Хлаш широко ухмыльнулся своей полной зубов пастью.
— А поскольку воевода был после победы как никогда популярен, да и язык имел подвешенный, то общество помялось-помялось и решило начать настоящий камень с югов возить.
— Ну и что? — с горящими глазами влез в разговор Теомир, когда пауза начала затягиваться. — Что дальше-то?
— Да ничего, — задумчиво ответил ему тролль. — Чернолесье тогда стояло пустое и необихоженное. Болота, комарье, чащобы, а дорог, почитай, никаких, не то что сейчас. В общем, камень едва не золотым выходил. Вот и возили его в час по чайной ложке больше века. Говорят, к первым глыбам горожане толпами ходили, на чудо невиданное посмотреть. И то — на песчаный камень не походит, какой-то серый с искорками, а даже тяжелой кувалдой не взять. Потом пообвыкли, особенно когда первый участок построили. Наконец, лет тридцать назад Совет решил, что хорошего помаленьку, соседи успокоились, нападений не ожидается, да и вообще — стена городское развитие сдерживает, как бы разбирать не пришлось. Так что закупки камня прекратили. Камень успели поднять чуть выше человеческого роста. От тарана он спасает, ну, а остальную часть, от стрел да людей, из дерева сделали. Дерево, правда, тоже не простое, медным дубом прозывается. Горит плохо, не гниет, прочное и тяжелое, да еще перед продажей его в особом колдовском зелье год вымачивают. Лучше материала, кроме камня, для стен не придумаешь. Но оно немногим дешевле настоящего камня обходилось, так что и тут город жаба задушила. Подняли стену на три сажени, да и оставили так. Авось сойдет. Ну что, может, и сойдет...
Хлаш замолчал окончательно.
Жаркое предвечернее солнце припекало уже не так сильно, но Теомир почувствовал, что его клонит в сон. Он устроился в бурьяне у храбатовского тына и закрыл глаза. Приятное тепло охватывало тело, вкрадчиво убаюкивая, и уже не верилось, что идет война, что где-то невдалеке стервятниками кружат загадочные жугличи, и что поселок, откуда они отправились в путь, уже, может, превратился в пепелище. Неужто они вышли чуть больше осьмицы назад? А кажется, что сто лет прошло — путешествие, тролль, орки, волколаки, маги, жугличи, осада... Рядом калачиком свернулся Гром, прикрыв нос серым пушистым хвостом, сладко посапывая и изредка приоткрывая глаз, чтобы взглянуть на Заграта. Орк, угрюмо-молчаливый в последние дни, устроился чуть поодаль — на корточках, опираясь на где-то раздобытый посох, упертый в землю между колен. Повязку он уже не носил, рука действовала гораздо лучше, и вообще он, казалось, выздоравливает от тяжелой раны на удивление быстро. То ли маги-целители здесь хорошо Силой владели, то ли у орков так заведено, то ли еще что...
Неподалеку раздался стук копыт, бряцанье железа, и Теомир вскочил на ноги. По дороге приближалась небольшая кавалькада, возглавляемая плечистым чернобородым мужиком в легкой кольчуге, подбитых железом сапогах и с недобрым взглядом. На его поясе висел легкий кавалерийский меч со скошенной назад крестовиной.
— Храбат собственной персоной, — прокомментировал Хлаш. — Поаккуратнее с ним. Характер у него, по слухам, неуживчивый, а сейчас не время с соратниками ссориться.
— Учту, — буркнул, не оборачиваясь, тысячник и шагнул вперед. — Приветствую тебя, Храбат. Я Телевар. Мне сказали, я должен встретиться с тобой.
— Телевар? — покосившись на него, пробормотал Храбат. — Какой такой Телевар? Не помню. Чего надо?
— Тысячник Телевар должен возглавить оборону Третьего участка, — холодно произнес за спиной у Телевара Хлаш, не дав тому и слова вставить. — Воевода приказал явиться к тебе, чтобы ты объяснил, что к чему, и помог принять дела.
— А-а, вспомнил, — скривился Храбат, словно глотнул чего-то кислого. — Бродяга с запада. Ну да, упомянул воевода что-то такое. Понабежали выскочки на нашу голову... Тысячником, говоришь? Что-то не помню я таких тысячников в городе. Да и в окрестностях, если честно, тоже. Значит, дела принять?
