Замена

Не знаю, согласилась я. Я на пробу попыталась представить температуру пустоты, и стало тепло: приятно, захотелось снять пальто, подставить лицо ветру, в котором звенит хрусталь, в котором свежесть вечного утра... Я открыла глаза.

Это, кажется, называется степь.

Я присела, гладя пушистую траву. Она покрывала небольшой пятачок вокруг меня, а дальше превращалась в серо-зеленую массу, похожую на неумелый рисунок, бегущий прочь во все стороны, до самого утреннего горизонта — немного желтого, слегка заспанного и больного, звучащего так, что хотелось сцепить зубы, чтобы не заплакать от этой красоты.

Красоты детского рисунка.

— К-как мы здесь оказались?

Я оглянулась.

Вокруг него был пятачок асфальта, даже часть дорожной разметки сохранилась, и я видела, как слабым маревом колеблется вокруг него другой мир — часть арки из резного дерева, глубокая зелень — все такое же точное, грубое и беспощадно ненастоящее, как и моя рассветная степь.

— Не знаю.

Икари расстегнул свое полупальто и сделал шаг ко мне.

— Не понимаю. Я вижу вас как-то... Нечетко, да?

— Как и я вас.

— Я схожу с ума, — проворчал он и сел на землю.

Мир его видения сливался с моим. Арка повисла невысоко над землей — простая храмовая арка, кажется, очень старая. Дерево появилось не полностью, его точно отрезал кто-то и вклеил поверх марева разнотравья.

Мне хотелось знать, что видит он, и я долго не раздумывала: превратилась в дым.

И оказалась перед своей дверью. Между нашими лицами застыл пар дыхания — его и мой, затененное лицо оставалось в тени, но я еще слышала стеклянистый присвист ветра — не из парка, а оттуда.

"Степь, арка. Что он видел?"

— Я... Аянами. Простите, мне нужно идти.

— Хорошо, — ответила я. Почему-то мне стало неловко.

— Голова кружится. Лекарства, ерунду всякую делаю... Простите.

Икари сказал "спокойной ночи" и ушел. Я потерла висок, понимая, что боль только что вернулась — я и не заметила ее пропажи. Синдзи растворялся в парке, я еще увидела его спину в столбе света под фонарем, и, сжимая ручку трости, пыталась удержаться.

"Он что-то видел. Он решил, что ты ударила его, проникла внутрь и пыталась себе подчинить".

За дверью меня никто не ждал — я запоздало поняла, что стоило испугаться, — свет зажегся так, как положено, и в ванной было зеркало, где я напрасно пыталась высмотреть ответ. Спустя три минуты я сняла линзы и пошла готовить ужин.

Когда я вернулась в комнату, в кресле перед компьютером сидела Аска Ленгли.

— Заставить Каору ревновать — это страшно неумная затея, Аянами.

Я поставила поднос перед экраном. Ее полусапожки стояли у двери: их хозяйка вошла, разулась, аккуратно поставив обувь под вешалкой. Села и стала ждать.

— Видишь ли, Рей, ты слишком, эм, не такая, чтобы играть в игры — второй смысл, провокация и все такое, — сказала Аска, пошевелив пальцами в воздухе. — А из этого следует, что ваша вечерняя прогулка на двоих — сие есть проявление идиотизма. Твоего идиотизма.

Серые коридоры, вспомнила я, глядя в ее глаза.

Аска стянула с тарелки мой гренок и принялась его жевать. Она хрустела корочкой, смотрела на меня, и я как никогда сегодня ощущала, что все неправильно. Шуршал компьютер, помаргивал огонек ожидания в углу экрана. Доктор вытерла руки носовым платком и небрежно сунула его в карман.

— Впрочем, прогулка с маленьким Икари даже рядом не валялась с решением его отпустить. Вот это — просто титанический идиотизм.

"Потому что у Нагисы появилось сразу две цели", — закончила я. — Потому что секунды тепла и уюта имеют свою цену".

"Ты просто об этом не подумала", — закончили голубые глаза.

