Лунный князь: Беглец (последняя редакция)

Сферикал наверняка будет настаивать на том, чтобы не выполнять данное принцу обещание — ведь оно служит лишь крючком, чтобы поймать эту верткую рыбку. 'Но тогда я перестану уважать себя', — знал Сьент. До сих пор ему удавалось не давать опрометчивых обещаний, потому держал данное слово. Если не считать Шойну. И пусть она — всего лишь дарэйли. Разве не потому сам Эйне был благосклонен к жрецу Сьенту, что тот уважал дары Сущего во всем, даже в исковерканной 'глине'?

— Зачем же я, дурак, обещал ей? — прошипел Сьент не хуже змеи — приступ головной боли усилился, и мысль сбивалась, как судно с галса при шторме. И ответил сам себе: — Затем, что решил загрести жар чужими руками и надеялся на то, что ее убьет Ринхорт. И прогадал.

Легкий вскрик заставил его оглянуться: Щепка, споткнувшись на ровном месте, опрокинула на себя чашку с кипятком.

— Потерпи, Ханна, сейчас я разбужу Мариэт.

Девушка испуганно замотала головой:

— Не надо, господин, пожалуйста, не надо. Я привычная. У меня всегда все из рук валится. Сейчас маслом смажу ожог, и болеть не будет.

Сьент не стал настаивать. Ханна боялась всех дарэйли до паники, что светлых, что темных. С ее точки зрения, они все — исчадия ада. В принципе, в глубине души Верховный был с ней согласен, с той поправкой, что все дарэйли — падшие в Подлунный мир ангелы. Падшие по воле Гончаров. "Только нас, людей, бог Сущего наградил свободой воли!" — вознес он благодарственную молитву, подходя к конопатой служанке, изо всех сил сдерживавшей слезы боли.

— Ты знаешь, Ханна, что Мариэт могла бы излечить не только ожог, но и веснушки, и последствия оспы? — спросил он, легонько коснувшись кончиками пальцев девичьей щеки.

— Не надо, — девушка упрямо закусила губу.

Сьент поднял за подбородок ее опущенную голову.

— Надо, Ханна. Потому что ты стала бы лучше любой из красавиц-дарэйли, которыми ты втайне восхищаешься. У тебя прекрасные глаза, восхитительные волосы, гибкая фигура и правильные черты лица. Просто их не видно. Твоя красота украдена болезнью, разве это справедливо? Разве правильно, что ты сама не знаешь, насколько хороша? Дарэйли Ринхорт рассмотрел тебя под слоем грязи и оказался прав: ты истинный бриллиант.

Служанка не выдержала пристального взгляда льдистых глаз Верховного и опустила пушистые ресницы. И в тот же миг почувствовала на губах нежный, не слишком настойчивый поцелуй. Не успела девушка перепугаться, как Сьент отпустил ее.

— Подумай, Ханна, стоит ли позволять страху съедать не только твою красоту, но и разум, — улыбнулся он. — Глупо бояться дарэйли, особенно, после того, как разделила ложе с одним из них. Ведь Ринхорт тебя ничем не обидел. Мне кажется, он даже слегка в тебя влюбился.

Щепка вспыхнула, как маков цвет. Под румянцем стали не так заметны оспины на щеках, зато Сьент убедился, что девушка действительно очень мила. Он забавлялся смущением селянки. Захотелось смять ее в руках, как розу, затащить в постель и не выпускать до рассвета. У него так давно не было женщин... Верховный срочно отошел, заложив руки за спину.

— Иди, Ханна. И не бойся меня. Я уже тридцать лет соблюдаю целибат и не нарушу обет даже ради тебя.

— Но вы же Гончар! — прозвенел в спину дрожащий голосок. — Я слышала, что такие, как вы...

Он резко развернулся, его золотистые волосы развеялись и в беспорядке рассыпались по плечам.

— Да, такие как мы насильно берут девственниц и зверски убивают! Это ты слышала? Такие как мы, изверги, спят с теми, кого люди считают нашими детьми, и друг другу одалживают на ночь! Такое говорят о Гончарах? И правильно говорят! Но не я, Ханна! Не я! И не древние Гончары — основатели нашего братства. Они были чисты и мудры. Спроси у любого из моих дарэйли — прикасался ли я к ним хотя бы так невинно, как сегодня к твоим губам? На моих руках нет крови ни дарэйли, ни их матерей! Уходи!