Прежде чем багровеющий Телевар открыл рот, Хлаш опять перебил его.
— Я не помню, чтобы уважаемый воевода просил выяснять твое мнение о Всадниках, — его голос понизился и приобрел порыкивающие нотки, пропитавшись льдом с северных вершин. — Тебе приказано ввести в курс дела нового командира участка, а не оскорблять его. Ты собираешься выполнять поручение, или мне доложить, что ты слишком занят?
— А, тролли, оказывается, говорить умеют? — соизволил обратить на него внимание Храбат. — Ну что ж, можешь и доложить. Только что-то многовато чужаков развелось у нас в городе. Ты уж, друг чешуйчатый, не обессудь, но ежели еще раз со мной так заговоришь, получишь плетей на конюшне. Я и не посмотрю, с кем ты там знаком и от кого с поручениями бегаешь. Кипень!
Он лениво махнул рукой, и к нему тотчас же приблизился один из всадников свиты.
— Отведешь... этого, — он снова скривился, — тысячника на его участок. Да поживее, чтобы глаза мои его больше не видели.
Он тронул лошадь и проехал в открывшиеся ворота. Остальные гуськом последовали за ним, за воротами остался один назначенный провожатый. На его лице мешались презрение и подобострастие — видимо, он еще не решил, можно ли портить отношения с пусть временным, но все же темником.
— Пойдемте, — наконец кивнул он приглашающе, разворачивая коня. — Тут недалече, версты две.
— Погоди, парень, — остановил его кипящий как самовар Телевар. — Шли мы к твоему хозяину в гости поболтать, но раз он с нами знаться не хочет, то и мы без его помощи обойдемся. Скажи, куда идти, да и ступай своей дорогой.
— Да вот, прямо под гору во-он до того столба с вымпелом, — торопливо затараторил вояка, явно обрадованный, что ему не придется болтаться по городу. — А там направо, и скоро аккурат к дому управы и придете. Там участковая управа всегда и стояла. А заблудитесь — у кого хотите спросите, вам всяк покажет.
Не дожидаясь ответа, он снова поворотил коня и быстро юркнул в полуоткрытые ворота, с лязгом захлопнувшиеся за ним.
— Ну и фрукт, — с отвращением процедил Громобой. — Ох, встретиться бы с ним в темном переулке...
— Остынь! — хлопнул его по плечу Броша. — Он человек подневольный, холоп. Против хозяина пойдет — по стенке размажут. Вот с Храбатом я бы встретился, да!
— А я, по-твоему, о ком? — удивился Громобой, презрительно сплевывая на землю. — Ну, ежели тут все командиры такие, недолго нам воевать придется. Перережут горожан жугличи как младенцев, с такими-то защитничками, никакие стены не спасут. Он же только о себе и думает, никак не о деле!
— Вообще-то он не так уж и плох, — извиняющимся тоном произнес Хлаш. — И военное дело, говорят, знает. Вспыльчивый, грубый — оно да, но чтобы так откровенно хамить... Не понимаю, какая муха его укусила.
— Не знаю ничего про мух! — отрезал взбешенный Телевар. Его рука судорожно стискивала рукоять кинжала. — Уши бы ему отрезать за такие речи! Ладно, недосуг нам здесь у ворот торчать, ровно попрошайкам каким. Я так думаю, до темноты надо свой участок объехать да с сотниками пообщаться, так что сперва на постоялый двор вернемся и на коней сядем. Сразу верхами надо было двигать. Пошли отсюда. Кстати, Хлаш, — он повернулся к троллю. — Хотел я с вашим Храбатом об обстановке потолковать, да не вышло. Не знаешь, разведчиков-то хоть мне дадут под начало, или не заслужил еще?
— Насколько я знаю, они в подчинении воеводы. Тебе вроде как по штату не положено.
— Мало ли чего мне не положено, — проворчал Телевар. — Да только вслепую воевать я не привыкший. Значит, так, слушай мою команду. Хлаш Дэрэй, назначаешься командиром разведки нашего тумена. Наберешь себе людей сколько надо, желательно из тех, кто под моим началом, хотя можешь и с улицы брать, если нужно. Человек десять, наверное, хватит...