— Я не подумала об этом, — согласилась я вслух.

— И тебе повезло, что подумала я.

Аска полезла под пальто и достала оттуда оружие. Длинный двуствольный пистолет — такой тяжелый, такой нелепый, что он мог стрелять только термохимическими зарядами. Следом на стол лег какой-то походный вариант косметички и прибор с сенсорным экраном: большой телефон или маленький планшет, но я видела только оружие.

Во сне он был еще больше, он возник из воздуха, а потом был огонь, была боль.

— Ага, запомнила, — удовлетворенно сказала Аска и встала, подхватив косметичку. — Умыться — это там?

— Да.

Я уже поняла все, но все равно смотрела на нее, а она, остановившись, — на меня. Свет мигнул.

— Раз с тобой не остался спать Синдзи Икари, придется отдуваться мне. И да, он сам в безопасности. Эта белая скотина сначала хорошенько изучит соперника, а только потом полезет с нежностями. Согласна с таким выводом?

Она ждала ответа — это точно не демонстрация превосходства.

"Она по-прежнему изучает меня. А я — ее".

— Согласна. Но Икари-кун сегодня увидит очень плохие сны.

— Тоже верно.

Она закрыла за собой дверь, зашумела вода. Я села перед компьютером, уткнув пальцы в виски. Боль возилась в голове, путая мысли, и я пыталась осознать, что же я натворила. Честно пыталась испугаться, но вместо этого испытывала только разочарование.

"Он ушел".

Была еще одна мысль — странная, страшная даже. Икари искал информацию о закрытом лицее, его тревожило нечто, связанное настроением со всеми нами. Я видела так же ясно, как и он: инспектор Кадзи, ликвидированный филиал "Соул" в Лиссабоне, Айда Кенске, страхи учеников и даже Каору Нагиса — все это части чего-то огромного.

Куда большего, чем я могу вынести.

От движения локтем вспыхнул экран, и я вспомнила о гренке и сыре, о недоделанном сценарии. Вспомнила, что не зашла к Акаги получить результаты гистологического анализа. Я посмотрела на часы: давно пора было уже гладить выстиранные вещи и готовиться на завтра.

"Вместо семи с половиной минут я шла домой пятнадцать. Почему накопилось столько дел?"

* * *

— Смотри, вот это чашка.

Я посмотрела. Аска обвиняющим жестом указывала на посуду перед собой. Шумел кран, я уже почти все домыла.

— Вижу.

— Она бесполезна, пока не придет в движение, пока ты не выведешь ее из устойчивого положения. Даже для того, чтобы создать ее, равновесие нарушалось тысячи раз. Из земли вынули грунт, докопались до глины. Потом глину промывали, добавили туда... Ммм... Полевой шпат? Кварцевый песок точно. Кажется. Не помню, что туда подмешивают для пластичности. Потом идет вымешивание, обжиг... Понимаешь? Нельзя создать что-то, не нарушая равновесия.

По-моему, это был очевидный факт, но Ленгли не унималась.

— Аянами, ты понимаешь?

— Да. Ты говоришь очевидность.

— Во-от! — она подняла палец. — А теперь идем дальше. Ты можешь что-то сделать с чашкой, не выведя ее из устойчивого состояния?

— Нет.

— Именно. Управлять статическим объектом невозможно. Только в динамический объект можно налить кипятка, подвинуть к собеседнику...

— Можно помыть, — вклинилась я.

— Что?

— Ты допила?

— А, да. Держи, — она протянула мне чашку и рассмеялась. — Говорят, простые примеры ученые придумывают только для аудиторий. Или классов. Никогда не была в классе.

— Простые примеры чего? — спросила я и обернулась. Осталось вытереть мойку. "И не забудь о креме для рук", — сказал в голове голос Майи. Я чувствовала себя странно: на моей кухне не было пусто и тихо.

— То, что я тебе разжевывала, — это философия сложного математического моделирования. Предикция и мониторинг динамических систем.

— Предикция и мониторинг?

— Контроль по сути, но это все скучно.

Аска зевнула и встала.

— А если чашку разбить?

