Янтарь и Льдянка. Школа для наследников

Самое обидное заключалось в том, что если смотреть со стороны, то он был во всем прав. Но согласиться — означало признать свою совершенную беспомощность. Именно поэтому я решила промолчать.

Император усмехнулся.

— Я вижу, что опечалил вас, Анаис. Право же, у меня не было такого намерения, вы сами настояли на этом разговоре. Но, в свою очередь, я хотел бы заметить, что вы сами сгущаете краски. Дарел, конечно, слегка взбалмошен... что поделать, у меня не было времени и возможности заниматься его воспитанием, но он, тем не менее, хороший мальчик, который вряд ли вас серьезно обидит. А ведь вы могли бы достаться Дианиру, который старше вас на тринадцать лет. Или даже мне, не будь я женат на момент вашего рождения.

От последней перспективы я даже вздрогнула, что не ускользнуло от взгляда Императора и вызвало у него новую усмешку.

— Так что, советую вам искать в ситуации положительные стороны, и принять ее станет легче. Вы выходите замуж за Дарела, и больше никогда в жизни вам не придется ни о чем беспокоиться. Я обо всем позабочусь.

Да уж надо думать. Аверном, полагаю, от моего лица тоже Император управлять будет? Не сказав ни слова, я поднялась, но мужчина остановил меня властным взглядом.

— Так что же вы выбрали, принцесса?

— Можете не беспокоиться, — тихо ответила я, чувствуя себя убитой и подавленной. — Я выйду за Дарела.

— Не стану отрицать, я рад это слышать, — удовлетворенно произнес мужчина, откидываясь на спинку стула. Внезапно он улыбнулся и, как ни в чем ни бывало, поинтересовался: — Вы же присоединитесь к нам сегодня за ужином?

— Боюсь, что нет. Я... мне нехорошо.

Я направилась к двери и, уже открывая ее, услышала:

— Я пришлю еду к вам в комнату. Отдохните хорошенько, милая, вам предстоит насыщенный день.

На обратном пути я проходила мимо комнаты Янтаря. Замерла на несколько секунд, озадачив конвой, даже подняла руку, чтобы постучать, но в последний момент отдернула и, как можно быстрее, зашагала к себе.

Завтра действительно предстоял насыщенный день.

Глава 4.

Тая растолкала меня в полдень, в совершеннейшей панике. До церемонии осталось каких-то три часа, а я до сих пор не одета, не умыта, не накормлена и Император с нее за это три шкуры снимет. Я наблюдала, как она мечется по комнате из-под одеяла и не могла заставить себя подняться. Разбитость и подавленность никуда не делись. Вчера я долго ходила туда-сюда, словно тигр в клетке, не в силах сомкнуть глаза, а сейчас мечтала остаться в кровати навсегда.

— Ваше Высочество! — возмущенно всплеснула руками Тая, когда сообразила, что она бегает уже полчаса, а я не соизволила даже сесть.

Я вздохнула и с сожалением откинула одеяло. Меня тут же подхватили, потащили и закрутили в вихре каких-то совершенно бессмысленных действий, в которых я не очень-то отдавала себе отчет. Я вчера со злости назвала Янтаря марионеткой, а на деле сама оказалась ничуть не лучше. Сейчас меня искупают, оденут, причешут, выдадут замуж, не спрашивая мое мнение ни в одном из этих действий.

На душе было паршиво, как никогда. Особенно при том, что сейчас, на свежую голову прокручивая события вчерашнего вечера, я начинала чувствовать себя виноватой. И перед кем бы? Перед Янтарем!

Нет, я винила себя вовсе не в том, что пошла на встречу с Рианом. Во-первых, я действительно понятия не имела, что он полезет с объяснениями и поцелуями, и не видела причин, по которым я должна была еще раньше прекратить общение с ним, помимо эфемерного "он не достоин твоего внимания". Во-вторых, теперь гвардейца мне было даже немного жалко, но я была рада, что он сказал об этом сейчас. Я смогу ограничить общение с ним и перестану делать человеку больно своим вниманием.

