Дети солнца

Сработали магнитки. Игнорируя все попытки паука отстреляться "Фаринтейс" начал медленно подтягивать к себе таракана, как рыбак пойманную рыбу. Хо-дракц попытались сопротивляться и открыл огонь из остатков своих орудий. Но все попытки нанести ему какой— либо вред были обречены на провал.

Я ухмыльнулся. Знай наших.

"Фаринтейс" втянул в себя корвет и начал разворачиваться в сторону Империи, весело подмигивая нам габаритными огнями, в знак признательности. С легким шипением из его пространственных пробойников начало разливаться дымчатое марево, постепенно окутавшее все тело корабля. Марево начало светлеть и скручиваться воронкой. Сверкнула искра фотонников...

Линкор исчез.

Снова бескрайний космос. Снова эта пустота. Уже не такая враждебная. Отвоёванная в этом коротком бою у паука.

И Галактическая Аномалия на самом краю видимости...

— А поцеловать?— хихикнула Катя, обращаясь, по-видимому, к "Фаринтейсу".

Дуреха.

Кто-то фыркнул.

И в тут нас всех прорвало— минуты две в интеркоме стоял невообразимый хохот всей артгалереи -так неожиданно прозвучала Катина фраза. Мы искренне, не стесняясь и не сдерживаясь, снимали напряжение от этой перестрелки.

-Какие вы все-таки дети...— услышал я сквозь общий смех голос Стеклова.

Свойственный только фотоновым приводам в момент набора звездного ускорения, с фонора пришел раскатистый гул, который несколько раз перекатился через артоп и затих слабым эхом.

-ОТБОЙ!

Усталый вздох прокатился по эфиру.

Я отключился от интеркома и отстегнулся от кресла.

Пока выравнивалось давление в отсеке, я залез в коммуникационную шахту, пристегнул свой скафандр к штативам. Как только зажёгся зеленый индикатор, я с облегчением поднял забрало шлема.

Ого. В воздухе пахло хвоей— одоротерапия. После боя такие моменты расслабляют и успокаивают.

Привычным взмахом я нажал на кнопку "покидания" скафандра (то есть включение его развертываемости с принудительным выталкиванием из себя человека). Оставалось высвободиться из перчаток, самого шлема и мягких ботинок.

Чтобы потом, в случае внезапной тревоги, только в обратном порядке , так же быстро одеть — завернуть— все это на себя.

-Спасибо, Седьмая,— впервые я обратился к своей пушке, как к чему-то одушевленному,— не подвела.

"Проверить работу дальномерной автоматики" — был мне ответ.

Диафрагма бесшумно открылась и я вышел в коридор.

III.

Закрыв последний искрогаситель, я повернул тумблеры в положение "готовность". Окинув напоследок всю батарею, я вышел из помещения аккумуляторной.

-Партия готова к пополнению,— отчитался я Анатолию Григорьевичу.

-Отлично,— командир зарядного отделения сделал запись в регистратуре и выключил журнал,— начнем, пожалуй...

Анатолий Григорьевич кивнул сидящему со своей стороны пульта Степке и вдвоем они запустили контур зарядки на кассетные приемники. Оттуда часть преобразованной энергии разольется по кабелям и в конце— начнет скапливаться в обоймах. Там она сможет храниться так долго, как это потребуется (но не дольше семи стандартных месяцев). Чтобы потом, будучи подсоединенной к груксу, изливаться мелкими порциями, дозируясь реле прерывания.

Энергии будет достаточно, чтобы сделать до сорока-пяти киловаттных выстрелов. Или чтобы прожечь дыру в металле толщиной в человеческую руку. Или, чтоб на расстоянии в сотню метров, пробить навылет паука, оставляя запах паленой шерсти и жареного мяса.

В аккумуляторной зажегся зеленоватый свет. Через бронированное стекло можно было увидеть, как на подсоединенных к зарядным клеммам обоймах побежали белесые искры, старающиеся безуспешно выскочить за пределы гасителя. Сейчас там наверняка стоит запах озона , а если туда ненароком сунутся— все волосы встанут дыбом от статического электричества.