Она прищурилась и села на место. Уткнула локоть в стол и приложила палец к губам.

— И что?

— Можно управлять поведением осколков?

— Это теория хаоса, моя гуманитарная. Можно смоделировать, предсказать, но зачем управлять?

Я смотрела на нее, ощущая, что ей интересно. Я невольно задала какой-то странный и важный для нее вопрос. Она привела ко мне Нагису — и сама же подставила ему подножку сегодня. Она изучает меня, сидя на кухне, с моим чаем и моим гренком в желудке.

— Смотри, — вздохнула Аска. — Я сейчас роняю чашку. Здесь, когда мы вдвоем. Или роняю ее среди пяти человек, нацеливших друг на друга оружие. Понимаешь разницу?

— Да. А почему они целятся друг в друга?

— Потому что я раньше в нужных местах и в нужное время уронила три чашки, сервер и, например, использованную авторучку.

Мне стало неуютно, в голове скрипучей болью отозвалась опухоль, и свет немного померк. Аска тоже была связана со странной атмосферой последних дней, и она только что сама об этом сказала.

— Иди-ка спать, — снова зевнула Аска. — Только больше не лазай мне в голову, окей?

— Ленгли.

— Мм?

— Что это за лабиринт?

Она склонила голову и одним пальцем потрепала челку.

— А вот это тебе без надобности. Тебе хватит знать, что в следующий раз ты там останешься навсегда. Спокойной ночи.

* * *

Когда я проснулась, она с ногами сидела за компьютером. Был треск клавиш, шептал свет настольной лампы.

— Спи давай, — сказала Ленгли, не оборачиваясь. — Я гей-порнушку докачиваю, за меня не волнуйся.

— Нагиса проник в сон Икари, — сказала я и отвернулась к стене.

Липкие касания чужих снов застыли на коже потом, меня морозило под тяжелым одеялом. EVA тонкими иглами била в кости черепа, и я устала сильнее, чем после рабочего дня.

— Хрен бы тебя побрал, — пробурчала Аска и вылезла из кресла. Я только сейчас обратила внимание, что ее голос ярко-малиновый. Мне было слишком никак, чтобы искать закономерности.

— Хрен бы тебя побрал, Аянами, — повторила Аска. Она стащила с меня одеяло и укрыла снова — перевернув сухой прохладной стороной ко мне. — Ну почему ты не можешь просто поспать?

* * *

<Так рождаются решения жить — на фоне смертельной болезни, усталости и сорока трех прошлых решений жить. Так рождаются грубые планы, которые всегда осуществляются. Так всегда всплывет дерьмо там, где потонет "Королева Мария". Я могу сколько угодно моделировать ситуации, странные аттракторы и чувствительность к начальным условиям.

Я даже могу считать, что ваша вечерняя прогулка лежит в допустимой области моей модели.

Ты готова не бояться решений.

Но, черт побери, какой у тебя скучный и упорядоченный компьютер!

18 окт.doc

Ты спи, спи.>

14: Оборотень

— Нет, не так.

Сирил обернулся. Ему нравилось обнимать ведьму в откровенном наряде: Элли из первого класса посмеивалась в его объятиях. Это им нравилось, а читать речитатив — не особо.

— Еще раз, — объяснила я. — Отсюда: "Мы страхом наполним сердце и кровь...". И без улыбок, пожалуйста. Мэтт, верни музыку на две сорок три.

— Да, мисс Аянами!

Пульт всегда отзывался так. "Мисс Аянами... Мисс Аянами... Да, мисс Аянами". Репетиция покорно соглашалась со мной во всем — кроме порядка.

Зал шумел, и я временами почти не видела сцену — таким насыщенным был гомон. На рядах переодевались, кого-то щипали, а на галерке, не скрываясь, смотрели видеоролики: там шумели сильнее всего. Кураторы только усиливали беспорядок, гоняя самых громких из конца в конец актового зала. Мне было плохо.

Не больно — просто плохо.

— По-моему, недурно, — сказала Мисато-сан. — Да что там — недурно? Здорово. "Черная лотерея" в холле... Хм...