Но Янтарь имел право злиться. Увидеть невесту, пусть и навязанную, в объятиях старого врага за сутки до свадьбы — уж точно не самое приятное дело. Особенно, если учесть, что в наших отношениях в последнее время наметилось затяжное и даже прогрессирующее перемирие, и припомнить, что буквально за час до этого он приходил с извинениями. А мне, вместо того, чтобы вспылить в ответ, стоило попытаться объяснить, что происходит.

Я же накричала на него, обозвала, да еще и выставила все так, будто я жаждала этой встречи и этого поцелуя. И теперь чувствовала себя на редкость отвратительно. Настолько, что хоть прямо сейчас бросай все и беги к нему просить прощения.

Кто бы еще меня пустил. Жениху разрешено увидеть невесту в день свадьбы только у алтаря...

Разговор с Императором после ночи размышлений тоже предстал передо мной совсем иначе. Если поначалу все затмевала злость, то затем на смену ей пришло странное чувство опустошенности, а вместе с ним понимание того, что поскольку я действительно никак не могу изменить происходящее, пора начать принимать его, как должное.

Да, я не хочу этой свадьбы. Но она все равно состоится.

Дейрек женился на Елении, чтобы остановить зарождающийся бунт в восточных провинциях, зачинщиком которого был ее отец. Дианир — на Грейс, потому что воины Мглистых островов — опасная сила, которой нужно отдавать дань уважения, чтобы держать их в узде. Мой собственный отец женился в первый раз на принцессе Салара, небольшого королевства по ту сторону гор, в попытке уйти от Имперского влияния. А моя мать была дочерью владельца большей половины алмазных шахт Аверна, которому, после того, как он разбогател было в спешном порядке даровано графство.

Кто из них выбирал свою судьбу? У кого из них было на это право?

Я посмотрела в зеркало. На расшитое жемчугом, белоснежное платье, на волосы в которых, как маленькие звезды, сверкали украшенные бриллиантами шпильки, в собственные испуганные глаза. Закрыла их. Выдохнула. Открыла.

И улыбнулась.

Получилось несколько вымученно, но, пожалуй, уже лучше, чем мрачная или, хуже того, заплаканная физиономия, которую Император уж точно не оценит.

— Вы самая красивая невеста во всей Империи! — провозгласила Тая, отступая на шаг, чтобы полюбоваться на дело рук своих, и в голосе ее слышалось неподдельное восхищение, добавившее моей улыбке чуточку искренности.

Я поднялась и подошла к окну. Длинный кружевной шлейф непривычно оттягивал спину назад, заставляя распрямлять плечи и держать осанку. Воздушники расстаралась для императорской свадьбы: безоблачное небо сияло почти ослепительной голубизной, а на покрытые сверкающим снегом крыши города было почти больно смотреть.

— Ваше Высочество, экипаж подан.

Сердце пропустило удар. Момент, когда уже окончательно ничего нельзя будет изменить, приближался с неотвратимостью весенних паводков.

Если бы не парадные, полностью белые с позолотой мундиры гвардейцев, по их мрачным и полным решимости лицам я бы решила, что меня ведут на эшафот, а не под венец. Интересно, что они делают в первую очередь сейчас? Охраняют меня от покушения или следят, чтобы не сбежала, поддавшись предсвадебной панике?

... а еще в голове крутилась нелепая мысль, что смеху не оберешься, если кто-то из них сейчас, чеканя шаг, наступит на мой шлейф...

Я представила, как ткань с надрывным треском оборвется, оставляя меня с грустно висящим на трех ниточках обрывком. Или как взмахну руками, смешно опрокинусь назад. Как переполошатся остальные гвардейцы, решив, что на меня напали. В каком ужасе будет император, когда ему предъявят слегка помятую невесту со сбившейся прической и крупным черным отпечатком ступни на платье.

Улыбка стала еще естественнее.