Последнее он прорычал так яростно, что перепуганная гневной вспышкой девушка вылетела из шатра без памяти. Сьент только тогда заметил, что ногти сжатых в кулаки пальцев рассекли кожу.

— Дьявол! Я теряю контроль над собой, — зло прошептал он. — А ведь еще до ста лет не дожил. Что же будет дальше? Стану таким же маразматиком, как прежний Верховный?

— Не станешь! — донеслось из-за ширмы. Закутанная в черное покрывало Мариэт выскользнула, подошла вплотную и положила ладони на плечи Сьента. Она даже вуаль успела нацепить на всякий случай, и перчатки не забыла натянуть. — Пока я жива, не допущу такого.

— Я разбудил тебя, Мариэт? Прости.

— Не ты. Я почувствовала, когда вошла Шойна, и с тех пор не сплю. Терпеть ее не могу! Идем, полечу твои болячки, раз уж трусиха Щепка от меня сбежала, — хихикнула рабыня, волоча за ширму слабо упиравшегося хозяина.

Грозный для всех других смертных (а дарэйли не были исключением) Верховный совершенно терялся, когда чувствовал прикосновение теплого шелка, почти всегда обтягивавшего кисти рук Мариэт.

По просьбе Сьента она не снимала защиту даже ложась спать, но теперь, устроившись на ложе из медвежьих шкур и по-хозяйски положив на колени голову господина, дарэйли стянула перчатки, помогая себе белоснежными сахарными зубками.

Вуаль уже давно отлетела в сторону, и в тусклом свете лампады на расплетенных густых волосах девушки играли фиолетовые отблески. Под плотной черной накидкой, распахнувшейся на груди, не оказалось ни клочка одежды, и когда Сьент приоткрыл глаза, то сразу же зажмурил.

— Ты лечить меня притащила или соблазнять? — проворчал он. — Хватит с меня на сегодня.

— А почему ты никогда не прикасался ко мне так, как к сегодня к Щепке? Я видела, не отпирайся! Разве она красивее меня? — надулись капризные алые губы, подозрительно влажно блестевшие. Неужели юная негодница у кого-то позаимствовала помаду?

И когда она успела повзрослеть? Груди стали женственно полными, округлыми и уже не торчали вперед дерзкими конусами. Полной инициации дарэйли достигла всего месяц назад, и теперь ее нескладная, по-подростковому угловатая фигура стремительно достигала идеала. А уж после того, как она едва не соблазнила даже Ллуфа, девица совсем с цепи сорвалась.

— Оденься немедленно, Мариэт!

— Не могу. Мою рубашку недоштопала Ханна, а врожденных лат, как у Шойны, у меня нет. Почему мой создатель не позаботился о моей броне?

Мариэт, массируя виски Сьента, склонилась ниже, шаловливо дунула ему в плотно зажмуренные глаза. Локон, заправленный за ухо, выскользнул, и девчонка не преминула пощекотать пушистым кончиком аристократически тонкий нос хозяина. Сьент чихнул от души, но глаза стоически не открыл.

— Потому что такова твоя сущность, девочка. Жизнь беззащитна. Может быть, потом ты сумеешь отрастить себе толстую шкуру, но я не хотел бы тебя видеть такой.

— Ты вообще не хочешь меня видеть, — обиженно заметила девушка.

— Надень хотя бы рваную рубашку. Почему, кстати, она порвалась?

— Я ее случайно коснулась голыми руками, — девушка наверняка покраснела, судя по смущенному голосу, но полюбоваться, как ее алебастровая, словно светившаяся изнутри, кожа расцвела розами на щеках, Сьент не мог. Никакая сила не заставила бы сейчас его открыть глаза, пока негодница провоцирует.

— Понятно. Лен снова начал расти? — догадался он.

— Даже зацвел! — с гордостью сообщила дарэйли.

— Там еще осталось, что зашивать?

— Рукава пришлось обрезать.

— А почему ты сняла заговоренные перчатки? Я же тебе запретил, пока ты не научишься контролировать силу.