Бр-р...

Степа, не спуская глаз с показаний датчиков вольтажности, тихо окликнул меня.

-Перекуси, Бонки,— и кивнул на стоящий в углу столик.

Пока я возился с обоймами он, оказывается, приготовил пару бутербродов и сделал кофе. Я быстро сел и с внутренней благодарностью к этим молчаливым людям, приступил к нехитрой трапезе. Бутерброд был с паштетом. Только не смог разобрать из чего: кофе был горячий, я обжег нёбо.

Я посмотрел на табло часов— ого, уже половина восьмого. Да это у меня ужин, оказывается.

Деда Толя (так он сам просил его называть, в память о своей погибшей внучке) развернулся на кресле в мою сторону и почесав плечо тонкой — как протез— рукой ,сказал:

-На сегодня всё, Лева. Ты свободен. Я доложу Славе, что ты отработал наряд.

Я быстро прожевал кусок и шумно сглотнул.

-То есть как?

-Это последняя партия,— дед Толя махнул рукой на интерком,— связисты сейчас предупредили— скоро очередной сеанс. А мы тут им, видите ли, создаем помехи Большому Уху.

Последняя фраза была сказана с долей иронии и поэтому я не понял— действительно ли мы мешаем сверхсветовой передаче или это была просто шутка. На всякий случай я хмыкнул. Пусть понимают как хотят. Все равно я не знаю— мешаем мы Уху или нет.

В течении нескольких дней весь внутренний порядок был подчинен работе отделения спецсвязи.

Значит, через пару часов по всему артопу разнесется неприятное гудение— верный признак работы сверхсветовой связи. Энергетики, предупрежденные заранее, как мы, сейчас переводят реактор на повышенные обороты, Петрович отключит второстепенные контуры на фотонниках, понижая расходы энергии до минимума. А Йорген объявит выборочную учебную тревогу для стрелков.

А тем стрелкам, которые не будут задействованы, все равно должны будут сидеть в скафандрах, ожидая перехода режима тревоги с учебной на боевую. Потому что сигнал сверхсветовой слишком силен и теоретически может быть перехвачен Противником. И те, запеленговав источник, могут вычислить источник такого излучения и выйти на нас.

Но Полосков, рискуя безопасностью артопа, слал в Штаб электрон за электроном. Потому что информация , которая была перехвачены нашими лингвистами, знатоками паучьего языка кА-тор, в момент переговоров между двумя тараканами была настолько важна, что капитан шел на это.

Зачинщики всего этого— лингвисты— редко видимые нами в свободное время, вообще перестали появляться на людях. Роланд и Скаргон не выходили со своей каюты, изредка принимая у себя посетителей в лице связистов. Те приносили новые записи перехвата, уносили расшифрованные и, проклиная "пауковедов", забирали новую партию электронов для отсылки в штаб.

Пак Хин иногда появлялся в столовой, хватал несколько блюд, рассовывая их по карманам, кивал нам в знак того, что все-таки нас заметил, и тут же исчезал в коридорах палубы. Встречаясь с нами лицом к лицу, он делал извиняющееся выражение лица и разводил руками, мол, когда все закончится— спокойно посидим

В ответ мы безвольно кивали.

Что поделаешь. Дел у всех хватает.

После того, как гул Уха прекращался, "Горномор" поспешно набирал скорость и покидал астрорайон выхода на связь и продолжал патрулирование. Мы снова переходили на вахтенное расписание, а те, кто был посвободнее— получали наряды в другие отделения артопа.

Я помогал Анатолию Григорьевичу в арсенале: один из "приказов по Флоту", который мы получили через Большое Ухо, гласил, что весь экипаж артопа должен был быть обеспечен личным стрелковым оружием в кратчайшие сроки. Сразу же были расконсервированы груксы, проверенно их состояние и часть энергии переключилась на зарядку обойм к ним.