В открытой повозке меня уже поджидали две фрейлины Императрицы, похожие друг на дружку, как близнецы, с этими одинаково уложенными волосами, серебристыми шубками, голубыми платьями и возбужденным из-за предоставленной им чести хихиканьем, которое они пытались скрыть за важными минами. У них даже имена были почти одинаковые: Камелия и Амелия.

Жалко, что после нескольких казусов в Империи отменили традицию, по которой до самого свершения обряда лицо невесты скрывал глухой покров. Вот был бы Янтарю сюрприз, обнаружить под фатой совсем не меня, а ту же дочку герцога. А что? Она бы, думаю, не отказалась! Ну, расстроятся чуть-чуть сильные мира сего...

Повозка катилась по улицам Съерр-Таша медленно и торжественно под мерный цокот лошадей. На месте Императора, я бы приказала доставить меня к храму со скоростью ветра, а то пустынные улицы (еще бы, весь город, наверняка, уже толпится на храмовой площади) и этот унылый звук навевает отнюдь не жизнеутвержающие мысли. Хотя было бы здорово, если бы эту тишину сейчас разрезал какой-нибудь залихвастский свист и с одной из заснеженных крыш сорвался гибкий силуэт благородного разбойника, спасающего принцессу из лап злого Императора. Он умчит меня в темный-темный лес, где нас никто не найдет. Мы будем жить в хижине у озера, он — охотиться на кроликов, а я — варить из них супчики, пока смерть или злой, как демон, Император не разлучит нас...

Я даже посмотрела вверх, но гибких силуэтов на крыше не оказалось, только стая голубей сорвалась ввысь, оглашая округу недовольным курлыканьем. Или радостным. Или тревожным. Кто их знает, этих голубей?

По мере приближения к храму, тишина постепенно таяла, наполняясь многоголосым гулом. А тот в свою очередь взорвался восторженными криками, стоило окруженной гвардейцами повозке показаться из-за угла. От несметного количества устремленных на меня взглядов, возгласов, сливающихся в невозможную какофонию, мысленно подбадривать и веселить себя стало сложнее. Я почувствовала, как внутри все снова сжимается, а настроение, которое я так старательно приподнимала, стремительно скатывается вниз. Чуть успокоилась я, только когда заметила, что вокруг повозки перламутрово переливается прозрачный защитный купол.

Столичный храм Семи Богов, насколько мне известно, считался если не самым крупным, то самым величественным и дорогостоящим во всей Империи. Двухметровые статуи на крыше сверкали золотом, как и украшающая портики лепнина, колонны сияли мраморной белизной, и на фоне всего этого великолепия каждый чувствовал себя тем, кем он на самом деле являлся — пешкой в руках стоящих над нами богов. Хотя при взгляде на стоящего на верхних ступеньках храма Императора, в голову закрадывалась мысль, что некоторые из смертных гораздо ближе к богам, чем другие. по крайней мере жалкой и ничтожной широкоплечая фигура с наброшенным на плечи ярко-алым плащом, точно не была.

Когда повозка остановилась, первыми на красную дорожку выпорхнули фрейлины. Лир Торнелл старший подал мне затянутую в белую перчатку руку. А я почему-то отметила, что у него на камзоле очень красивые пуговицы, наверняка украшенные самыми что ни на есть настоящими изумрудами. У Амелии из прически сзади выбился локон, а у Камелии от волнения дрожат держащие букет руки. Только когда передо мной возникла обтянутая серебристым камзолом грудь Императора, я поняла, что пыталась сосредоточиться на чем угодно, лишь бы не встречаться с ним взглядом.

Он широко улыбнулся и от серо-стальных глаз лучиками разбежались мелкие морщинки.

— Меня несказанно радует ваше благоразумие, Анаис, — едва слышно произнес он, когда я неуверенно положила ладонь на его локоть. Обычно невесту к алтарю сопровождал ее отец или опекун за неимением оного.

Мне же выпала невероятная честь.