— Хотела Щепку подкараулить и излечить. Ой! Сьент! Помоги!

Верховный колебался несколько секунд — не очередная ли уловка шалуньи? — но шкура под ним ощутимо дернулась, и он кувырком покатился с ложа. Глаза, разумеется, пришлось открыть, а в руке уже чувствовалась тяжесть меча — защиту Гончар вызвал мгновенно.

Мариэт, сверкнув ослепительным телом, нырнула за его спину, а перед Сьентом вздыбилась, размахивая разрезанными лапами с вырванными когтями, медвежья шкура.

Казалось бы — что там какая-то шкура? Не медведь же, в самом деле. Но Сьент с тех пор, как обзавелся дарэйли жизни, заучил до печенок: даже нитка, выскользнувшая из рук светлой хранительницы, может задушить. А тут — целая шкура с лапами, да еще и без головы. То есть, никакой Логос не поможет.

Через несколько секунд от оживших медвежьих останков не уцелело ни лоскутка. Сьент, порубив шкуру в клочья, вызвал дарэйли огня, и шатер наполнился вонью от горелой шерсти.

— Ну, Мариэт... Больше не размахивай зря руками, будь так добра.

— Не буду. Честно.

Девушка всхлипнула: и страшно, и шкуру жалко. Хорошо, что она, пока хозяин притворялся слепым, успела погладить только одну — посмотреть, что из этого получится.

— Ну, идем к остальным, раз мы остались без ночлега, — вздохнул Сьент. — Может, найдется и одежда для тебя.

Второй шатер Верховного стоял рядом: там расположились слуги и остальные рабы Сьента, но Мариэт вдруг решила полюбоваться полной луной и утащила Гончара к обрыву реки, откуда 'ночная хозяйка' была видна особенно хорошо.

— Сьент, скажи, зачем Сущему нужен твой целибат? — зашептала девушка, тесно прижавшись к теплому боку мужчины. — Такая клятва кощунственна для его детей — живых существ, рожденных жить и размножаться.

Сьент попытался отодвинуться, но тонкие пальчики вцепились накрепко:

— Мне холодно!

— Тогда идем в шатер, Мариэт.

— Не настолько холодно. Ты только не отодвигайся. И не уходи от ответа!

— Я не ухожу. Обет безбрачия я дал не богу Эйне, а единственной женщине, которую любил. Я поклялся, что если не женюсь на ней, то не женюсь ни на ком, и у меня не будет других женщин, пока она сама не разорвет клятву.

— А почему ты на ней не женился? Не хотел убивать и делать из нее эйнеру?

— Тогда я еще не был Гончаром. Мы обручились, но нас разлучили. А потом она умерла, так и не освободив меня от клятвы, а я стал Гончаром.

— Тогда ты обязан был жениться, чтобы призвать эйнеру. Разве не так?

— Нет. Для этого совсем не обязательно знать женщину и, тем более, жениться. Только в особых кругах некоторых сфер это необходимо. Например, в круге Жизни. Как видишь, — он слегка приподнял ее подбородок, и девушка томно закрыла глаза в ожидании поцелуя, но получила легкий щелчок по носу, — я и эту необходимость обошел. По заветам древних братьев, Гончары, за немногими исключениями, обязаны соблюдать целибат. Сейчас эти заветы почти никто и вспоминать не хочет. Но я не стал бы тем, кем стал, если бы оступился. Потому все твои попытки будут напрасны, девочка. Я люблю тебя, и всегда буду любить, но как дочь, не более.

Девушка вздохнула.

— Но я тебе не дочь. Ты не создавал эйнеру, чтобы создать меня. И я не хочу любить тебя, как дочь, — помолчав, она ревниво уточнила. — А ту женщину ты до сих пор любишь?

— Да. Она была и останется моей единственной. Дарэйлиной, если тебе так понятнее.

— Зачем тогда ты целовал Щепку, бессовестный?

— Чтобы она поверила в себя и согласилась на твою помощь.