В первое время было интересно— все-таки в каждом мужчине сидит мальчишка, испытывающий легкий трепет перед короткоствольным автоматом, и желающий покрасоваться с ним перед окружающими... вот только деда Толя категорически пресекал всё это позерство.

-Груксы под запор, обоймы — на накопитель! Всё— под роспись.

Но все равно, этот наряд я принимал как приятное удовольствие, чем за нудную процедуру.

Что не скажешь о Воронине.

Я еще раз посмотрел на часы.

Андрей сейчас пыхтит на гидропонике— отрабатывает наряд. Вдыхает пары суррогатов удобрений, обогащает питательные растворы для пракидакоров, переставляет лотки с нижних полок на верхние, поближе к вентиляции, сортирует спелые фрукты. И всё это под вечное ворчание Сильвии Михайловны.

-Лева! Я стрелок, а не огородник!— пожаловался (это Андрей-то!) он вчера.

Сам виноват. Андрюша, субординацию все-таки надо соблюдать. Даже на таком артопе как наш. Полосков такие выкрики не прощает.

Я доел свой ужин, быстро убрал пустой стакан с салфетками в мусорный люк и встал.

-Разрешите идти, линия-7?

Анатолий Григорьевич поднялся и по-отечески поправил мой воротник.

-Да, ромб-4. Спокойной вахты.

-Спокойной вахты,— отозвался я на эту старую традицию.

Кивнув Степе, я вышел из аппаратной. И пройдя недолгую, но тщательную, процедуру сканирования получил "добро" на выход. В полутемных коридорах арсенала я едва не ошибся поворотом и чуть не угодил под датчики склада. Вовремя попятившись назад я наконец заметил синие указатели на переходник к смежным палубам.

Отработал я свой наряд. Теперь до моей вахты— часа четыре. Спать не хотелось. Бутерброды сбили аппетит, так что идти в столовую и что-то заказывать— только продукты зря переводить. Я спустился на три палубы вниз.

Кто сейчас у пушек?

Пашка и Катя.

А потом мы с Алией.

Мари, наверно, сидит у себя в каюте и слушает кристаллофон— она всегда после вахты так делает.

Лена спит.

Незаметно для себя, я подошел к развилке— на арт-галерею и спуск в машинное отделение.

К себе идти не хотелось— лишние десятки метров брони, люков. Я махнул рукой и пошел к Петровичу. Если не занят— посидим, поговорим.

О, кстати.

О парусах и поговорим.

Во время моей вчерашней вахты я стал свидетелем красивого зрелища— позади моей семерки, несколько ниже рострного щита, открылись створки (их озвучил фонор), и из недр "Горномора", под аккомпанемент повизгивающих сирен, выросла мачта экрано-парусов. Она больше всего смахивала на камертон , "рога" которого располагались параллельно друг другу и сходились где-то внутри корпуса артопа. Мачта перестала выдвигаться, только как достигла примерно четверти длины самого артопа, тем самым уменьшив мой панорамный кругозор на пятнадцать процентов. Я не совсем понял— где это могло все это время прятаться, но тут заметил, что внизу, то есть, примерно у шестого орудия виднеется верхушка таких же рогов. При повороте к пятому орудию— выяснилось, что и там такая же махина.

(Всего таких конструкций-выскочек по артопу вышло четыре, разделив край рострного Щита на равные сегменты и придав нашему грибу, как сравнил нас когда-то мальчишка-мирионец, крестообразный вид).

А через час мне удалось наблюдать, как из недр артопа, под точными командами андроидов, по этим направляющим штангам медленно "взбираются" сферы эмиттеров. Монтажная бригада подогнала их плотно друг к другу, как горошины в стручке, проверила несколько раз раскрываемость эмиттеров (как лепестки больших цветков), настроила их синхронизацию и удалилась, оставив возле эмиттеров энго-калибровщиков.