— Брать только людей? — невозмутимо уточнил ничуть не удивленный внезапным назначением Хлаш.
— Что? — непонимающе посмотрел на него тысячник. — А, да, извини. Все время забываю. Конечно, бери кого хочешь, хоть пугало огородное, лишь бы без перьев, разговаривать умели да ходили на двух ногах. Ну, что встали? Пошли!
— Слышь, Хлаш, ощипанных куриц в разведчики брать не след, пусть даже они без перьев, — ухмыльнулся Громобой. — Они говорить не умеют. Идем, други, разомнем косточки.
Дождавшись, пока Хлаш не окажется в стороне от Телевара, Теомир подобрался к нему сбоку и ухватил за твердую руку.
— Хлаш, а Хлаш! — умоляюще зашептал он. — Возьми меня к себе в разведчики, а? Ну возьми, чего тебе стоит! Я как мышь ползать умею, никто не услышит, только господину Телевару не говори! Ну пожалуйста!..
— Не положено! — строго, но так же приглушенно откликнулся тролль, скроив зверскую мину. — Тебя же ординарцем назначили, а приказы выполнять надо. Не могу, извини.
С высоты своего роста он покосился на едва не плачущего Теомира и изобразил улыбку своей клыкастой пастью.
— Ладно, там посмотрим — но при условии, что командира уговоришь. И отцепись от меня ради вашего Отца-Белоконя!
Вернувшись на постоялый двор, наспех перекусили. Есть еще не хотелось, но Телевар настоял — мол, никто не знает, когда в следующий раз брюхо набить доведется. Изнывающий от нетерпения Теомир ерзал на занозистой скамье, на него недоуменно поглядывали. Черствые лепешки и сухое вяленое мясо не лезли в горло даже в сопровождении огромных глотков воды (вино и брага после начала осады как-то резко кончились). Помаявшись несколько минут, он вылез из-за стола и вышел на двор.
У двери устроился Гром, лениво обгладывая старую кость и блаженно жмурясь в лучах заходящего солнца. Теомир присел рядом, задумчиво потрепал его по холке. Зверь, на секунду отвлекшись от своей кости, фыркнул ему в лицо, осторожно подержался зубами за руку, глухо рыча, затем неожиданно лизнул в лицо и вернулся к прерванному занятию. Кто-то тихо прыснул у парня за спиной. Он подскочил как ужаленный и повернулся. Рядом стояла Ольга. На ее плече висела небольшая полотняная сумка, от которой шел слабый, но отчетливый запах сенокоса. Волк вопросительно взглянул на нее, чихнул, поднялся и демонстративно перетащил свою кость в сторону, подальше от неприятных вонючих трав.
— Лижетесь? — улыбнулась Ольга Теомиру. — Ох ты... разведчик.
Теомир почувствовал, что краснеет. Он решительно выпрямился, отряхивая и без того чистые колени и отвернулся от девушки.
— Тебе завидно? — буркнул он, не оборачиваясь. Ольга снова прыснула.
— А если завидно, что тогда? — спросила она. — Хочешь, поцелую?
— Щас как!.. — огрызнулся Теомир, на секунду задумавшись, что — "щас". Но тут на плечо легли Ольгины руки, и ее теплые мягкие губы на миг приникли к щеке. Теомир ошарашено повернулся, но девушка уже исчезла — только у входа в конюшню мелькнула ее зеленая мужская куртка да прозвучал серебристый смех. Машинально потирая щеку, Теомир взглянул на Грома. Тот с интересом смотрел на него, и Теомир мог бы поклясться, что на мгновение в его глазах светился почти человеческий юмор. Впрочем, волк почти сразу опустил голову и снова начал грызть свою кость. Теомир озадаченно поскреб в затылке, но тут распахнулась дверь, и на двор начали один за другим выходить Всадники.
