуж за недалекого, ограниченного крючкотвора и интригана!

Мать моя — женщина! Это она была такого обо мне мнения? Ничего же себе! Я ее романтичной дуррой считал, а она меня тупым чинушей?! Да еще и интриганом, в придачу. Вот, блин, и поговорили.

А причем тут какой-то мистер Теккерей я тогда и вовсе не понял. Так-то имя вроде знакомое, где-то, что-то слышал. Но что этот американец наваял, чем знаменит — понятия не имел. И словечко это — "капитализм" — прежде считал изобретением герра Маркса. Блеснуть хотел удачным словосочетанием, а оно вон как вышло...

Благо продолжения темы не последовало. Надежда разложила реквизированные в кабинете бумаги поверх одеяла, уселась рядом, и стала с пристрастием меня допрашивать. Это что, и какова моя там доля. И где документ, который это мог бы подтвердить? Сколько у меня этого, сколько того, и как часто распределяется прибыль? Дотошная дамочка оказалась. Я уже и сомневаться стал — такой ли уж ее отец датчанин, как утверждает, и настолько ли ее мать обрусела, как это принято считать?!

Я рассказывал и объяснял. Мне и самому оказалось полезным напрячь память, и припомнить различные нюансы договоров с различными людьми. Девушка хихикала над моими, надеюсь действительно смешными, эпитетами моим деловым партнерам, но что-то там себе помечать в блокноте не забывала.

Потом в спальню робко прокрался Миша, с известием, что прибыл господин Цыбульский, и просит его превосходительство уделить ему время. Велел переставить стулья и звать золотопромышленника. Знаете, как забавно было наблюдать осторожничающего в присутствии незнакомой девушки богача! Какие выверты Великого и Могучего звучали из его уст, в попытке завуалировать сведения, о которых черным по белому было написано в лежащих на коленях Наденьки бумагах! Я наслаждался! Имел же я право на маленькую месть людям, бросившим одинокого раненного, ради пышных церемоний встречи нового западносибирского наместника!

— Вот и думаю ныне, Ваше превосходительство, куда же мне теперича людишек-то отправлять? Вроде и деньги на розыск есть, и горы Алтайские куда доступнее стали, а решиться не могу.

— Ну по Пуште пусть поищут, — с показным равнодушием выговорил я. — Речка такая есть. Кажется, в Лебядь впадает... И по Ямань-Садре еще. Это там же.

— На чертеже показать не изволите ли? — засуетился достать из внутреннего кармана кафтана карту, тем не менее, не забывая искоса поглядывать на Мишу с Надей, Захарий Федорович.

— Извольте, — легко согласился я. — Вот здесь. Прииск Царе-Александровский видите? А вот здесь — ищите!

— Вот так, просто? — вскричал золотопромышленник.

— Ну да, — вынужден был согласиться я. — А что тут такого? Будто бы...

— Мы с Михаилом... — начала мадемуазель Якобсон, и взглянула, не без гордости за такого удивительного меня — конечно, на секретаря.

— Михайловича, — словно зачарованный, подсказал Карбышев.

— С Михаилом Михайловичем посетим вас, господин Цыбульский, дабы оформить участие в новых приисках. Условия, надо полагать, те же?

— Да, конечно, — выпучив глаза, тряхнул бакенбардами тот.

— Значит, как и прежде, тринадцать процентов, — вбила последний гвоздь Наденька. — Отлично! Вы отправите изыскателей этим же летом?

Гости ушли сговариваться, когда именно следует встретиться для оформления бумаг, в гостиную. Потом Надежда Ивановна, решившая не откладывать ревизию собственности будущего мужа на потом, с Карбышевым уехали к Гинтару. А я остался размышлять о том, какой же все-таки вышел сегодня удивительный, полный приятных неожиданностей, день! И пусть в мою жизнь вторглась эта странная, романтично-прагматичная девушка, я все равно считал, что все теперь у меня будет хорошо.