Он не стал говорить, что обрек Ханну на смерть, собираясь сделать из нее эйнеру. Но не сам, нет. Сам Верховный должен остаться безгрешен. Он решил отдать ее князю Доранту. Старая княгиня Анита, как знал Сьент, совсем одряхлела, в отличие от своего супруга, регулярно получавшего подпитку от рабов его наставника Сьента. А после смерти княгини настанет удобный момент, чтобы окончательно втянуть в Сферикал упрямого бунтаря, не торопившегося перейти из неофитов в ряды посвященных Гончаров. Князь отговаривался тем, что, пока княгиня жива, он не может взять девушку для призыва эйнеры.

Признаться Мариэт в том, что ведет грязную игру, Сьент не хотел: в ее глазах он должен оставаться чистым. Во всяком случае, пока она сама не поймет, что политика не терпит чистоты. Невозможно построить дом и не испачкать рук.

Дарэйли почувствовала его неискренность, отодвинулась, буркнув:

— Идем, пожалуй. Я замерзла и хочу спать.

Но у полога, прикрывавшего вход в шатер, она развернулась и положила ладони ему на плечи, с мольбой заглядывая в глаза.

— Сьент, ты правда читаешь мою душу лучше, чем я сама. Мы с Ллуфом не сможем долго быть дарэйлинами. Но не потому, что ты напридумывал всякие глупости о наших сущностях, а потому, что я уже точно поняла: я больше люблю другого.

Он покачал головой:

— Милая моя, ты еще не встретила своего дарэйлина.

— Враки! — она упрямо топнула ножкой. — Скажи, а если я воскрешу ту женщину и попрошу ее освободить тебя от обета, ты сможешь полюбить... другую девушку?

Верховный снял ее ладошку с левого плеча, поцеловал тонкие пальчики.

— Знаешь, милая моя искусительница, иногда я начинаю сомневаться в том, что ты — светлая. К сожалению, ничего не получится. Я не знаю, где захоронен ее прах. И знать не хочу.

— Потому что эта клятва — единственное, что удерживает тебя от того, чтобы стать, как все, Равный из Равных? — сощурились глаза, ярко светившие даже сквозь вуаль. Если бы Сьент не привык за столько лет общения с дарэйли к их флюоресцирующим в темноте очам, такое зрелище по меньшей мере смутило бы его. Но он привык, как привыкают к кошкам.

— Плохо же ты обо мне думаешь, Мариэт.

— Я очень хорошо о тебе думаю, Сьент. Это ты думаешь о себе, как заживо погребенный мертвец, а я...

Он развернул ее и слегка шлепнул по тугой попке.

— Марш спать!

— А ты?

— Переночую в шатре иерарха сферы Огня. У него пусто, почти все дарэйли на задании.

— Нет! Вы с ним опять начнете планы строить, как поймать принца и спасти мир, а я буду переживать, что ты не выспишься, и утром снова придется тебя лечить от головной боли.

Решительно схватив Верховного за руку, Мариэт потащила его за полог, но ее рвению спасти хозяина от бессонницы (точнее, подвергнуть дальнейшей пытке соблазнами — вдруг не выдержит!) помешал гонец от князя Доранта Энеарелли.

Содержание пакета, переданного гонцом, так расстроило Верховного, что он спал с лица.

— Что случилось? — затеребила его Мариэт.

— Князь вернул знак неофита, — в руках Сьента блеснула цепь с черным металлическим кругом без единого камня.

— И теперь он враг тебе?

— Еще нет. Он благороден и помнит, кто вытащил его из каземата и излечил от безумия, потому объявил нейтралитет.

Придраться было не к чему. Все существовавшие договоренности князь выполнил. Не его вина, что поход на Нертаиль прерван по желанию Сферикала. А наставником принца Дорант не мог стать за неимением ученика. И, — писал князь в приложенном к знаку послании, — ввиду скудости знаний и отсутствия опыта у самого учителя, он не достоин быть наставником. Кроме того, ничтожный адепт (как иронично именовал себя его светлость), видите ли, вдруг осознал, что не сможет выполнить миссию, ибо не в силах наставлять того, кто создан его злейшим врагом Ионтом, и несет на себе отпечаток проклятого Завоевателя.

Сьент немедленно созвал малый совет в шатре иерарха сферы Огня. Кроме него, двух уцелевших иерархов сфер — рыжеволосого Ремеса и вытащенного из постели с новыми рабами Глира — присутствовали три мастера и два молодых кандидата в иерархи.