Она листала документ, озадаченно хмурилась, щурилась с интересом. Ее мысли были далеко от сценария: замдиректора думала о чем-то своем, пряча половину лица за свечением монитора.

Я рассматривала алые пятна, плывущие перед глазами, и ждала, когда это пройдет. Удвоенная доза обезболивающего, уколы нейростимуляторов и колкие искры в мышцах ног — так ощущалось утро. К десяти часам я стала видеть полупрозрачные красные тени. "У твоей EVA наркотрип", — без улыбки пошутила Акаги и вывернула на меня результаты анализов.

Мне хотелось спать, меня мутило от нового сочетания препаратов.

— Можно?

Я повернула голову, глядя, как рядом садится Каору. Светло-серый свитер, светлые брюки. Розовое стекло очков, насмешливый взгляд.

Набор пятен.

— Сколько здесь Ангелов? — спросил он.

Тишина, перерастающая в тонкий звон. Ровные тихие басы — тихие специально для меня — таяли в беззвучии. Свет жался к окнам, к лампам, свет рывками покидал помещение, будто отдергивая руки от чего-то холодного и склизкого.

Он раскачивал их — всех сразу. Волна одури была тяжелой, ее рыбий привкус терзал безотчетным страхом, но я успела: "Я — это я".

И меня много.

Рассыпавшись, я погрузилась в себя — в память, в далекие дни, в редкие секунды радости. Когда мой микрокосм попал под удар, его встретили уже десятки "я". Вокруг цвел чужой сад, и я — все я — сидела на лужайке, ожидая дрожи и холода, но все закончилось так же быстро, как и началось. Каору приложил указательный палец к ноздрям, посмотрел на пятна крови, расплывшиеся по фалангам.

— Ни одного, — сказал он, потянув носом. — Странно.

Репетиция приостановилась, вскрикнула Элли, а Cирил, вздрогнув, отнял руку: он слишком сильно сжал грудь своей партнерши. Своей ведьмы. В глазах детей таяла муть страха и слабости. Я смотрела на них и закрывалась от дурмана их боли.

Чужой боли.

"Зачем?" — хотелось спросить мне. Зал медленно отходил от удара — самого настоящего ненаправленного персонапрессивного удара. Свет снова вливался в мир, мысль возвращалась во взгляды людей, и на какую-то секунду мне показалось, что я слышу только звуки, вижу только глазами.

— Ты же помнишь, — легко сказал Нагиса и улыбнулся. — Все ради боли.

— Простите... У вас кровь течет.

Я подняла взгляд. Около нас, протягивая платок Каору, остановилась Элли — еще бледная, с заполошным пульсом, который мне видно даже с метрового расстояния.

— Правда? — он улыбнулся еще шире, принимая до скрежета белую ткань. — Спасибо. С таким подарком не жаль умирать.

— Вы умираете? — серьезно спросила Элли.

"Беги", — хотела сказать я, но вместо этого смотрела на его висок. Каору не брала химиотерапия: серые волосы только поредели, сделались как пух, но не выпали.

— Я? Да, — ответил Нагиса. — Как раз об этом я разговаривал с вашей Аянами-сенсей.

— Вы похожи, — вдруг сказала ученица, переводя взгляд с него на меня. — Вы...

— О, это грустная история, — отмахнулся Каору. — Она тоже умирает.

У нее карие глаза с едва заметной зеленой крапинкой. У нее короткое каре. И она не Ангел — во всех смыслах. Я встала.

— Элли, вернитесь на сцену, пожалуйста.

— И подсаживайтесь ко мне вечером в столовой, — добавил Каору. — Вам ведь нравится слушать о смерти?

Он оглушил всех, на него подадут рапорт — кто-нибудь из кураторов-медиумов — но он при мне взял всех. Я прикрыла глаза, глядя вслед уходящей Элли. Снова была прихожая, тяжелые толчки и вспышки тьмы надо мной.

Я снова чувствовала себя раздавленной.

— Будешь защищать свою игрушку?