Оседлав коней, двинулись. Заграт со всеми не пошел, сославшись на разболевшуюся рану, но Гром пристроился рядом, словно большая собака. Сытые повеселевшие кони гарцевали, нетерпеливо покусывая удила, но пустить их галопом по узким и кривым городским улочкам Всадники не рискнули. Да и присутствие пешего тролля не располагало к скачкам. Так что двигались не слишком быстрым шагом.
До управы, где располагалась ставка Третьего участка, добрались уже затемно, с помощью подсказок редких прохожих. Из-за ставен домов, окружавших площадь, тут и там пробивались тусклые лучики света. На крючке над входом в управу чуть мерцала масляная лампа, по крыльцу и коновязи от нее метались призрачные тени. Быстро холодало, в воздухе уже тянуло ночной сыростью.
Телевар, спрыгнув с коня, быстрым шагом взошел на крыльцо, тяжело ударил в дверь и, не дожидаясь отклика, решительно толкнул ее. Дверь не поддалась. Тысячник секунду недоуменно смотрел на нее, затем забарабанил изо всех сил. Хлипкие доски жалобно затрещали под его тяжелым кулаком. Барабанить пришлось долго.
— Иду, иду... — наконец откликнулся изнутри заспанный голос, и через несколько мгновений в окошке замигал свет лучины. Перекошенная дверь со страшным скрипом распахнулась. В дверях показался ражий белобрысый детина в кое-как накинутой рубахе и сползающих портках, которые он придерживал свободной от лучины рукой. В его всклокоченные волосы набились какие-то щепки и мелкая труха. — Ходют тут...
Он осекся — разъяренный тысячник пихнул его в грудь так, что детина отлетел на несколько шагов, с трудом удержавшись на ногах. Чтобы удержать равновесие, ему пришлось широко взмахнуть руками. Обиженная таким бесцеремонным обращением лучина потухла, недовольно треща. В комнате воцарился почти полный мрак, чуть разгоняемый наружным фонарем.
— Свет! — яростно рявкнул Телевар. — Громобой, едрить тебя налево! Обеспечь!
Хлаш вошел в комнату со снятой с наддверного крюка лампой. Та еле горела и нещадно дымила — масло, как видно, было на исходе. Неяркий свет бросал на лица людей резкие колышущиеся тени, заостряя черты лица и делая их похожими на грубые маски.
— Да кто вы... — начал детина.
— Смирно! — во весь голос рявкнул на него Телевар. — Я новый тысячник Третьего участка! Рапорт, быстро!
Его лицо дышало таким гневом, что Теомир, потянув Ольгу за рукав, попятился в угол, чтобы ненароком не попасть под горячую руку. Та бросила на него быстрый взгляд и последовала за ним.
— Какой рапорт! — заорал в ответ детина, нимало не испугавшись грозного вида тысячника. — Сторож я, от воров хибару охраняю! Нет тут ваших вояк, разошлись они по домам. Дрыхнут, небось, без задних ног, да то не моя проблема! Вот их и ставь по струнке, а меня не трожь! Кстати, — добавил он, насторожившись, — не видел я тебя раньше, да и одеты вы, ребята, не по нашему. Тысячник, говоришь? — подозрительно уставился он на Телевара. — Сдается мне, что липовый ты тысячник. Ну-ка, пошли все вон, пока стражу не кликнул! Завтра приходите, там и разбирайтесь, кто у вас тыс... Хап!
Не дослушав, Телевар коротко ударил его в живот. Детина согнулся пополам, судорожно ловя ртов воздух. Броша, скользнув вперед, схватил его за волосы и вздернул голову вверх.
— Ты как с темником разговариваешь, мразь подзаборная! Тебе что, кровь пустить? — прошипел он. Его кинжал с легким шелестом выскользнул из ножен и прижался к подбородку сторожа. — Ну-ка, встать прямо и отвечать на вопросы!
Он сопроводил свои слова ударом кулака по почкам, так что несчастный детина, тяжело охнув, судорожно выпрямился, хватаясь за спину. Его коленки подкосились, но Броша снова ухватил его за волосы железной хваткой, так что незадачливому сторожу волей-неволей пришлось остаться на ногах.
— Не бейте, — с трудом выдохнул он. — Извиняюсь, господин тысячник, не признал! Пусти меня, а то больно волосы!