Дальше смотреть стало скучно, потому что работа энгоников мелкая, но требующая высокой точности. Они целых пять часов занимались "горошинами" без видимых для меня изменений. Только время от времени между двухметровыми фигурами андроидов мелькали пестрые скафандры кабельщиков, коллег Валентины. Она, кстати, тоже там была— то бесстрашно взбиралась по тонким трапам на самую верхушку направляющих штанг, то исчезала за раскрытыми створами люков, откуда торчали рога "камертона".

Видимо, Валя отвечала за бесперебойную работу двусторонней связи. Надо будет уточнить у нее, когда встречу...

Подойдя на цыпочках к каюте командира машинного отделения, я прислушался.

Вроде — тишина. Спит, что ли?

Я только начал переносить вес тела на другую ногу, чтобы удалится, как раздался окрик:

-Кто там бродит? Ну-ка, быстро зашел и отчитался!

Вот зараза. Вот это слух.

Я открыл настежь створ двери и шагнул вовнутрь.

-Ромб-4, Бонки Лев...

-Всё. Не ори,— перебил меня Петрович.

Он стоял в середине каюты, наполовину скрытый широкой плоскостью, к которой с противоположной от меня стороны, наверно, был прикреплен пластмассовый лист.

Ого! Петрович что-то рисует!

-Тебе чего, Лева?

-Просто зашел. По привычке. Наряд в арсенале закончил.

Валерий Петрович почесал подбородок и спросил:

-Обоймы к груксам готовишь?

Я кивнул. Командир скривил губы.

-То им срочно паруса ставь, то им автоматы заряди...с ума они сошли там, в Штабе, что ли?.. Ладно. Если просто зашел, сядь. Не мельтеши.

Он выудил откуда-то огромные очки, с синей подсветкой изнутри и нацепил на себя.

Невооруженным взглядом невозможно было увидеть работу вискарными стержнями— пластик остается матовым. Но с помощью этих очков можно было разглядеть эскиз начертанный на его поверхности. Итоговая работа будет видна для простого созерцания только после того, когда Валера сунет пластик на пятнадцать минут под излучение кадрона. Тогда этот лист будет продемонстрирован нам, чтобы потом присоединится к своим собратьям в пачке таких же пластмассок.

Теперь в этих очках Петрович стал похож на большого крота.

Я усмехнулся и дотянувшись до нижних стеллажей, вытащил две пачки готовых рисунков. Отложив одну ("звездные виды"), я начал перебирать вторую ("портреты").

Вот Корней перед своей тройкой. Что-то регулирует на правом барабане.

Это рыжий Зеф. Скрестив руки с наглой улыбкой, смотрит прямо на меня.

Худой парень, в комбинезоне, стоит широко расставив ноги, заведя руки за спину. Голова в пол-оборота, как бы демонстрирует свой нос с горбинкой, надменно смотрит куда-то в сторону. Подпись сзади листа: Вернер Глебски.

Имя знакомое. Я присмотрелся.

Слышал это имя, но его самого не видел.

Ах, ну да. Стрелок орудия семь, мой предшественник.

Элла. Сидит за столом, положив свою коротко-стриженную головку на локти. Смотрит на источник света— аварийную лампу в углу каюты.

Еще один лист.

-Ого! Петрович, откуда это?

Я поднял лист, на котором был изображен человек, внутри большого зеленовато-синего стакана. Изо рта человека торчали трубки, а над головой вилась стайка пузырьков.

-Это репортаж по стерео был,— Валера покрутил в воздухе стрежнем и в нос ударил запах нагретого вискара,— Министр межпланетных отношений посетил лечащихся на Мирионе энгонавтов. Ты попал в кадр. В банке с раствором. Ну... я— тебе на память— нарисовал. Как?

Я не ответил. Значит, та галлюцинация не была таковой. И ко мне действительно приходил высокопоставленный чиновник. Министр МПС.

-Петрович, а ты не в курсе, что за раствор, в котором меня лечили?

Валера засмеялся. Этот смех, в сочетании с черными консервами-очками сделал его совсем смешным на вид.

Я отвернулся, чтобы не засмеяться.

-Откуда я знаю, Лева. Тебя же там полоскали. Кстати, каково это?