— Вы не оставили мне иного выбора, кроме как быть благоразумной, — отозвалась я, глядя как медленно открываются перед нами массивные темные двери.

Следом за едва слышным скрипом раздался нарастающий шелест: все присутствующие в храме оборачивались в нашу сторону и, по мере того, как мы продвигались вперед, склонялись в реверансах и поклонах. В храм, присутствовать на церемонии, были допущены только избранные, но от сотен лиц этих избранных пестрело в глазах. Улыбка маской приклеилась к моему лицу, и я машинально расправила плечи и вскинула подбородок, только для того, чтобы не показать, насколько мне не по себе. Внезапно вспомнилось, как я совсем недавно шла к карете через школьный двор, и я тут же вскинула глаза, надеясь, как тогда, поймать знакомый золотистый взгляд.

Янтарь на меня не смотрел.

Он стоял прямо передо мной возле алтаря, усыпанного дарами для Неи, богини домашнего очага — затянутая в темно-бордовый камзол фигура, сцепленный в замок за спиной руки, вновь усмиренные огненные волосы. Которые теперь не скрывают направленного в никуда, совершенно пустого взгляда. Кажется, с ролью счастливой невесты я справляюсь куда лучше, чем он с ролью счастливого жениха. Мне снова стало стыдно за вчерашнее, а еще отчего-то неимоверно обидно.

Вздрогнув, он вынырнул из своих размышлений, только когда мы с Императором приблизились к лестнице, ведущей на пьедестал с алтарем. Когда наши взгляды, наконец, встретились, Янтарь на несколько мгновений замер. Мне даже показалось, что я могу разглядеть собственное лицо в расширившихся, подрагивающих зрачках. Не отводя глаз ни на секунду, он спустился, протянул руку, и Император с довольной улыбкой вложил в нее мои ледяные от волнения пальцы.

Я сама вцепилась в его ладонь, как потерпевший кораблекрушение — за обломок корабля, заставив огневика едва заметно приподнять брови от удивления. Ну, почему я прямо сейчас не могу ему сказать, что признаю, что виновата, и пусть прекращает дуться! Потому что это показное равнодушие сейчас задевает меня еще больше, чем ядовитое подшучивание.

Но Янтарь уже отвернулся, увлекая меня за собой к алтарю.

Жрица Неи в золотистом струящемся одеянии подняла на нас сияющие радостью глаза. Что же, на нашей свадьбе есть уже целых два человека, получающих удовольствие от происходящего...

— Солнце всходит на востоке и заходит на западе, — ее звонкий голос вознесся под каменные своды храма, заставляя всех притихнуть. — День сменяет ночь, весна — зиму. Этот порядок вечен и неизменен так же, как и стремление хранительницы очага Неи, светлой богини, объединять две жизни в одну, чтобы даровать миру новую жизнь...

Я не особенно вслушивалась в ее слова, мечтая, чтобы все это закончилось как можно скорее. Чрезмерная торжественность происходящего угнетала, а четырехъярдовые статуи богов вдоль стен, давили своим величием. Я никогда не была сильно верующим человеком, но сейчас мне особенно ярко подумалось, сколько порой лицемерия в этой вере. И что жрицы Неи, проповедующие любовь, не имеют права заключать союзы вроде этого. Я настолько погрузилась в собственные мысли, что чуть не подпрыгнула, когда над ухом раздался голос Янтаря.

— Я, Дарел из рода Дэриэн, беру в законные жены Анаис из рода Горных королей.

Мое сердце ухнуло куда-то в живот, когда я с непередаваемым ужасом осознала, что мне через какие-то мгновения предстоит произнести то же самое. Я непроизвольно еще сильнее стиснула его руку. Парень едва заметно вздрогнул и неумолимо продолжил.

— Перед богами и всеми присутствующими здесь клянусь любить, — мне показалось, что его голос едва заметно дрогнул, оборвался, замер и только потом продолжил уже спокойно и ровно, — уважать ее и хранить ей верность.

Показалось. Точно показалось. Или... нет?