#8

Гранд Политик

С точки зрения матерого бюрократа начала двадцать первого века, гражданская часть Главного Управления Западной Сибири была устроена, по меньшей мере — странно. А, если начать называть вещи своими именами, так и вовсе — по-дурацки! Бестолково и невнятно.

Полагалось, будто бы все чиновники, всех входящих в наместничество губерний должны исполнять предписания какого-то виртуального Совета, в который входили представители четырех основных гражданских министерств. Естественно МВД, Министерства Юстиции, Народного Просвещения и Финансов. Эти, так называемые — советники, назначались руководителями своих ведомств, имели высокие чины — не меньше статского советника, и собственно наместнику подчинялись постольку поскольку. И, что самое печальное, каких-либо должностных инструкций, или хотя бы четко очерченного круга обязанностей у этих господ не существовало. Общие фразы, вроде "исправлять надзор" меня совершенно не устраивали. Хотя бы уже потому, что знал со всей достоверностью — никакой власти провести даже примитивную инспекцию эти представители не имели. На их запросы губернские чинуши отвечали неохотно, чуть ли не из жалости, а предписания прямиком отправлялись в архивы.

Большинство из этих господ очень быстро начинали понимать, что должность ими занимаемая является хорошо оплачиваемой из казны синекурой, и переставали донимать присутствия своими придирками. Некоторые, особо активные и совестливые, принимались изобретать себе какое-то применение, и брались за любой прожект, лишь бы не сидеть без дела. Единицы, и вовсе переставали являться к месту службы, полностью посвятив свое время какому-нибудь бизнесу.

Естественно фамилии всех четверых министерских представителей были мне отлично известны, вкупе со слухами о характере их настоящей, а не декларирующейся, деятельности. И если господина Спасского из МинЮста мое назначение его прямым начальником должно было по настоящему пугать, то того же чиновника из МВД, действительного статского советника, Александра Степановича Воинова я искренне уважал. И всерьез полагал, что мы с Воиновым непременно поладим.

Сотрудник Министерства Народного Просвещения, профессор Попов так увлечен переводами Священных писаний на монгольские языки, что ни о какой деятельности на ниве просвещения и речи идти не может. Благо на это решил тратить свое время тот самый Воинов, успевающий и гимназии с училищами инспектировать и новые открывать.

Юрий Петрович Пелино в бумагах числился представителем Минфина, но занимался почему-то надзором за тюрьмами, пересыльными острогами и каторгами. А еще интригами против Тобольского губернатора Александра Ивановича Деспот-Зеновича. Что-то они там все поделить не могли...

Совсем по-другому обстояли дела у другой половины членов Совета. У так называемых — управляющих отделениями. Они собирали данные для докладов наместнику, могли от имени начальника и в свете последних политических событий в стране, настоятельно что-то рекомендовать губерниям. Иногда, когда наместник принимал решение напрямую вмешаться в ход гражданского правления, именно управляющие занимались составлением предписаний и их рассылкой. В общем, чины у них были ниже, а реальной власти — на много больше.

На весну 1866 года в нашем генерал-губернаторстве таких отделений было пять. Первое, ведавшее административно-распорядительными, секретными и политическими делами, включая надзор за неблагонадежными ссыльными и взаимодействием с командирами Восьмого жандармского округа. К огромному моему удивлению, выяснилось, что с недавнего времени исправляющим делами Первого управления назначен хорошо мне знакомый господин — коллежский секретарь, Александр Никитич Лещов. Ну тот, помните, которого Дюгамель шпионить в мой Томск отправлял, и который был бит в каком-то питейном заведении за попытку ознакомиться с секретной коммерческой информацией.

Какой из этого господина сыщик я уже успел выяснить. Теперь предстояло каким-то образом узнать, на сколько хорошо Александр Никитич справляется со своими должностными обязанностями. Потому что, в отличие от назначаемых из столицы представителей, сотрудников канцелярии наместника и, получается, своих прямых подчиненных, я имел право назначать единолично.